Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие
Шрифт:
Проведя такие демаркации, Феофан Прокопович доказывает, что святые иконы достойны почитания «телесными знамениями, целованием, объятием, тела поклонением, честным именем, честным местом и хранением» (I, 86), однако не сами по себе иконы достойны этого высокого почитания, а ради изображённого лица. Бог никому своей славы не передаёт, ещё раз утверждает в «слове» Феофан Прокопович, т. е. проповедник выстраивает чёткую иерархию святынь: по наущению Бога создана Церковь Господня в Иерусалиме, а в ней – святой кивот. И если Церковь – тело Христа, то икона – изображение лиц Христа, или Богоматери, или прочих угодников Божиих (I, 91).
Проповедник не устаёт подчёркивать, что «честны и почитания достойны иконы святыя, не ради своего вещества, не ради мастерскаго искуства» (I, 91–92).
Иосиф Волоцкий писал, что «от вещнаго сего зрака възлетает оумь и мысль к Божественному желанию и любви», верующие «возносят ум от образов к первообразам», о чём говорили на Седьмом Вселенском Соборе, о котором упоминает и Феофан Прокопович [414] .
Заканчивается «слово» обращением к православным, чтобы почитали иконы правильно, честно, ибо они – «великих дел Божиих торжественныя
414
См.: Орехов Д. Святые иконы России. – СПб., 1999. С. 14.
В условиях ожесточённой идеологической борьбы начала XVIII века «Слово о почитании святых икон…» явилось ярким примером политики Петра в области культуры, когда «искусство имело ценность прежде всего как одно из наиболее действенных средств пропаганды его политики» [415] .
Лейтмотивом многих «слов» и «речей» первой трети XVIII века являлось рассуждение о власти и чести, применительно к сильным мира сего. Сама государственная власть необходима, по Феофану Прокоповичу, чтобы не нарушался естественный закон, чтобы держать в узде злые страсти людей, охранять человеческое сожительство.
415
Стенник Ю.В. Эстетическая мысль в России XVIII в. // XVIII век: Сб. 15: Русская литература XVIII века в её связях с искусством и наукой. – Л., 1986. С. 41.
6 апреля 1718 г., в Вербное воскресенье, в Троицком соборе было произнесено Феофаном Прокоповичем «Слово о власти и чести царской» [416] , а в августе напечатано отдельной брошюрой. Данное «слово» явилось апологетом манифеста Петра I от 3 февраля сего же года, по которому царевич Алексей лишался права наследовать престол, а вместо него назначался царевич Пётр Петрович (467). Как известно, отношения Петра с сыном Алексеем были чрезвычайно сложными и в конце концов закончились трагедией. «Горечь вызывало не только тяготение Алексея к монахам и кликушам, но главным образом безразличие к тому, чем жила страна» [417] . В это время шёл следственный процесс по делу царевича. Если духовные власти, сделав выписки из Священного писания, положились на волю Божью, то светские чины сочли, что «царевич достоин смерти и как сын, и как подданный» [418] .
416
Это слово очень важным и по содержанию, и по тогдашним обстоятельствам считал Ю. Ф. Самарин. Кроме того, оно казалось ему одним из лучших, поэтому он его обильно процитировал, правда, сколько-нибудь подробного анализа не сделал (Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. – М., 1996. С. 376–384).
417
Павленко Н.И. Пётр Великий. – М., 1994. С. 385.
418
Павленко Н.И. Пётр Великий. – М., 1994. С. 406.
Власть, честь, правда явились ключевыми словами в идейном обосновании просвещённого абсолютизма, на защиту которого встал Феофан Прокопович, создав художественно-публицистические, исторические и общественно-политические произведения на эту тему: «Слово о власти и чести царской» (1718), «Правда воли монаршей» (1722), «Духовный регламент» (1721), «Розыск исторический» (1721). Прокопович хорошо знал сочинения западноевропейских мыслителей по проблемам государства и права, внимательно изучил сочинения и о древнерусской государственности, он знал труды Максима Грека, Ивана Пересветова, Юрия Крижанича, Фёдора Грибоедова и др. [419] Одновременно с Прокоповичем или чуть позже на эти же темы рассуждают Николай Спафарий, Гавриил Бужинский, Василий Татищев. В системе своих доказательств Феофан опирается не только на Библию, но и на естественный закон, естественное право, общественный договор. Доказательства основаны на постулате естественного разума, который Феофан понимает рационалистически. Естественный человек, по Феофану Прокоповичу, по своей природе склонен к добру, хотя, обладая свободой воли, может творить и добро, и зло [420] . В «Слове о власти и чести царской» он пишет: «Велит нам естество любити себе и другому не творити, что нам не любо», а «злоба рода растленнаго разоряти закон сей не сумнится, всегда и везде желателен был страж, и защитник, и сильный поборник закона, и то есть державная власть» (81–82). Мыслитель высоко ценил естественные, природные законы и очень часто в системе доказательств опирался именно на них: всё живое заботится о своём потомстве, поэтому из семейного права он выводит право гражданское и политическое, чему, собственно, и посвящена «Правда воли монаршей».
419
Huчuк В. М. Феофан Прокопович. – М., 1977. С. 148, 159.
420
Huчuк В. М. Феофан Прокопович. – М., 1977. С. 154.
Адепт просвещенного абсолютизма, Прокопович считал монархию единственно возможным государственным институтом, обеспечивающим целостность государства, его мощь и процветание. Условие благоденствия внутри государства – просвещённый монарх и послушание верноподданных.
В «Слове о власти и чести царской» первенствующий член Синода
421
Huчuк В. М. Феофан Прокопович. – М., 1977. С. 165.
422
Прокопович Феофан. Розыск исторический… – СПб., 1721. С. 23.
Уже в заглавии «Слова о власти и чести царской» сказано, что эти власть и честь учинены в мире от самого Бога (76), «власть мирская» «от бога устроена и мечем вооружена есть и яко противитися оной есть грех на самого Бога…» (77). Феофан отказывается от намерения «земного царя сравнити небесному» (76). Споря с иудеями, Феофан говорит, что нужно рассуждать не о равенстве этих властей, но как о примере, поэтому нельзя воздавать честь царю, как Богу, надо знать христианское учение о властях мирских. Выстраивая логику доказательности «слова», оратор, прежде всего, рассуждает о свободе. Критики монархии и вообще власти, ссылаясь на учение Христа, говорят о свободе: «Свободил есть нас Христос крестом своим от греха, смерти и диавола Не быти нам под законом, но под благодатию Свободил же нас Христос и от обрядовых законоположений. А от послушания заповедей Божиих и от покорения властем предержащим должнаго не подал нам Христос свободы» (79). Некие мудрецы – и древние «продерзатели», и «нынешние» «мисанфропи, си есть человеконенавидцы» – «всяку власть мирскую не точию не за дело Божие имеют, но и в мерзость вменяют» (79–80). «О изрядныи богословцы, – едко иронизирует оратор, – видите, в каковую мерзость погрязнем, аще вам последуем! Стойте же и силу господню зрите!» (80). Свободу вне христова учения Феофан порицает, ссылаясь на слова самого Христа: «Яко еже есть высоко в человецех, мерзость пред Богом» (не единожды повторяется в слове эта мысль). Каждый желающий счастья себе и отечеству, по Феофану Прокоповичу, обязан «власть мирскую» уважать со «смирением истинным» (80).
Далее оратор доказывает природное, естественное происхождение самодержавия. «Власть верховная от самаго естества начало и вину приемлет» (82), – утверждает Феофан Прокопович; становление её связано с договором, посредством которого народ передаёт свою волю, как бы отрекаясь от неё, одному лицу – монарху. Как церковный иерарх, он тут же добавляет о «смотрении божием»: «Власть высокая от Бога есть» (90). Эта мысль постоянно повторяется в речах Феофана Прокоповича.
Цепь доказательств начинается с обращения к естественному закону: «Таковые законы суть в сердцы всякаго человека: любити и боятися Бога, храните свое житие, желати неоскудевающаго наследия роду человеческому, не творити другому, еще себе не хощещи, почитати отца и матерь. Таковых же законов и учитель и свидетель есть совесть наша» (81). Написанное на сердце, согласованное с совестью и будет являться законным, поэтому, заключает Феофан Прокопович, в число естественных законов попадает власть предержащая в народах – «и се всех законов главизна» (82). Державная же власть – «страж, и защитник, и сильный поборник закона» (82). Народ без власти «описуем… сею притчею: ни царя, ни закона» (82). Люди, «безопасно под таковыми стражами пребывающе», должны знать, «как не добро без власти» (82).
Монарх обязан заботиться об общей пользе, а народ, по Феофану Прокоповичу, должен подчиняться власти. В качестве примера о том, «как не добро без власти», Феофан приводит повесть о Вейдевуте из «Хроники» М. Стрыйковского: в прусском народе не было власти, шла междоусобица, народ терпел бедствия, на совете избрали Вейдевута государем. Первая власть, утверждает Феофан Прокопович, ведёт своё начало «от человеческого сословия и согласия» плюс естественный закон и совесть этого же «искати понуждает», «от сего же купно яве есть, яко естество учит нас и о повиновении властем должном» – «власть державная естественному закону есть нуждна» (82). Затем Феофан Прокопович ссылается на исторические, библейские книги, которые подтверждают, что Бог защищает власть. Оратор ссылается на изречения Даниила Приточника, апостолов Петра и Павла, подтверждая мысль о том, что государям власть дана от самого Бога (84–85). Оратор объясняет, что значит слово «помазанный»: «сие есть: поставлен и оправдан от Бога царствовати», а этимология идёт от древней церемонии, «когда елеом помазаны были избранныи на царство в знамение милости Божией, благоволящей о том» (85). Феофан делает вывод или, как он пишет, «совершенный извет»: «Власть державная суть дело самого Бога» (85).
Мотив власти сменяется в «слове» мотивом чести. Под словом «честь» оратор понимает любовь, верность и даже страх и повиновение. Если же кто сомневается или вопрошает, что такое честь, тот сомневается и в почитании самого Бога. И вновь проповедник в качестве доказательства приводит слова Петра, Иуды, Моисея, Павла, апостольское учение – это учение не только о «всяком господстве», но и учение о «всяком рабстве» (86).
Даже неверным властям Писание велит повиноваться, утверждает Феофан со ссылкой на святое слово Петра: «Бога бойтеся, царя чтите. Раби, повинуйтеся во всяком страсе владыкам, не точию благим и кротким, но и строптивым» (86).