Русь Великая
Шрифт:
– У нас другая Церковь, – возражал Андрей.
– Да, да, Гоаннек говорил мне, я позабыла. Красиво пела эльсинорская бронза. Потом ворота закрывали, и ночью их могли отворить только по приказу короля.
– И бывали такие приказы? – спрашивал Андрей.
– Нет. Не помню. После звона нужно было сразу гасить свет везде. От пожара.
– И спать? Даже зимой, когда день так короток?
– И зимой. Но у нас были лампады. А у вас они есть?
– Конечно.
– В Эльсиноре моему Гоаннеку разрешали жечь свечи, –
Дав срок минуте печали, Андрей напомнил:
– Для чего же горели свечи?
– Мы читали, разговаривали, писали. А как на Руси? Можно зажигать ночью огонь без разрешенья королей?
– У нас можно, не спрашивая князя, всем.
– А пожары? – пугалась Гита.
– Разве в Дании не бывает пожаров?
– Бывают, увы! – Гита вздохнула притворно, и оба смеялись и возвращались к загадкам летнего солнца.
– Но где оно сейчас? – спрашивала Гита.
– На севере. Очень близко. Ты ж видишь, как светло, но тени почти нет.
– Говорят, что потерявшие душу теряют и тень, – сказала Гита. – Так сделал бог, чтоб люди узнавали – этот человек очень опасен. У колдунов и ведьм нет тени.
– Ты встречала таких, без тени?
– Нет. У нас в Эльсиноре живет старая Бригитта, ее считают колдуньей. Я подсмотрела – у нее была тень.
– На Руси у каждого есть тень, у всех.
– Даже у сов и летучих мышей? – удивлялась Гита.
– И у них. У нас свои совы и летучие мыши, русские.
– Русские? И говорят они по-русски?
И смех, и опять и опять повторяют, как по-русски сказать одно, как другое. Учиться легко.
Под прозрачным небом, светлым, без звезд и без солнца, морской окоем, днем голубовато-зеленый, делался дымно-синим. Хорошо кормить глаза и тешиться словом, одевая им мир.
– Взгляни туда, – показывал Андрей, – там юг. Эта низкая тень – край ночи. В это время отсюда ночь уходит на юг. Потому что земля – шар.
– Ты тоже знаешь это! – радовалась Гита.
– Знаю, ведь это не тайна.
– А как по-русски «тайна»? И море сейчас на что похоже?
– На оловянный начищенный щит. Или на блюдо.
– Повторим еще раз: тайна, щит, блюдо … Эти слова легкие, – говорила Гита. – Трудное слово – оловянный. Очень трудное – начищенный. Я запомнила. Гоаннек говорил, что младенцы всех племен самое первое слово произносят по-латыни – амо, я люблю. Как по-русски любить? Любовь? – И Гита прилежно спрягала и склоняла заветные слова.
Осбер, начальник датских кораблей, беглец-англичанин на датской службе, хмуро спросил Андрея:
– Ты знаешь, посол, песнь о Тристане и прекрасной Изольде?
– Знаю. И понимаю, что ты хочешь сказать, – ответил Андрей. – Твои слова, твои
В английском Нортумберленде слилась кровь саксов, англов, скандинавов. В Осбере пересилила Скандинавия. Широк, глубок от груди к спине, длиннорук, светловолос, голубоглаз – истинный викинг.
Осбер положил руку на костяную рукоять тяжелого ножа, подвешенного к поясу.
– Не грози. Это непристойно тебе. И успокойся, – тихо приказал посол.
– Я не грожу, – возразил Осбер, – привычка. Я служил ее отцу, – объяснил он, и в его голосе была угроза.
– Продолжай служить дочери, – предложил русский. – Ты будешь беречь ее до конца дороги и на брачном пиру споешь нам английскую песнь. И останешься, если захочешь. Такому, как ты, найдется достойное место в дружине князя Мономаха.
– Я думал. Обдумал, – ответил Осбер, остывая. – Киев далеко. Датчане хитры. Внуки Гарольда станут русскими, что им будет до Англии! Я вернусь в Данию.
– Зачем?
– Я не один. Мы ждали. Гита могла стать женой другого владетеля. Ближе к Англии. Датчанин говорил с Русью втайне. Я не виню его. В этом мире каждый за себя. Теперь мы, изгнанники, попробуем сами.
– Что?
– Хотя бы умереть, отомстив. По старому обычаю досыта напиться кровью Нормандца. Знаешь, лежа на враге, запустить ему зубы в горло, и пусть тебя рубят на части.
– Но к чему тебе это? Перед тобой двадцать – тридцать лет полной силы. Хотя… Ты думаешь, вам удастся изгнать Гийома?
– Нет. Тебе не понять. Сколько ни глотай латыни. Когда победитель сядет в твоем доме, возьмет твою жену, когда ты станешь рабом в месте, где родился хозяином, тогда мы с тобой сравняемся в мудрости, русский. Довольно об этом.
– Хорошо, – согласился Андрей. – Но почему ты так беспокоен сейчас? Чего ты ищешь на море, на небе? Время благоприятствует. Мы сильны. Никто не посмеет напасть.
– Ты опять не понимаешь. Коль тебе повезет, узнаешь. Чем больше тебе улыбаются, тем опасней. Я не верю ни морю, ни небу, ни людям, ни богу.
– Да, ты несчастен.
– Ха! Ты, счастливый! Я не поменяюсь с тобой. Твое счастье болталось бы в моей душе, как сухая горошина в бочке.
Но и девятый день тек под днищами кораблей так же благостно, как предыдущие восемь.
Встречные корабли, едва поднявшись над окоемом моря, бросались в сторону, спеша спрятаться от датского флота, ибо часто сильнейший обирал сильного: море общее, и мира на нем нет.
Однажды две низкие быстроходные галеры рьяно выскочили из-за лесистого острова и столь же стремительно бросились обратно. Засада. Пираты ждут одиноких кораблей, или отставших, или слишком далеко опередивших своих, так как редко кто плавает в одиночку. Морские разбойники не разглядели задних кораблей датчан.