Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного

Филиппов Владимир Валерьевич

Верещагин В.В. Александр Невский принимает схиму

Однако дело было сделано. Штурмовать сам замок, теряя понапрасну людей, князья и воеводы не хотели. Ибо цель похода была иная, и она была уже достигнута. Пущай рыцари сидят в замке и молятся своему богу, чтобы их минула участь соплеменников. Пускай смотрят, как русские с легкостью и задором уничтожают все плоды их кропотливого труда за столько лет. Пусть это служит им напоминанием, что наши полки могут в любой момент сюда вернуться и проделать все это еще раз.

Пускай видят ливонцы, что может остаться от Дерпта,

если новгородцы вновь захотят прийти за добычей. А посмотреть было на что!

Дерпт пылал, ратники и дружинники вытаскивали из огня трофеи и добычу, гнали к городским воротам длинные вереницы пленных. Город был полностью сожжен и разграблен, а русское воинство, «взяша товара бещисла и полона» (Новгородская I летопись старшего извода) медленно поползло на Русь, довольное и богатое.

Цели удержать за собой Дерпт в этот раз не было. Как мы и отмечали, это был лишь простой набег. Можно сказать, с целью наживы. Однако все получилось так, как и задумывал князь Александр. Да, Дерпт остался в руках немцев, однако им теперь надолго отбили охоту соваться в русские пределы. Теперь у ливонцев своих дел был непочатый край. Испытав на себе возможности русского воинства, им нужно было приложить немало сил, чтобы привести все в надлежащий порядок. А заодно и обдумать, как укрепиться еще надежнее. Или, может, католическим правителям Ливонии пришло время подумать, как налаживать с русскими стабильные мирные отношения? Чтобы избежать в будущем таких вот выволочек.

Что же касается магистра ордена, то он с воинством объявился у выжженного дотла Дерпта только тогда, когда все русское воинство вернулось домой. Долго же он канителился, чтобы оказать помощь защитникам! С другой стороны, магистр явно не ожидал, что все так быстро закончится, ибо был уверен в несокрушимости каменных стен города, способных выдержать длительную осаду. А пришел в разгромленный Дерпт он с войсками явно для галочки, желая показать всем, что вот хотел помочь, да не успел. Как язвительно заметил автор «Ливонской хроники»:

Во главе войска пришел он

К Дорпату, собираясь

Русское войско проучить.

Но желание его исполнить не удалось:

Русские были уже в своей стране.

Обратим внимание на тот факт, что в этот раз Александр Невский лично в поход не пошел, а, как товарищ Сталин, предпочел руководить из центра. Собрал войска, назначил командующих – и вперед! Решал исключительно стратегические вопросы, тактические решали другие люди. И у князя все получилось.

Кровь на снегу (Раковорская битва)

Прошло шесть лет. В 1263 году, возвращаясь из Орды, умер Александр Невский и великим князем стал его младший брат Ярослав. Именно в годы его правления и произошло очередное столкновение между Русью и Ливонским орденом, причем было оно гораздо более кровопролитным и масштабным, чем Ледовое побоище и битва на Эмайге, вместе взятые: «Бысть страшно побоище, яко же не видали ни отци, ни деди» (Новгородская I летопись старшего извода).

Рождественский монастырь во Владимире, где был похоронен Александр Невский. Фото М. Елисеева

Речь идет о Раковорской битве.

По большому счету, этого сражения могло и не быть. Между Новгородом и орденом на тот момент не было того антагонизма, который существовал в 1240–1242 годах. Взаимных претензий друг к другу стороны не имели, и ничто не указывало на то, что все закончится большой кровью. Казалось, что после набега на Юрьев времена изменились и начался период мирного сосуществования. Пусть соседи и были не слишком довольны друг другом, но зато кровь лить перестали. Ведь, как известно, – худой мир лучше доброй ссоры. Но новгородцы, чья непоследовательность и разгильдяйство стали воистину легендарными, и здесь не утерпели, поспешив вляпаться в очередную авантюру.

В 1267 году новгородская верхушка вместе со своим князем Юрием Андреевичем решили совершить поход на Литву. Дело сие было богоугодное, а для Русской земли очень и очень нужное, поскольку, за исключением Орды, именно

литовская опасность выходила сейчас на передний план. Что и подчеркнул автор «Жития Александра Невского»: «В то же время набрал силу народ литовский и начал грабить владения Александровы». Однозначно, что если бы не страшный Батыев погром, который серьезно подорвал обороноспособность Руси, а также влияние ордынского фактора на политику князей, то литовцам никогда бы не дали усилиться настолько, насколько это у них получилось. Каленым железом выжгли, но загнали бы это разбойничье племя обратно в болота. Как во времена Владимира Мономаха, когда «литва из болота на светъ не выникываху» (в переводе «литовцы из болот своих на свет не показывались»). Так говорится в «Слове о погибели Русской земли». Отстояли бы Полоцк и остальные русские земли, захваченные в дальнейшем супостатами. Не дали образоваться Великому княжеству литовскому, злейшему врагу Руси Московской. Многих бед можно было бы избежать в дальнейшем, если бы русские гридни в самом начале раздавили своими тяжелыми сапогами литовскую угрозу. К сожалению, не вышло. Опоздали. Литва объединялась, набирала силу. Теперь с ней приходилось считаться всерьез, не меньше, чем с братьями-рыцарями. Лев Николаевич Гумилев приготовил для этого явления хитрую формулировку, после которой вроде и объяснять ничего не нужно. Пассионарность. Вот она в это время и накрыла литовские земли. Мы не будем опираться на такие суровые термины, обозначим явление проще. В Литве, наконец, нашлись вожди, сумевшие с помощью силы и хитрости занять лидирующее положение среди остальных и тем самым собрать разрозненные доселе племена в единый кулак. Появилась вертикаль власти, которая стала определять внешнюю политику. Появилось государство. А противники, в том числе и русские соседи, этот момент проглядели, не нанесли упреждающего удара, других дел было по горло. Теперь приходилось опасаться не диких неорганизованных набегов, а целенаправленного захвата собственных территорий. Появился новый враг, более опасный, чем старый. Это до новгородцев наконец-то дошло. А раз дошло, то пришло время остудить пыл тех, кто покушается на их земли и являет угрозу их торговым интересам.

Так вот, казалось бы, собрались новгородцы в поход на Литву. Определили врага, составили план операции, взяли в руки оружие, князь вывел дружину в поле, а те, у кого были, сверили часы.

Что после этого происходит во всех нормальных русских княжествах? Нетрудно догадаться. После этого – держись, враг. Запирайся в крепостях, прячь добро и береги девок. Дальше все решает бой – кто сильнее, умнее и хитрее. У кого дружина покрепче да воеводы ратное дело лучше разумеют. Так что все, казалось бы, хорошо, да что-то было нехорошо.

А в чем могла быть здесь загвоздка? Ни в чем. Просто – это Новгород. А в Новгороде все не как у людей. В Новгороде – демократия. Новгородская I летопись старшего извода так описывает эти события. «Сдумаша новгородци съ княземъ своимъ съ Юрьемъ, хотеша ити на Литву; и яко быша на Дубровне, бысть распря, инеи хотеша на Литву, а инии на Полтескъ, а иныи за Нарову, въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору».

Больше всего это собрание напоминает басню Крылова про лебедя, рака и щуку. «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет».

Но, увы, Крылова новгородцам читать не доводилось. Да скорее всего, и он бы им не помог. Не прочистил мозги. Ведь такие явления происходили в Господине Великом Новгороде не раз и не два. Это просто еще один пример той новгородской демократии, которой восхищаются либералы. Во всей ее красе!

Итог подобной безответственности был предсказуем. «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону» – так пели про революционного матроса Железняка в Гражданскую войну. Теперь Литва могла вздохнуть спокойно. Вместо столь нужного похода на Литву новгородцы напали на замок Раковор, принадлежавший датчанам, и попытались овладеть им штурмом. Видимо, они очень хотели повторить свой набег за барахлом на Дерпт в 1262 году, правда, в другом месте и в другое время. Но в этот раз не задалось. Потеряв в перестрелке семь человек, русские ушли в Новгород. В очередной раз гора родила мышь. Но новгородская правящая верхушка, словно норовистый конь, закусила удила и помчалась вперед, ничего не замечая на своем пути. Теперь на первый план выступила обида. Она застила глаза и туманила мозг, и без того не сильно крепкий. А раз есть обида, значит, должна быть и месть. Как же иначе.