Русская и советская фантастика (повести и рассказы)
Шрифт:
— Давно ли это?
Вице-директор замялся.
— Жаль, что вы не заметили своевременно, — кисло сказал директор, не дожидаясь ответа. — Странно, что я этого не знал. Очень жалею.
Потребовал Саранина.
Когда Саранин шел в кабинет директора, все чиновники смотрели на него с суровым осуждением.
С трепетным сердцем вошел Саранин в кабинет начальника. Слабая надежда еще не покидала его, надежда, что его превосходительство намерен дать ему весьма лестное поручение, пользуясь малостью его роста: командировать на всемирную выставку
— Сядьте здесь, — сказал его превосходительство, показывая на стул.
Саранин взобрался кое-как. Директор сердито посмотрел на болтнувшиеся в воздухе ноги чиновника. Спросил:
— Господин Саранин, известны ли вам законы о службе гражданской по назначению от правительства?
— Ваше превосходительство, — залепетал Саранин и молебно сложил ручонки на груди.
— Как осмелились вы столь дерзко идти против видов правительства?
— Поверьте, ваше превосходительство…
— Зачем вы это сделали? — спросил директор.
И уже не мог ничего сказать Саранин. Заплакал. Очень стал слезлив за последнее время.
Директор посмотрел на него. Покачал головою. Заговорил очень строго:
— Господин Саранин, я пригласил вас, чтобы объявить вам, что ваше необъяснимое поведение становится совершенно нетерпимым.
— Но, ваше превосходительство, я, кажется, все исправно, — лепетал Саранин, — что же касается роста…
— Да вот, именно.
— Но это несчастье не от меня зависит.
— Не могу судить, насколько это странное и неприличное происшествие является для вас несчастием и насколько оно от вас не зависит, но должен вам сказать, что для вверенного мне департамента ваше удивительное умаление становится положительно скандальным: уже ходят в городе соблазнительные слухи. Не могу судить об их справедливости, но знаю, что эти слухи объясняют ваше поведение в связи с агитацией… <…> Мы не можем держать чиновников, которые ведут себя так странно.
Саранин соскочил со стула, дрожал, пищал:
— Игра природы, ваше превосходительство.
— Странно, но служба…
И опять повторил тот же вопрос:
— Зачем вы это сделали?
— Я сам не знаю, как это произошло.
— Что за инстинкты! Пользуясь малостью вашего роста, вы можете легко укрыться под всякою дамской, с позволения сказать, юбкой. Это не может быть терпимо.
— Я никогда этого не делал, — завопил Саранин.
Но директор не слушал. Продолжал:
— Я даже слышал, что вы это делаете из сочувствия к японцам. Но надо же знать во всем границу.
— Как же я могу это делать, ваше превосходительство?
— Не знаю-с. Но прошу прекратить. Оставить вас на службе можно, но только в провинции, и чтобы это было немедленно же прекращено, чтобы вы вернулись к вашим обычным размерам. Для поправления вашего здоровья вам дается четырехмесячный отпуск. В департамент прошу вас более не являться. Необходимые
— Ваше превосходительство, я могу заниматься. Зачем же отпуск!
— Возьмете по болезни.
— Ноя здоров, ваше превосходительство.
— Нет уж, пожалуйста.
Саранину дали отпуск на четыре месяца.
VII
Скоро Аглаины родители приехали. Было это после обеда. Аглая за обедом долго издевалась над мужем. Ушла к себе.
Он робко прошел в свой кабинет — такой теперь для него огромный — вскарабкался на диван, приник к уголку, заплакал. Тягостное недоумение томило его.
Почему именно на него обрушилось такое несчастье? Ужасное, неслыханное.
Какое легкомыслие!
Он всхлипывал и шептал отчаянно:
— Зачем, зачем я это сделал?
Вдруг услышал в передней знакомые голоса. Задрожал от страха. На цыпочках прокрался к умывальнику — не заметили бы заплаканных глаз. И умыться-то было трудно — пришлось подставлять стул.
Уже гости входили в залу. Саранин встретил их. Раскланивался и пищал что-то неразборчивое. Аглаин отец тупо смотрел на него вытаращенными глазами. Большой, толстый, с бычьею шеею, и красным лицом. Аглая в него.
Постояв перед зятем, широко расставив ноги, он осмотрелся осторожно, бережно взял руку Саранина, принагнулся и сказал, понижая голос:
— Мы к вам, зятек, приехали повидаться.
Видно было, что он намерен вести себя политично. Нащупывал почву.
Из-за его спины выдвинулась Аглаина мать, особа тощая и злобная. Она закричала визгливо:
— Где он? Где? Покажи мне его, Аглая, покажи мне этого Пигмалиона.
Она смотрела поверх Саранина. Нарочно не замечала. Цветы на ее шляпе странно колыхались. Она шла прямо на Саранина. Он пискнул и отскочил в сторону.
Аглая заплакала и сказала:
— Вот он, маменька.
— Я здесь, маменька, — пискнул Саранин и шаркнул ногою.
— Злодей, да что ты с собой сделал? Зачем ты так окорнался?
Горничная фыркала.
— А ты, матушка, на господ не фыркай.
Аглая покраснела.
— Маменька, пойдемте в гостиную.
— Нет, ты скажи, злодей, на какой конец ты этак малявишься?
— Ну, ты, мать, погоди, — остановил ее отец.
Она и на мужа вскинулась.
— Ведь говорила я тебе, не выдавай за безбородого. Вот, по-моему и вышло.
Отец осторожно поглядывал на Саранина и все пытался перевести разговор на политику.
— Японцы, — говорил он, — приблизительно не высокого роста, а по-видимому, мозговитый народ, и даже, между прочим, оборотистый.
VIII
И стал Саранин маленький, маленький. Уж он свободно ходил под столом. И с каждым днем становился все мельче. Отпуском он еще не воспользовался вполне. Только что на службу не ходил. А ехать куда-нибудь еще не собрались.