Русь Великая
Шрифт:
К полудню ветер упал совсем, и гладкое дневное море можно было сравнить с оловянным щитом, каким оно казалось белой северной ночью. Впереди нечто туманное, как облака с четкими очертаньями, ограничило море. Такова издали суша.
– Видишь ли там, черточки, пятна? – спрашивал Андрей Гиту, указывая на море. – Это спины отмелей, островки, которые нарастают со дна. Здесь мелко. Гляди, как мутна вода. От весел ил поднимается со дна. Входим в устье Нево. Вот и Русь началась – наша, твоя.
Медленно, незаметно земля охватывала море. Постепенно море превращалось в реку. Темный хвойный лес справа, такие же стены слева, длинные отмели, поросшие камышами. Вода сужалась. Становилось ненужным
Налево от мели лежала земля Корелия, которую шведы уступили князю Ярославу в приданое за королевной Ингигердой.
Там лес, камни, зверь, вода: повсюду озера. У корелов есть свое преданье о сотворении земли. В него верят и те, кто крещен.
В начале начал вся земля была из воды. Вода шумела под ветром день и ночь, волны вздымались так высоко, что брызги попадали на небо. Богу надоело творенье. «Остановитесь!» – приказал он. Волны окаменели как были. Мелкие брызги и пена, рассыпавшись, упали и сделались почвой, покрыв камни, где им удалось; дожди налили озера между гребнями окаменевших валов. Так пошла быть корельская страна.
Берега Нево были пустынны. Леса будто не тронуты топором, поляны не чищены под пашню от кустарника – такими их видел взгляд человека. Дым, свидетель огня, верного человеческого спутника, терялся в сосновых и еловых вершинах. Нужно вглядеться, чтобы в кустах случайно заметить крупного зверя, и нужно вниманье, чтобы, утишив охотничий порыв, узнать стадо домашних животных там, где будто бы пасутся олени. Эти просторы в первозданной простоте ждали, как разными образами у разных народов и о других просторах говорили поэты, явленья человека. Велик человек в своей уверенности, что для него созданы земля, и небо, и солнце, и звезды. Мое! Наше! Какой бог, покровитель каких племен первым сказал: населяйте землю и обладайте ею? Праздный поиск, мелочное, недостойное соревнование в утверждении первенства. Земля легла подобно безмерно широкой одежде, безразличная, бесстрастная, великолепная не в себе, а для кого-то. Кому отдать? Кто овладеет! Ей все равно, ей все равны, она подчиняется силе. Но, немая, безразличная, оживляемая только живым воображеньем человека, земля чутка к насилию; испытав его, она мстит бесплодием; обернувшись пустыней, осуждает на изгнание, не считаясь ни с лицами, ни с оправданьями, ни с благими пожеланьями, ибо судит по делу. Приговор ее слеп, вместе с виновными гонит невинных за попустительство, не смягчаясь их слабостью. Суд земли беспощаден, а обжаловать некому да и негде.
Земля мстит за насилие? Ответ земли насилию похож на ответ живого существа на насилие же? Конечно! Может быть, от многих таких же явных подобий родилось уподобление, очеловечение земли, воды, лесов. Без уподоблений не могут жить познание и знание. Мысль и речь очеловечивают все. И, как подлинный творец, не замечают творимого.
Из устья речушки вышла длинная лодка. Несколько гребцов сильно гнали посудину к передовому кораблю. Метко описав полукруг, лодка пошла рядом, поспевая за кораблем против теченья.
Бородатый кормовой поздоровался:
– С удачей путь вам! Бог вам поможет! – и, не ожидая ответа, предложил: – Рыбу покупать будете?
Бородач носил рубаху отбельного льна, подпоясанную красным кушаком, голова открыта, волосы длинные, почти до плеч, перевязаны по лбу тонким лычком, чтоб не падали. Пятеро на веслах были одеты так же, только одна голова была повязана платком.
– Какая рыба? – спросили с корабля.
– Вся тут! – ответил кормовой сильным, легким голосом. – Сиг есть свежий и копченый, лох есть, земляничный по-нашему, налим, угорь мерный в аршин, мирон. Матерую щуку
Рыбакам сбросили веревку, лодка подтянулась. Рыба, прикрытая свежей травой, заполняла лодку, гребцы сидели по колено в ней.
– Вся нынешняя, утреннего да ночного улова, – приговаривал кормовой, покрикивая на своих: – Ладней, ладней прибирайтесь!
Копченых сигов передали в ивовой корзине с крышкой, свежую перебрасывали через борт с особой ухваткой, не высоко, чтоб не каталась, не билась о палубу, и не низко, чтоб не упустить в воду. Щука еще не совсем уснула и шевельнулась, когда за нее взялись.
– Стой! – приказал бородатый и зацепил саженную рыбину веревочной петлей ниже жабер. – Тяни! – Щука изогнулась в дугу, но поздно. – Это еще не щука, – сказал кормовой, – на Онеге-озере ловится щука больше четырех пудов. С такой рыбак помается, коль нет припаса.
– Какого припаса? – спросил Андрей.
– Остроги покрепче на длинном древке, да глаз верный, да помощь. В одиночку дружок мой маялся не двое ль суток. И вышло пустое – крюк, видишь, мягкий.
Рассчитались. Вопреки спешке, рыбаки не спешили отдать чалку.
– Ты меня не узнаешь? – спросил бородатый Андрея.
– Нет.
– У меня же рыбу брали, когда в Данию шел. Скоро вернулся. Ужель неудача?
– Везу, – был краткий ответ, от которого бородатый рыбак подскочил.
– Эй, боярин! – воскликнул он. – Попроси-ка княгиню подойти, пусть посмотрят сыны да сноха.
Андрей подвел Гиту. Девушка сумела внятно сказать:
– Здравствуйте, люди!
– Здравствуй, здравствуй на многие лета, согласия тебе с мужем да детей добрых, – отвечал старший, отвечали и его сыновья, нарушившие для такого случая молчанье; молодая женщина, которая до сих пор скромно отворачивалась, перестала стесняться.
Гита, сняв с пальца золотое колечко с зеленым камнем, потянулась к ней, что-то говоря. Андрей перевел ее слова:
– Ты первая русская женщина, которую я вижу. Дай руку и носи кольцо на память о жене князя Владимира Всеволодича.
Польщенный тесть похвалялся:
– Я ведь богат, у меня пять сынов да три дочери было, ныне стало четыре. Женил я старшего по весне, погодки все у меня, каждую весну буду женить, и скоро внуков у меня хватит на деревню целую. И сам я богатырь, и сыновья не хуже, и сноха была б с нами в ряд. Теперь поднимай, Дарья, выше! Пойдет тебе кличка – Княгиня! Отдарись, не забудь!
Не сводя глаз с Гиты, женщина освободила завязку и протянула Гите низку светлого скатного жемчуга:
– Носи и ты на счастье!
– Носи, не брезгуй, – добавил тесть, – жемчуг наш, русский, речной, здешний.
– Что это за люди? – расспрашивала Гита Андрея. – Чьи они?
– Свои. Земля не меряная, лес не считан. Садятся, где захотят, там и живут. Эти – вольница вольная. Но не беглые какие. Их знают в Ладоге, знают в Новгороде. Без городов не прожить. Придя в город, такие платят дань, сколько положено, иначе город может их выгнать с земли. Им же в городе дадут и суд, и защиту. На такой-то ниточке и держатся. Прочнее железной цепи. Земли же бери сколько хочешь, делай что можешь: паши, лови зверя, рыбу. Земли у нас больше, чем людей. Начать-то только не каждому легко, не каждому удается. С голыми руками не сядешь ни в лесу, ни на поляне. Под пашню нужно лес вырубить, выжечь огнище. Охотником, рыболовом тоже не будешь на пустом месте. Взаймы берешь – выплати долг с лихвой. Пашешь землю, которую до тебя выжгли, хозяйским плугом, на хозяйской лошади – отдай второй сноп. Получил семена – твой будет только четвертый сноп. Иначе нельзя, но ленивому да слабому придется несладко. Так у нас повелось…