Русанов
Шрифт:
1917 году, «Александр Сибиряков» в неравном бою с «карманным линкором» «Адмирал Шеер» в 1942 году, «Семен Дежнев» пропал без вести при переходе из Англии в Архангельск в 1918 году). Двум другим выпала более долгая жизнь в ледовитых морях, причем «Георгий Седов» прославился повторением дрейфа «Фрама» в Центральном Арктическом бассейне в 1937–1940 годах и в конце концов был исключен из списков действующего флота лишь в 1967 году, чтобы быть разобранным на металл. Судьбы кораблей подобны человеческим, и уже поэтому долгая морская жизнь ледокольного парохода «Владимир Русанов», по Маяковскому, с его «дымной жизнью труб, канатов и крюков» требует более детального описания.
«Применение ледоколов будет последним и самым решительным шагом, навсегда и прочно обеспечивающим пользование этим великим путем» (1945, с. 98), — утверждал Русанов. Первая мировая война также ускорила решение этой проблемы, когда на Белое море одновременно с ледокольными пароходами стали поступать с британских верфей новенькие, с иголочки ледоколы «Александр Невский» (при советской власти «Ленин»), «Князь Пожарский», «Козьма Минин» и другие, всего шесть единиц, которые сделали навигацию на Архангельск военных лет практически круглогодичной, и дискуссия о пригодности ледоколов для северных морей, казалось, себя исчерпала. Последним на Белое море прибыл в 1918 году «Святогор» (в советское время переименованный в «Красина»). Однако исторический пародокс в использовании ледоколов, несмотря на их успехи в Белом море в военные годы, продолжался и далее. В Карских экспедициях 20-х годов из линейных ледоколов работал только «Ленин» вплоть до 1929 года, когда на помощь ему пришел с Балтики «Красин», получивший мировую известность после спасения участников экспедиции Нобиле на дирижабле «Италия». Возможности ледоколов в Арктике в полной мере раскрылись уже во времена Шмидта и Главсевморпу-ти, — важно, что предвидение Русанова и в этой проблеме проявилось в полной мере.
«Особенности морского пути требуют специальной сложной организации» (1945, с. 91), — считал Русанов. Флот, связь, полярные станции, наука — все это требовало объединения в одной административно-хозяйственной системе, в связи с чем актуальным оказалось предвидение исследователя. Первые попытки в этом направлении подстегнули события Гражданской войны, почти одновременно как у белых, так и у красных. Первоначально инициатива исходила от начальника Главного гидрографического управления Е. Л. Бялокоза, который в документе, направленном в Совнарком уже в феврале 1918 года, утверждал, что «политическая конъюнктура в Российской Советской республике требует немедленного и усиленного развития промыслов в Ледовитом океане и широкого пользования морскими путями к устьям больших сибирских рек», предлагая проводить эти мероприятия в широком масштабе силами государственной организации. В июле того же года эти планы получили поддержку Ленина и Совнаркома, в связи с чем экспедиция Вилькицкого в Архангельске стала готовиться к походу на Обь и Енисей, для чего были выделены необходимые денежные средства. Однако в первых числах августа в этом порту власть перешла в руки белых, и экспедиция, сменив флаг, приступила к своей деятельности, но уже в иных интересах. Сам Вилькицкий считал, что эта экспедиция отправлена с целью «установить телеграфную связь с сибирским правительством через посредство радиостанций и для оборудования морского пути из Сибири в Европу» (Белов, 1959, с. 58–59), что абсолютно совпадает с предложениями Русанова.
Захватившие Сибирь белые также отлично понимали значение морских коммуникаций, тем более что во главе их стоял Колчак, сам моряк с большим полярным опытом, занимавшийся проблемами Северного морского пути после возвращения из японского плена. Неудивительно, что «25 апреля 1919 года при колчаковском правительстве был создан Комитет Северного морского пути» (Белов, 1959, с. 59). Насколько большое внимание белые уделяли Севморпути, показывает перегон из Архангельска на Енисей пяти гидрографических судов, а также направление геолога Н. Н. Ур-ванцева на поиски каменного угля летом 1919 года для обеспечения морских операций, что он и выполнил, открыв Кайерканское месторождение вблизи современного Норильска, работающее и поныне. После поражения Колчака «постановлением Сибревкома 20 апреля 1920 года была создана специальная организация — Комитет северного морского пути» (Сибирцев, 1936, с. 55). Очевидно, с сегодняшних позиций подобные повторения событий, исторические противоречия и прочие несоответствия доказывают только то, что красные, получив великолепный трофей, просуществовавший при советской власти еще целых 12 лет, не захотели признать колчаковские истоки Комсеверпути по идеологическим сооображениям, несмотря на очевидную историческую преемственность этих организаций. Тем не менее и красные, и белые мыслили, когда дело касалось техники, экономики и организации производства, нередко общими категориями, исходящими от Русанова — это также достаточно очевидно. Так или иначе, ценность предложений Русанова для дальнейшего развития Северного морского пути и прилегающей материковой Арктики на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века поставила его в один ряд с самыми заслуженными полярными исследователями XX века. Тем не менее вклад белых в освоение Северного морского пути оказался ограниченным прежде всего в силу кратковременности самого Белого движения на Севере и в Арктике. Несмотря на общие подходы что у красных, что у белых, при работе в Арктике именно у красных (поскольку они оказались победителями) русановские идеи получили свое дальнейшее развитие, что особенно наглядно видно на примере Северной научно-промысловой экспедиции, у истоков которой оказался один из сотрудников Русанова — Самойлович, первые шаги которого в Арктике описаны выше.
Накануне взятия Архангельска красными в феврале 1920 года Особая комиссия Северного фронта признала необходимым создать некий межведомственный орган для руководства хозяйственной деятельностью на территориях, примыкающих к Северному Ледовитому океану. Реввоенсовет 6-й Красной армии обратился к Ленину за поддержкой этого решения, а тот дал соответствующие указания в президиум Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). В постановлении президиума ВСНХ от 4 марта 1920 года было решено «в целях научно-практических исследований и попутного использования естественных производительных сил, по преимуществу звериных, рыбных промыслов и оленеводства на Крайнем Севере, учредить… Северную научнопромысловую экспедицию». Таким образом, первоначально экспедиция в условиях общего хозяйственного кризиса была нацелена для решения продовольственных проблем, возникших на Севере в связи с завершением Гражданской войны. Видный историк Арктики М. И. Белов считает, что одной из причин успеха этой организации (помимо ряда других, по его мнению, связанных с установлением советских порядков) была «подготовленность почвы, на которой Сев-экспедиция сразу смогла развернуть довольно широкий фронт научных работ» (1959, с. 125), имея в виду исследования предшественников, включая русановские. Несомненно, уровень работ этой экспедиции обеспечивался также поддержкой Академии наук, поскольку ученый совет экспедиции возглавлял (хотя и номинально) сам президент академии академик А. П. Карпинский, а его членами (отнюдь не номинальными) стали академики А. Е. Ферсман, Н. М. Кни-пович, Ю. М. Шокальский и другие. Начальником экспедиции оказался, с учетом его полярного опыта, Самойлович. В распоряжение экспедиции было выделено несколько небольших судов, что обеспечило ее на первое время необходимым транспортом, тем более что уже летом 1921 года в ее составе работало 23 полевых отряда, охвативших северные территории от Кольского полуострова до предгорий Урала, включая Новую Землю.
С самого начала деятельность экспедиции носила комплексный характер и включала как ресурсные направления (полезные ископаемые, оценки запасов рыбы в морях, реках и озерах, оленеводство), так и этнографические исследования, изучение экономической специфики Севера и т. д. Среди достижений экспедиции следует отметить разведку рыбных запасов Баренцева моря, открытие месторождений апатитов и никеля на Кольском полуострове, углей Воркуты и т. д., что достаточно показательно само по себе. В своем руководстве Северной научно-промысловой экспедицией Самойлович самым настоятельным образом проводил в жизнь известное положение Русанова о том, что «одна из задач науки состоит в том, чтобы давать общие руководящие начала, и дело практики — уметь ими воспользоваться» (1945, с. 242).
Сам Самойлович сосредоточился на экспедиционных исследованиях Новой Земли. В 1921 году он изучал баренцевоморское побережье Новой Земли вплоть до губы Северной Сульменева, в 1923 году в основном бассейн реки Безымянной, где установил южные пределы оледенения на архипелаге, а в 1924 году повторил маршрут Русанова 1911 года (и Пахтусова 1832–1833 годов). Следует отметить, что по сравнению с достижениями предшественника не было получено чего-то принципиально нового и не случайно — уровень достижений Русанова оказался настолько высоким, что для выхода на очередной научный рубеж требовалась масса новых данных, которые невозможно было получить за короткий срок. Тем не менее по заключению М. И. Белова, специально изучавшего этот вопрос, «результаты расширившейся к 1925 году деятельности Севэкспедиции оказались настолько значительными, что вызвали изменения в ее организационной структуре. 20 февраля 1925 года Президиум ВСНХ… принял постановление преобразовать Северную научно-промысловую экспедицию в Научно-исследовательский институт по изучению Севера, целью которого было планомерное и всестороннее изучение Севера СССР и сопредельных стран» (1959, с. 136). Отметим, что создание столь специализированного научно-исследовательского учреждения в нашей стране произошло почти одновременно с образованием Полярного института им. Скотта в Кембридже (Великобритания), по сравнению с которым наш институт занимался гораздо более актуальными практическими проблемами, включая обширные полевые исследования. В его составе числилось шесть отделов: промыслово-биологический, геолого-минералогический, почвенно-ботанический, общегеографический, этнографический и экономический, что позволяло поднять наши исследования в Арктике на еще более высокий уровень.
На посту директора этого института Самойлович успел провести еще две экспедиции на Новую Землю. Первая из них, предпринятая в 1925 году на боте «Грумант», обошла вокруг архипелага, обнаружив на восточном побережье Северного острова новые неизвестные ранее заливы и подтвердив проникновение атлантических вод в Карское море и, соответственно, возможность благоприятных ледовых условий в районе мыса Желания. Последний вывод вскоре совпал с результатами воздушной ледовой разведки, использованными для похода каравана судов во главе с «Малыгиным» по океанскому варианту Русанова, о чем говорилось ранее. Экспедиция 1927 года по своим результатам оказалась более скромной (она охватила только западное побережье Новой Земли), тем более что ее результаты, подтверждая в целом наблюдения Русанова, вместе с тем свидетельствовали об усложнении картины происходящего природного процесса. Так, одновременно с подтверждением наличия надвига более древних пород палеозоя на сравнительно молодые в районе Архангельской губы, по Русанову, было обнаружено заполнение ледниками залива Иностранцева, что находилось в противоречии с выводами Русанова о сокращении оледенения Новой Земли. Казалось, институт и дальше будет спокойно заниматься академическими проблемами применительно к практике освоения Севера, однако разразившиеся вскоре события заставили Самойловича мобилизовать весь накопленный опыт в самые кратчайшие сроки на совершенно непредвиденном направлении, где он показал себя достойным продолжателем дела своего выдающегося предшественника — на весь мир разнеслась весть о катастрофе с дирижаблем «Италия» (командир Умберто Нобиле) у северного побережья Шпицбергена при возвращении с Северного полюса. Появилась великолепная возможность продемонстрировать наши возможности перед всем миром, собственным правительством и, разумеется, перед Политбюро ВКП(б). Самойлович ее не упустил…
В этой части Арктики не было наших полярных станций, а с норвежских можно было получить лишь ограниченную информацию. Однако уже была своя полярная наука, были пилоты с опытом посадок на морские льды, были кадры арктических моряков и, главное, были ледоколы. Самойлович предложил использовать все это в попытке спасти итальянцев — и спас, использовав то, чего не предусмотрел Русанов — авиацию, которая у нас шла своим российским путем, совершая посадки на морские льды и осваивая пространства высоких широт, начиная с Новой Земли. Хотя многие в мире рассматривали спасение экипажа дирижабля как демонстрацию достижений коммунистического режима (в чем, несомненно, были правы), в глазах простых людей на первом месте этой сложной операции в водах Шпицбергена стояла гуманная миссия этих странных русских, вытащивших почти с того света своих политических противников. Отвлекаясь от политических проблем, Самойлович своей спасательной экспедицией завоевал симпатии многих людей за рубежом, прославил в глазах мира пославшую его страну, а себя продемонстрировал несомненным полярным авторитетом.
События на Шпицбергене подтолкнули новых хозяев страны на решение уже сложившихся полярных проблем — реализацию заявок, о которых еще царская Россия объявила в ноте 1916 года, включив в свои владения как сушу, уже разведанную, так и архипелаги, которые могли быть открыты в арктическом секторе между меридианами Берингова пролива и полуострова Рыбачий. Эта нота была подтверждена аналогичным советским документом 1926 года, что в первую очередь относилось к Земле Франца-Иосифа, о судьбе которой много лет назад так беспокоился Русанов: «Ввиду того, что наша ближайшая соседка Земля Франца —