Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие
Шрифт:
Много лет рука об руку с В. Курочкиным в «Искре» трудится одарённый и остроумнейший поэт Дмитрий Дмитриевич Минаев (1835–1889). «Минаева знала вся читающая публика, – вспоминал современник. – Его пародии, экспромты, эпиграммы облетели всю Россию и повторялись, переходя из уст в уста». О нем писали в приветствии-монорифме:
Кто на Руси гроза хлыщей и шалопаев,Судебных болтунов и думских попугаев,Всех званий хищников, лгунов и негодяев…<…>Ханжей, доносчиков, шпионов, разгильдяев?..ВсёМинаев – сын небогатого симбирского дворянина, подполковника, литератора-любителя, автора переложения «Слова о полку Игореве». В 1847 г. семья переезжает в Петербург, Дмитрий учится в Дворянском полку, где и начинает писать стихи. Молодой человек служит в Симбирске, затем в Петербурге (в министерстве внутренних дел), но в 1857 г., как и В. Курочкин, уходит в отставку и посвящает себя литературе.
Минаев издает первую биографию своего кумира Белинского, пытаясь восстановить подлинный облик «неистового Виссариона». С начала 1860-х годов сотрудничает в журналах «Современник», «Русское слово», но наиболее активно – в «Искре» (вплоть до ее закрытия). Будучи очень плодовитым автором, он пишет сатирические стихи, пародии, эпиграммы, сказки, фельетоны, поэмы, комедии и др. В сказке «Кому на Руси жить плохо» (1871) используются некрасовские мотивы. Всем грехам матерью оказывается «глупость всемогущая» – доверчивость и темнота крестьян. В сатирических поэмах «Евгений Онегин нашего времени» (1872) и «Демон» (1874) автор «переносит» героев Пушкина и Лермонтова в свое время. Минаев – виртуозный версификатор: его каламбуры, игра стихотворными размерами, звучные и неожиданные рифмы повлияли на дальнейшее развитие русского стиха.
С 1865 г. Минаев «как крайний либерал и нигилист» находится под постоянным негласным надзором полиции. В конце 1870-х годов занимается главным образом газетной работой, ведя в разных изданиях фельетонные обозрения. В последние годы поэт переживает кризис, долго болеет, возвращается в Симбирск – «лечиться воздухом родины».
В поэзии искровцев можно наблюдать огромное разнообразие сатирических средств и приемов: это иронические заглавия и подзаголовки, ироническое использование цитат, иронический комментарий; насмешка под видом похвалы и, напротив, сочувственное отношение под видом осуждения и т. п.
Часто авторам «Искры» приходилось в условиях жёсткой цензуры прибегать к эзопову языку, «зашифровывать» свои взгляды и объекты нападок. В редакции был даже принят некий код для названий и фамилий: Санкт-Петербург – Тартараринск, Тверь – Глупое, Диагональ – западносибирский губернатор Дюгамель, Баклушин — херсонский губернатор Клушин и проч. Многое читатели должны были понять по намекам. Так, в финале юмористических куплетов Д. Минаева «Роковое число» слово «третий» выделено курсивом:
Чтоб горя в жизни не иметь им,Во избежанье всяких бед,Шепнул бы я ещё о третьем…Да, жалко, времени мне нет.Это не что иное, как намек на III Отделение.
Особое место, по мысли исследователя И.Г. Ямпольского, отводилось приему «маски», «повествования от имени подставного лица, которое не только не тождественно с авторским, но служит основным объектом сатирического разоблачения». При этом «враждебный поэту образ мыслей доводится <…> до предельной уродливости и развенчивается как бы изнутри»:
Человек я хорошего нрава —Право!Но нельзя же служить, как известно,Честно.Я вполне соглашаюсь, что взятки Гадки;Но семейство, большое к тому же,Хуже…Таковы маски благородного дворянина, мечтающего о возвращении крепостного
Еще один яркий прием – на страницах стихотворений искровцев действуют известные литературные герои: Митрофан, Ноздрев, Чичиков, Хлестаков, Молчапин, Скалозуб, Базаров и др. Типические явления прошлого, оказывается, ещё живут, приспосабливаясь к новой действительности. Так, персонажи «Горя от ума», дожившие до 1860-х годов, действуют в сценке Минаева «Москвичи на лекции по философии». Оба названных приема нередко сочетаются. В одном из лучших своих стихотворений В. Курочкин рассуждает о романе Чернышевского «Что делать?» от имени «проницательного читателя» – не выражая прямо своего сочувствия идеям романа:
Жена героя – что за стыд!Живет своим трудом;Не наряжается в кредитИ с белошвейкой говорит —Как с равным ей лицом.<…>Нет, я не дам жене своейЧитать роман такой!Не надо новых нам людейИ идеальных этих швейВ их новой мастерской!Включение в сферу поэзии «низкой» действительности привело к обновлению поэтического языка – его демократизации, сближению стихотворной речи с разговорной. Отстаивая простоту формы без намеренной примитивной упрощённости, искровцы использовали куплеты с рефреном, обращаясь к опыту французских поэтов-песенников, в первую очередь, Беранже.
Остроумны пародии, направленные главным образом против «искусства для искусства». Таковы пародии Минаева на А. Фета – «Чудная картина!..», «У камина», «Грезы» и др. «Пародия становится… средством становления новой формы, одним из путей обретения самостоятельности, противоядием серости и безликости штампа», – писал Н. Скатов. Поэты «Искры» высмеивают узость тематики, воспевание мимолетных и смутных настроений, красивость, романтический пейзаж и т. п. как общие тенденции в творчестве своих литературных противников:
Поэт понимает, как плачут цветы,О чем говорит колосистая рожь,Что шепчут под вечер деревьев листы,Какие у каждой капусты мечты,Что думает в мире древесная вошь.<…>И только поэт одного не поймёт:О чем это думает бедный народ?Кроме собственных пародий, искровцы нередко прибегали к пародийному использованию отдельных строк и словосочетаний, ритмики, строфики, сюжетной схемы известных произведений. Эти поэтические «перепевы» в отличие от пародий не дискредитируют литературный источник – объекты сатиры здесь другие. Но смех вызывает и само разрушение привычных поэтических ассоциаций. Неожиданное сближение двух литературных источников служит средством усиления комического эффекта. Так, например, в «Просьбе» Минаева (1862), разоблачающей выпады ретроградов против эмансипации женщин, используются элементы художественной формы «Молитвы» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…») и «Туч» М.Ю. Лермонтова: