Русская драматургия ХХ века: хрестоматия
Шрифт:
Анна Николаевна. Он в отъезде… <…>
Кокорышкин. И давно они в этом самом… в отъезде?
Анна Николаевна. Три года уже… и восемь дней. Сегодня девятый пошел.
Демидьевна. Незадачник он у нас.
Анна Николаевна. Он вообще был хилого здоровья. Только нянька его и выходила. А добрый, только горячий очень был… (Поднявшись.)Кажется, Иван Тихонович вернулся.
Демидьевна закрыла окна фанерными щитами, включила свет и вышла к себе на кухню. С портфелем, в осеннем пальто и простенькой шляпе, вернулась
Разогреть тебе или отца с обедом подождешь? Ольга. Спасибо, я в школе завтракала. Анна Николаевна (заглянув к ней).Ты чем-то расстроена, Оленька?
Ольга. Нет, тебе показалось. (Достав из портфеля кипу тетрадей.)Устала, а надо еще вот контрольную просмотреть.
Анна Николаевна. А почему Оленька в глаза не смотрит?
Ольга. Так. Давеча войска мимо школы шли. Молча. Отступление. Ребята сидели присмире-евшие. И сразу как-то пусто стало… даже собаки затихли. (Очень строго.)На фронте плохо, мама. […]
Анна Николаевна. А еще что случилось, Оленька?
Та молчит.
Вы не обедали, Кокорышкин? Идите на кухню. (В дверь.)Демидьевна, покорми Кокорышкина.
Кокорышкин. Балуете, растолстею я у вас, Анна Николаевна. (Уходит.)
Мать выжидательно смотрит на дочь.
Ольга. Только не пугайся, мамочка… он жив и здоров. И все хорошо. Я сейчас Федю видела. Анна Николаевна. Где, где?
Ольга. На площади… Лужа большая, и рябь по ней бежит. А он стоит на мостках, нащурился во тьму, один…
Анна Николаевна. Рваный, верно, страшный, в опорках… да?
Ольга. Нет… похудел очень. Я только по кашлю его и признала.
Анна Николаевна. Давно приехал-то?
Ольга. Я не подошла, я из ворот смотрела. Потом домой кинулась предупредить.
Анна Николаевна. Что же мы стоим здесь… Демидьевна, Демидьевна!
Демидьевна вбежала.
Демидьевна, Федя приехал. Собирай на стол, да настоечки достань из буфета. Уж, верно, выпьет с холоду-то. Дайте мне надеть что-нибудь, я сбегаю. А то закатится опять на тыщу лет…
Демидьевна. Коротка у тебя память на сыновнюю обиду, Анна Николаевна.
Ольга (за руки удержав мать).Никуда ты не побежишь. Мы предупреждали его об этой женщине. Он сам ушел от нас, пусть сам и вернется. (Слушая тишину.)Кто-то у нас в чулане ходит.
Они прислушиваются. Жестяной дребезжащий звук.
Корыто плечом задел. Верно, больной к отцу, впотьмах заблудился.
Демидьевна (шагнув к прихожей).Опять двери у нас не заперты.
Анна Николаевна. Ступай, я запру.
Она выходит,
Демидьевна. Дождалася мать своего праздничка.
На пороге мать и сын: такая маленькая сейчас, она придерживает его локоть – тому это явно неприятно. Федор – высокий, с большим, как у отца, лбом; настороженная дерзость посверкивает в глубоко запавших глазах. К нему не идут эти франтовские, ниточкой, усики. Кожаное пальто отвердело от времени, плечо испачкано мелом, сапоги в грязи. В зубах дымится папироска.
Федор (избавившись от цепких рук матери).Здравствуй, сестра. Руку-то не побрезгуешь протянуть?
Ольга (неуверенно двинувшись к нему).Федор! Федька, милый…
Смущенный ее порывом, он отступил.
Федор. Я, знаешь, простудился… в дороге. Не торопись.
И вдруг яростный приступ кашля потряс его. Папироска выпала на пол. Ольга растерянно подняла ее в пепельницу. Он приложил ко рту платок, потом привычно спрятал его в рукав.
Федор. Вот видишь, какой стал… […]
Ольга. Кажется, любовь к женщине, в которую ты стрелял, поглотила все в тебе, Федор. Даже нежность к матери. Ведь ты бы мог и помягче с нею. Она хорошая у нас. Она консерваторию для нас с тобой бросила, а какую ей карьеру пророчили!
Федор. Неловко мне, не понимаешь? Три дня по улицам шлялся, боялся войти, только бы этого… надгробного рыдания не слышать. (Обходит комнату, с любопытством трогая знакомые вещи.)Все то же, на тех же местах… Узнаю… (Открыл пианино, тронул клавишу.)Мать еще играет?
Ольга. Редко. Ты даже не написал ей ни разу. Стыдился?
Федор. Нет, так. Занят был. (Взглянул на портрет; намгновенье поза его совпадает с позой мальчика на портрете.)Все мы бываем ребенками, и вот что из ребенков получается. (Не оглядываясь, няньке, через плечо.)Ты чего, старая, уставилась? Даже в спине загорелось.
Демидьевна. Любуюсь, Феденька. Больно хорош ты стал!
Ольга. Срок твой кончился? Ты, значит, вчистую вышел?
Федор. Нет, я не беглый… не бойся, не подведу.
Ольга (обиженно).Ты зря понял меня так. Посиди с ним, Демидьевна, я пойду маме помочь. (Уходит, опустив голову.)
Демидьевна. Ну, всех разогнал. Теперча, видать, мой черед. Давай поиграемся, расправь жилочки-то… […] Люди жизни не щадят, с горем бьются. А ты все в сердце свое черствое глядишь. Что делать-то собрался?
Федор (глядя в пол).Не знаю. Жить по-старому я больше не могу.
Демидьевна. Совесть заговорила… аль шея еще болит? Федор (сдаваясь).Не надо, нянька. Продрог я от жизни моей.