Но венец интеллигентского беспамятства — толстенный словарь Павленкова. Либералом господин Павленков был изрядным, в молодости ненадолго в ссылку угодил за издание собрания сочинений Писарева — очередной бледной поганки российской словесности. И словарь составил под стать собственным мозго-блудствам…
Заметка о Шелихове один к одному повторяет ту, что напечатана в словаре 1901 г. — хорошо еще, что здесь Шелихов не Дмитрием назван, а именно что Григорием. Пять строчек мелким шрифтом. Зато на этой же странице вчетверо больше места отведено писателю и публицисту Шелгунову — помнит кто-нибудь такого? Но в том-то и суть, что означенный Шелгунов неоднократно «высылаем был по политическим делам из Петербурга», а значит, мятущейся интеллигентской натуре Павленкова был не в пример ближе, нежели Шелихов, которого самодержцы российские не то что не ссылали, а еще медалями награждали, серебряные шпаги дарили, в дворянство возводили…
Ровно столько же места, сколько великому Шелихову, Павленков отводит немецкому врачу Швенингеру, открывшему санаторий для лечения тучности и некоему Шевалье, «прославившемуся карикатурами из парижской жизни». Интересна постановка вопроса: французский рисовальщик карикатурами «прославился», а вот Шелихов всего лишь «занимался исследованиями». Пояснит кто-нибудь этого самого Шевалье, кроме узких специалистов?
Переходим к букве «Б». Черт знает какой шушеры на эту букву напихал в свою томину Павленков! Арман Барбес, французский революционер-социалист (ну еще бы!), померший аж в 1870 г.
и наверняка забытый во времена Павленкова и в самой Франции. Некий германский артист Барнай. Столь же прочно забытый французский политик Бародэ, «в 1870 г. провозгласивший республику в Лионе» (судя по тому, что в серьезных исторических трудах об этой республике не упоминается, дело было то ли спьяну, то ли в период весеннего обострения). Батуев, «председатель Вятской земской управы». Французский писатель Бюлоз — помнит кто-нибудь? Еще один французский социалист с символической фамилией Базар. И наконец, французский писатель Бело, «автор множества порнографических романов»…
Баранова — нет! Ни человека, ни острова. Порнографический писака-лягушатник имеется. А вот Баранова нет…
И тем приятнее было натолкнуться на большую, обстоятельную статью об Александре Андреевиче Баранове в достаточно неожиданном издании — одном из томов «Военной энциклопедии», вышедшем в том же Петербурге в 1911 г. Вот там Баранову отдано должное — в самых превосходных тонах. Хотя энциклопедия эта, как явствует из названия, посвящена сугубо военным темам, предметам, людям и изобретениям. Но господа офицеры, составлявшие редколлегию, должно быть, считали, что деятельность Баранова на благо Русской Америки, его бои и походы позволяют числить его и по «военному ведомству». Честь им за это и хвала. Не исключено, в той энциклопедии появилась бы и статья о Шелихове — но она оборвалась на семнадцатом томе, на слове «Порох»: первая мировая, революция…
Беспамятство а-ля Павленков торжествовало и в двадцатом столетии. Есть отличные приключенческие романы о Русской Америке: «Юконский ворон» С. Маркова и «Последний год» М. Зуева-Ордынца — всего два. При богатейшем материале.
Трехтомник «История Русской Америки», вышедший к 200-летию основания РАК, выпущен тиражом… в две тысячи экземпляров. «Круглые даты», связанные с Русской Америкой и ее великими строителями, не отмечались вовсе. Если бы не Андрей Вознесенский и театр «Ленком», мало кто помнил бы и о Резанове…
Хорошо еще, что нашу историческую память хранят американцы. Иначе обстояло бы и вовсе скверно…
История у США короткая — а потому американцы сделали своей и историю тех мест, которые открывали и осваивали не они: Калифорнии, Луизианы, Русской Америки. Но какая разница, чем они руководствовались, если они, в отличие от нас, бережно хранят нашу память.
Старые русские постройки на Кадьяке и Ситхе бережно сохранены и находятся под постоянным присмотром. На острове Баранова отреставрирован православный храм времен Писарро российского. Улицы аляскинских городов носят имена российских первооткрывателей и создателей Русской Америки. В столице Аляски Джуно давным-давно устроен Русский музей. Крепость Росс еще в 1927 г. восстановлена в первоначальном виде Калифорнийским историческим обществом и охраняется властями штата как исторический памятник. В 1976 г., когда праздновалось 200-летие США, вместе с другими памятными знаками была выпущена и золотая медаль в память Ивана Кускова и основания им Росса. С надписями на английском и русском (см. Приложение). Такие дела…
Вот и все, пожалуй. За пределами этой книги поневоле остались десятки имен — казаков, офицеров, моряков, промышленников, оставивших след в истории Русской Америки. Я писал популярное изложение, а не сухую энциклопедию. Упоминал только самые звонкие имена, самые интересные события. Кто желает, пусть сделает лучше. Флаг в руки.
Главное, множество людей когда-то, не думая о славе и золоте, надрывали жилы в нечеловеческом труде для блага державы. Они не искали почестей — но и забывать их мы не вправе…
И что-то, как всегда, остается недосказанным. И мы не знаем что именно.
Красноярск, февраль 2006
СТИХИ
СЕРГЕЙ МАРКОВ
Дон Сысой, или Русские в Калифорнии
Гадаете — какого корня я?Тобольский сам, а звать — Сысой.Знать, не забыла, Калифорния,как я пришел к тебе босой!В байдаре с кожаной заплатоюя плыл с Аляски напрямик,сломал весло, гребу лопатою,а вместо паруса — совик.Байдару прижимало к берегу,в буруне било между скал.Сколь ни проведывал Америку —такого страху не знавал!Промокли хлеб, табак и юкола,ремень приходится глодать.Весь почернел и стал как пугало,родная не признает мать.Возился долго я с посудиной,но днище снова протекло.Как вдруг со стороны полуденнойпришло надежное тепло.Запел я, стал грести проворнее,на берег вышел — еле жив.Вокруг сияет Калифорния,кипит серебряный залив.Увидел я орлов парение,и пар, встающий от дубрав,почуял благорастворениецветов и неизвестных трав.Вокруг легли долины чистые,лазурью светит небосвод,и мнится: маки золотистыезвенят у Золотых ворот.Здесь на утесе — быть селению,где зеленеет высота,пришла по моему счислениютридцать восьмая широта.Не привыкать нам строить занововсе на любом конце земли.Две шхуны с острова Барановапо следу моему пришли.На берегу — припасы ворохом,а посредине — плуг с косой,«Единорог» да бочки с порохом,трудись и не робей, Сысой!А корабельный поп с иконою,седою гривой шевеля,везет жену мою законнуюко мне на шлюпке с корабля.Не чаял встретиться с Феклушею,она кричит: «Ты жив, здоров!»В руках у ней пирог с горбушею,при пироге орелный штоф.«Живя меж: новыми народами,не позабыл ли ты меня?Житейским делом, огородамиЗаймемся с завтрашнего дня!»И начались обзаведения,чтоб жить в довольстве и тепле.«ЗЕМЛЯ РОССИЙСКОГО
ВЛАДЕНИЯ» —пишу на мраморной скале.Гишпанцы бродят за оградою,свою высказывают стать.Но я их милостью не радую,им не даю озоровать.От их пронырства и свирепостия в жизни нашей вижу риск,держу под выстрелами крепостидеревню их Святой Франциск.Индейцы плачутся болезные,гишпанцы им творят ущерб;на всех ошейники железные,на каждом — королевский герб.У нас в Сибири с душегубамии то такого не творят!И нас же выставляют грубыми,о нас с усмешкой говорят!К нам зависть затаив исконную,гишпанцы ластятся лисой,Феклушу величают донною,меня все кличут — дон Сысой!Прошли мы дебри, выси горныеи берега привольных рек.А было русских в Калифорниисо мною двадцать человек…
ФРЕНСИС БРЕТ ГАРТ
Консепсьон де Аргельо
I
Средь холмов от моря близко —крепость странная на вид.Здесь обитель францисканцевпамять о былом хранит.Их патрон отцом вдруг крестнымгороду чужому стал,ангел ликом здесь чудеснымс ветвью золотой сиял.Древние гербы, трофеибезвозвратно сметены,флаг чужой парит здесь, реянад камнями старины,Бреши и рубцы осады,на стенах их много тут,только на мгновенье взглядылюбопытных привлекут.Нить чудесно-золотуюлишь любовь вплести моглав ткань суровую, простую —та любовь не умерла.Лишь любовь та неизменнооживляет и сейчасэти сумрачные стены —слушайте о ней рассказ.
II
Здесь когда-то граф Резанов,русского царя посол,возле амбразур у пушекважную беседу вел.О политике с властямизавязал он разговор,обсуждая вместе с нимио Союзе договор.Там с испанским комендантомдочь красавица была,граф с ней говорил приватнопро сердечные дела.Обсудили все условья,пункт за пунктом, все подряд,и закончилось Любовьюто, что начал дипломат.Мирный договор удачныйграф с властями завершил,как и свой любовный, брачный,и на север поспешил.Обрученные простилисьна рассвете у скалы,в путь чрез океан пустилисьсмело Русские Орлы.
III
Возле амбразур у пушек,ожидали, в даль смотря,что жених-посол вернетсяк ним с ответом от царя.День за днем дул с моря ветер,в амбразуры, в щели скал,день за днем, пустынно-светел,Тихий океан сверкал.Шли недели, и белеладюн песчаных полоса,ими недели, и темнеладаль, одетая в леса.Но дожди вдруг ветер свежийс юго-запада принес,зацвело все побережье,отгремели громы гроз.Изменяется погода,летом — сушь, дожди — весной,расцветает все полгода,а полгода — пыль да зной.Только не приходят вести,писем из чужой земликоменданту и невестене привозят корабли.Иногда она в печалислышала безгласный зов,«Он придет» — цветы шептали,«никогда» — неслось с холмов.Как живой он к ней являлсяв плеске тихом волн морских.Если ж океан вздымался —исчезал ее жених.И она за ним стремилась,и бледнела смуглость щек,меж: ресниц слеза таилась,а в глазах — немой упрек.И дрожали с укоризнойгубы, лепестков нежней,и морщинкою капризнойхмурился излом бровей.Подле пушек в амбразурахкомендант, суров и строг,мудростью пословиц старыхдочку утешал, как мог.Много их еще от предковон хранил в душе своей,камни самоцветов редкихнес поток его речей:«Всадника ждать на стоянке —надо терпеливым быть»,«Обессилевшей служанкетрудно будет масло сбить».«Тот, кто мед себе сбирает,мух немало привлечет»,«Мельника лишь время смелет»,«Видит в темноте и крот».«Сын алькальда не боитсянаказанья и суда».«Ведь у графа есть причины,объяснит он сам тогда».И пословицами густо пересыпанная речь,изменив тон, начиналапо-кастильски плавно течь.Снова «Конча», «Кончитита»и «Кончита» без концастали звучно повторятьсяв речи ласковой отца.Так с пословицами, с лаской,в ожиданъи и тоске,вспыхнув, теплилась надеждаи мерцала вдалеке.