Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

Коллектив авторов

Троицкий Ю. Лесков – художник. М., 1974.

Поэзия

«Отчего мне вообще стихи (свои и не свои) стало читать скучно. Всякое чувство или мысль, олицетворённые в фантастический образ (хотя бы на манер древних), – перестали быть для меня наслаждением. Всё мне кажется утомительно натянутыми – не образами – а словами. Вся поэзия мне кажется каким-то салонным произведением, которое метит больше на снискание одобрения известной публики, а не производится внутренней необходимостью высказать свое поэтическое содержание», – писал Н.П. Огарёв в неоконченной статье «С утра до ночи». Читательское признание Огарёва вполне можно применить для характеристики восприятия поэзии в 1840-е годы. В этом восприятии стихи стали

проигрывать прозе. Возникло некоторое эстетическое отчуждение от стихов, но это не остановило развитие поэзии. Поэзия в противоборстве с прозой потеряла только в количественном отношении. В это время меньше стали писать стихов, а некоторые стихотворцы, например, М.Е. Салтыков и И.С. Тургенев вообще ушли из поэзии, как это сделал гораздо раньше и И.А. Гончаров.

Но зато в противоборстве с прозой, обладающей эпическими жанрами, поэзия еще основательнее утвердилась в том своем свойстве, которое определилось благодаря Тютчеву в момент его «конфликтной» встречи с Пушкиным. Свойство это – художественная метафизика (создание лирического образа в соотнесении с первоосновами бытия) в единстве с романтической эстетикой. «Всякая метафизика есть не более как усилие человеческого ума обнять мировой дух», – определил В.П. Боткин в статье «Стихотворения А.А. Фета». Вот это «усилие» всё настойчивее начинает воплощаться в поэзии. Стихотворная лирика тем самым доказала прозе, что и она может, только «малыми» жанрами, раскрывать не только мир человеческой души, но и проникать в онтологическую бесконечность. Это на протяжении всех 1840-х годов осуществлял Тютчев («Живым сочувствием привета…», «Глядел я, стоя над Невой…», «Колумб», «Море и утес», «Неохотно и несмело…», «Итак, опять увиделся я с вами…*»), а А.В. Кольцов («Поэт», «Жизнь», «На новый 1842 год») и Е.А. Баратынский («Скульптор», «Пироскаф») в самом их начале. В этом направлении происходит формирование лирической образности и в поэзии Н.П. Огарёва («На сон грядущий», «Ночь», «Я наконец оставил город шумный…»).

Основные закономерности развития поэзии 1850—1870-х годов

Уже в 1840-е годы произошло породнение романтической метафизики с «чистым искусством», стремящегося к воплощению только идеального мира, озарённого «улыбкой красоты» (А.А. Фет). Это слияние создало еще более прочную эстетическую основу для романтического «двоемирия», что зримо проявляется в лирическом творчестве В.Г. Бенедиктова, АА. Григорьева, А.А. Фета, А.Н. Майкова именно в 1840-е годы. «Я созерцал явленья красоты» («И тщетно всё»), – писал Бенедиктов в 1846 г., и таким созерцанием пронизана вся романтическая поэзия этого периода. Естественно, такая поэзия не искала встреч с «натуральной школой».

А вот другое направление в поэтическом развитии формировалось под диктатом этой школы, согласуя лирическую образность с «принципом дагерротипия» (натуралистическая фотографичность), который укоренился прежде всего в физиологическом очерке. Этот опыт прозы активно перенимала поэзия, что привело к сгущению в ней социальных и гражданских мотивов с ощутимым вкраплением элементов сатиры. Таким образом, к началу 1850-х годов в поэзии во весь голос заявила о себе социально-гражданская лирика, путь которой прокладывал прежде всего Н.А. Некрасов, создавший в 1840-е годы «Чиновника», «Стишки! стишки! Давно и я был гений?..», «Современную оду», «В дороге», «Пьяницу», «Когда из мрака заблужденья…», «Родину», «Псовую охоту», «Еду ли ночью по улице темной…». Укоренению гражданского начала в лирическом творчестве содействовала поэзия петрашевца А.Н. Плещеева, призвавшего к всеобщему счастью и благоденствию:

Вперед! Без страха и сомненьяНа подвиг доблестный, друзья!Зарю святого искупленьяУж в небесах завидел я!

По сути дела, эти два направления, постоянно находясь в состоянии отталкивания и притяжения (в романтической поэзии могли появиться сатирические мотивы, а в социально-гражданской лирике вспыхнуть мотив красоты), предопределили путь развития поэзии в 1850—1870-е годы. Первое направление привело к тому, что в поэзии возникла «тютчевская эпоха», которую можно назвать

малой эпохой внутри большой литературной эпохи. Движение поэзии в этом направлении обусловило не только «магическое» воздействие лирики Тютчева, сила которого передана в лирических посланиях П.А. Вяземского, Ф.Н. Глинки,

А.Н. Майкова, А.А. Фета, Я.П. Полонского, А.Н. Апухтина, но и статьях Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, А,А. Фета о поэзии Тютчева, в которых была подчеркнута величайшая значимость его художественных открытий. В статье 1854 г. «Несколько слов о стихотворениях Ф.И. Тютчева» Тургенев укажет на это с твердой убежденностью: «Мы сказали сейчас, что г. Тютчев один из самых замечательных русских поэтов; мы скажем более: в наших глазах, как оно не обидно для самолюбия современников, г. Тютчев, принадлежащий поколению предыдущему, стоит решительно выше своих братьев по Аполлону». В стихотворении «Ф.И. Тютчеву» Полонский, сравнивая тютчевскую поэзию с притягательным «огнем» (символ высокого творчества), выразит ту же самую мысль:

Глухая ночь меня застигла,Морозной мглы сверкающие иглаОткрытое лицо мое язвят;Где 6 ни горел огонь, иду к нему, и рад —Рад верить, что моя пустыня не безлюдна,Когда по ней кой-где огни ещё горят…

Благодаря Тютчеву в центре малой эпохи окажется та романтическая метафизическая эстетика, начало которой было положено в 1840-е годы с опорой на немецкую философию (Шеллинг, Гегель). Но теперь в эту эстетику еще глубже врастает «чистое искусство» и та «красота», которую порождает это искусство. Этим и объясняется рождение в недрах метафизической поэзии формулы «искусство для искусства» (красота для красоты). Той формулы, которая так ярко вспыхнула в финальных строфах стихотворения Фета 1860 г. «Ты прав: мы старимся. Зима недалека…», обращённого к Тургеневу:

К чему пытать судьбу? Быть может, короткаВ руках у парки нитка наша!Еще разымчива, душиста и сладкаНам Гебы пенистая чаша.Зажжет, как прежде, нам во глубине сердецЕе огонь благие чувства, —Так пей же из нее, любимый наш певец:В ней есть искусство для искусства.

Созданная искусством красота и «вечная красота» (А.Н. Майков) образуют опорную художественную категорию в романтической поэзии. Процесс «врастанья» этой категории в художественную метафизику становится самой заметной закономерностью развития поэзии.

Эта закономерность воплощалась в лирике П.А. Вяземского («Мужайтесь! и для вас – мир царство красоты»), а также Ф.Н. Глинки, А.С. Хомякова, С.П. Шевырева, в произведениях которых подчас незримо присутствует символ красоты. Самое характерное стихотворение такого рода – «Слава творения» Шевырева (1857), где лирическое «любомудрие» художественно соотнесено через подтекст с символом красоты.

Но еще с большей отчетливостью все это выражено в поэзии Е.П. Ростопчиной, В.Г. Бенедиктова, А.А. Григорьева, А.Н. Майкова, Я.П. Полонского, А.К. Толстого, Л.А. Мея, К.К. Павловой,

А.А. Фета, к которым во второй половине 1850-х годов «присоединятся» К.К. Случевский и А.Н. Апухтин. Из всех этих поэтов наиболее настойчив и категоричен в отстаивании своих эстетических принципов был Фет, требовавший полной отрешённости поэтического искусства от земных дел и забот. Отсюда идёт его неприятие поэзии Некрасова, полемически высказанное в стихотворении «Псевдопоэту»:

Влача по прихоти народаВ грязи низкопоклонный стих,Ты слова гордого свободаНи разу сердцем не постиг.Не возносился богомольноТы в ту свежеющую мглу,Где беззаветно лишь привольноСвободной песне и орлу.