Русская фантастика 2008
Шрифт:
Бородавочник поскреб массивный подбородок и задумчиво сказал:
— Слушай, а может, когда мы берем во времени какие-то вещи, происходит то же самое?
— Вполне возможно, — я посмотрел на напарника с невольным уважением. — Причем мы забираем как раз те вещи, после исчезновения которых времени для восстановления не нужно производить кардинальных изменений. Поэтому и не возникает времятрясений, все, так сказать, обходится малой кровью.
— А Хильда? — спросил неандерталец. — Она не исчезла?
— Что
— Если твои предположения верны.
— Если они верны, — кивнул я.
Вот чего у меня не было, так это полной уверенности. В конце концов я всего лишь озвучил теорию, которую обдумывал на пляже начала времен. Все происшедшее можно было объяснить и дугим способом, точнее — многими другими. Что, если я ошибся, и мы, к примеру, просто провалились в другую реальность? Вот выйдем из дома, а там…
Нет, лучше сразу, что называется, в омут головой. Кажется, все последствия шока у меня прошли. И руки уже не дрожат, и ноги более не подкашиваются.
Я встал с пола и скомандовал:
— Вперед!
— С тобой — хоть куда, — буркнул неандерталец.
Мы вышли из дома Аристотеля и, остановившись на крыльце, как по команде испустили вздох облегчения. Перед нами была знакомая площадь. Такая, как раньше. Точнее — такая, как всегда. И Мироныч уже открыл дверь склада, и к нему уже подтягивались нагруженные находками вольные собиратели.
— Ты прав, — признал Бородавочник. — Твоя теория верна.
— А ты сомневался? — сказал я.
Про себя я, конечно, подумал, что это тоже ничего не доказывает, и всему окружающему можно запросто найти по крайней мере еще несколько таких же правдоподобных и логичных объяснений. Так что ничего лично для меня еще не было ясно. Может быть, в будущем мне удастся найти другие доказательства своим умозаключениям. А может, и нет. Кто знает?
— Так что все-таки ты сделал с Лёликом? — поинтересовался неандерталец. — Мне страшно любопытно. Вдруг окажусь в подобной ситуации без тебя?
Почему бы и не объяснить? Вдруг действительно окажется.
— Применил закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий. Тот же самый, благодаря которому Лёлик оказался здесь. Помнишь, он мушек перед глазами ловил?
— А что он такого невероятного сделал на этот раз?
Я улыбнулся:
— Он правду сказал. Чистую, словно слеза младенца, правду.
— И только-то? — удивился неандерталец.
— Думаешь, мало? — ответил я. — Бюрократ и правда — вещи абсолютно несовместимые. Между прочим, ты меня совсем замучил вопросами. Пойдем-ка лучше на склад. Помню, там лежал плазменный резак. Он нам пригодится, для того чтобы попасть в тарелку, упавшую в Тунгусской тайге.
Олег Овчинников
ИИ
— Красный
— Ну, красный.
— А без ну?
— Красный… думаю.
— Ты не думай, ты режь.
Щелк!
Рука-клешня появляется из-за спины, кладет на несгораемый стол следующую «машинку».
— Синий, зеленый или желтый?
— Синий… Да… синий.
— Ты режь, режь.
Щелк!
Интересуюсь:
— Вам проводов не жалко?
— Не отвлекайся. Белый, желтый, голубой или красный?
— Белый. Нет, постойте… Голубой!
— Некогда стоять! Режь!
Щелк!
— Может, хватит? А то уже руки дрожат.
— Давай, давай. Не все же на монетках и кубиках тренироваться.
— А в чем, простите, разница? Цепь же не замкнута.
— Умный! А сейчас? — Трехпалыч давит на кнопку.
— Эй, погодите!
— Некогда годить! Синий, зеленый, желтый, красный или белый?
— Желтый! Хотя… Стоп! Тут же два желтых!
— Наблюдательный! Левый или правый?
— Левый! — Щелк! И что-то такое в карей глубине под насупленными бровями. — И правый, правильно?
— Режь! — рычит шеф. После «Щелк!» — шумно вздыхает. — Дальше!
— Да их тут двенадцать!
— А должно быть одиннадцать. Или десять. Давай!
— Не могу! Я уже не вижу.
— Так разуй глаза! Режь!
Щелк! И — Господи, Господи, помоги! Щелк!
— Все! Молодец. А теперь — живо в буфет. Минералки там возьми, кофе. Заварное с кремом.
От облегчения слабеют колени. Выдыхаю так, что кажется: случись поблизости воздушный шар, надул бы с первой попытки. Предлагаю на радости:
— Может, сначала прибрать?
— Живо, я сказал! — Рука-клешня цепляет за шею, тащит за собой.
Выходим почти бегом. Уже в коридоре вспоминаю:
— А дверь?
— Да что дверь?
Михал Палыч вжимается в стенку за поворотом. И меня вжимает — за компанию. Вдруг — бах-барабах! Выглядываю — дверь на полу, рядом — ошметки штукатурки. Лаборант Сашка таращится из кабинета напротив. Увидев меня, улыбается понимающе, изображает лицом: «Се ля ви, старик» и уходит к себе.
— Вот стол — да, жалко, — как ни в чем не бывало заканчивает шеф. — Не напасешься на вас.
— Так вы… Так вы там… Серьезно? — бормочу, а у самого губы дрожат.
— Не ной. Не так уж серьезно. Там таймер на десять секунд. — И вдруг — о, чудо! — кажется, начинает оправдываться: — А как с вами еще? Привыкаете ведь, расслабляетесь…
— А если бы… — Глотаю комок размером с кулак. — Ну… Не успели?
— Ну… Даже не знаю, — изрекает шеф и чешет подбородок трехпалой лапой.
Пора привыкнуть, говорю я себе, третий месяц пошел, так что пора привыкнуть.
И — не могу.