«Русская освободительная армия» против Сталина
Шрифт:
408. Швеннингер Г. Отчет. С. 9 (на нем. яз.). // IfZ.
409. Швеннингер Г. Дополнения. С. 7 (на нем. яз.). // IfZ.
410. Нотц Ф.-В. Отчет об атаке 1-й власовской дивизии. С. 2 (на нем. яз.). // Архив автора.
411. Группа армий «Висла» – в ОКХ. Утренняя сводка, 13.4.1945, 8.10 (на нем. яз.). // BA-MA. RH 19 XV/9.
412. Вечернее донесение офицера связи ВВС, 13.4.1945 (на нем. яз.). // Там же.
413. Командование 9-й армии – в группу армий «Висла». Дневная сводка, 13.4.1945 (на нем. яз.). // Там же; Командование группы армий «Висла», начальник штаба, Ia, № 5584/45 секретно, 13.4.1945 (на нем. яз.). // Там же.
414. Швеннингер Г. Отчет. С. 14 (на нем. яз.). // IfZ.
415. Нотц Ф.-В. Отчет об атаке 1-й власовской дивизии. С. 2 (на нем. яз.). // Архив автора.
416. Швеннингер Г. Отчет. С. 11 (на нем. яз.). // IfZ.
417. Артемьев. В. История Первой Русской Дивизии, С. 18–19, Архив авт.
418. Телефонный разговор начальника Генерального штаба ОКХ с начальником штаба группы армий «Висла», 13.4.1945 (на нем. яз.). // BA-MA. RH 19 XV/9; Группа армий «Висла» – в ОКХ. Дневная сводка, Ia, № 5700/45 секретно, 15.4.1945 (на нем. яз.). // Там же.
419. Тишков А. Предатель перед советским судом. С. 89.
420. Швеннингер Г. Отчет. С. 10 (на нем. яз.). // IfZ; Он же. Дополнения. С. 7 (на нем. яз.). // IfZ; Notz F.-W. Einbringen von Gefangenen. S. 112.
421. Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 364; Письмо Михаилу Степановичу, 8.11.1951. // BA-MA. MSg 149/29. О личности майора (капитана) Б.А. Нарейкиса, настроенного неизменно антибольшевистски и в послевоенный период и принявшего теперь псевдоним Яковлев, см.: Быв. начальник Командного отдела Штаба ВС КОНР, полковник Поздняков В. Справка, 17.1.1950. // Там же.
422. Артемьев В. История Первой Русской Дивизии. С. 20. //
423. KTB/OKW, Bd IV/2, Lagebuch 14.4.1945, S. 1240.
7
Поход в Богемию
Едва 1-я дивизия перешла из подчинения группы армий «Висла» в подчинение группы армий «Центр», как в усиленной форме повторились попытки включения этого боеспособного крупного соединения в германский оборонительный фронт. 13 апреля 1945 г. в 21.30 был издан приказ ОКН о передислокации, а в 2.00 ночи генерал-майор Буняченко уже получил через адъютанта приказ группы армий «Центр», в соответствии с которым его дивизия была подчинена немецкой 275-й пехотной дивизии (5-й армейский корпус 4-й танковой армии) и получила задачу сооружения тылового оборонительного рубежа позади ее линий. Произошло жесткое столкновение. Генерал-майор Буняченко, который в утренние часы 14 апреля 1945 г. проводил совещание командиров, охарактеризовал это подчинение перед вызванным сюда начальником германской команды связи как нахальство и оскорбление [424]. Он заявил, что будет придерживаться изданного ранее приказа ОКХ, что в любом случае сначала двинется маршем в южном направлении и вечером будет находиться в районе Пайца со штаб-квартирой к северу, в Шёнхее [425]. Этот взрыв гнева, разумеется, не был направлен лично против майора Швеннингера, которому русский дивизионный штаб вполне доверял. Так, даже очень самовольный подполковник Артемьев говорил после войны о «больших услугах», которые тот оказал дивизии [426]. То, что его дивизия, «которая до сих пор привыкла к существенно иному обращению», теперь должна была подчиниться немецкому дивизионному командиру, вызвало решительное возражение Буняченко. По его требованию Швеннингер немедленно направился в штаб 5-го армейского корпуса, но не смог переубедить его командира и начальника штаба. Лишь прибывший вскоре командующий, генерал-фельдмаршал Шёрнер, отменил для начала подчинение 275-й пехотной дивизии, чем, правда, было достигнуто немногое. Ведь он отменил свой приказ лишь нехотя, прислушавшись к аргументу Швеннингера, что дивизия едва ли сможет развернуть свою боевую мощь на участке 5-го армейского корпуса, и подчеркнуто оставил за собой право на окончательное решение. Тем временем командир дивизии сумел предупредить его дальнейшие шаги.
После нового совещания со своими полковыми и прочими командирами утром 15 апреля 1945 г. генерал-майор Буняченко поручил Швеннингеру сообщить 5-му армейскому корпусу, что по «зрелому размышлению» он в состоянии принять только приказ генерала Власова, которому подчинен, либо приказ немецких инстанций о дальнейшем марше на юг [427]. Дескать, немцам он был подчинен лишь временно, для проведения наступательной операции к югу от Фюрстенберга. Это решение он увязал с неприкрытой угрозой. Он попросил майора Швеннингера одновременно сообщить командиру корпуса, которым был генерал артиллерии д-р Вегер, что его дивизия теперь в полном составе собралась в окрестностях Пайца: «Я подобрал территорию для любого развития событий […] лес скрывает нас от вида с воздуха, наши противотанковые силы, штурмовые орудия и танки расположены так, что мы в состоянии отразить атаки любого рода, например, прорвавшиеся танковые силы противника». Русские вполне сознавали, что такой образ действий может быть расценен немцами как мятеж. Начальник штаба подполковник Николаев прямо заявлял, что Швеннингера лично привлекут к ответственности, и настоял на том, чтобы того сопровождало разведывательное отделение, по крайней мере радиостанция, которая в случае необходимости могла известить дивизионный штаб: «Мы тогда придем и отобьем вас». То, что союзная дивизия предпринимала меры по применению насилия в отношении немецких командных инстанций, чтобы освободить приданного ей начальника германской команды связи, немецкого майора, позволяет понять, насколько запутанной стала тем временем ситуация. Однако, когда Швеннингер утром 16 апреля 1945 г. прибыл на командный пункт 5-го армейского корпуса, 1-й Украинский фронт под командованием Маршала Советского Союза Конева уже начал крупное наступление на участке 4-й танковой армии между Форстом и Мускау [ныне Бад-Мускау. – Прим. пер.] и вклинился в оборону противника. Правда, в журнале военных действий штаба оперативного руководства вермахта за этот день еще помечено, что подтягивается «600-я (рус.) див.» [428] Но в этой ситуации командир корпуса больше не был заинтересован в концентрации сил, которые могли представлять опасность для его тыла. Он обратился по телефону в группу армий за разрешением на дальнейший марш и, по впечатлению Швеннингера, был явно рад «избавиться от этого нежеланного гостя». Лишь стойкости Буняченко можно приписать то, что генерал-фельдмаршал Шёрнер и командование группы армий «Центр» отказались от намерения перебросить 1-ю дивизию РОА на угрожаемый участок фронта к юго-востоку от Котбуса и тем самым обречь ее на верное уничтожение.
Правда, разрешение на дальнейший марш к югу не означало, что группа армий окончательно отказалась от мысли использовать русскую дивизию на фронте. Напротив, генерал-майор Буняченко еще не раз был вынужден противостоять попыткам Шёрнера включить русских в германский оборонительный фронт и частично не посвящал в свои подлинные намерения и дальнейшие шаги даже начальника германской команды связи. 1-я дивизия РОА, тронувшаяся с места как раз вовремя, чтобы избежать клещей 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, в боевом порядке, обезопасив от неожиданных танковых атак свой левый фланг, обращенный к врагу, 16 апреля 1945 г. достигла Зенфтенберга, 17 апреля – Хойерсверды [429]. Но вместо того чтобы, как предусматривал новый приказ группы армий, резко повернуть на восток, заняв оборонительные позиции у Козеля, к северо-западу от Гёрлица, Буняченко продолжил марш в южном направлении и 18 апреля достиг Каменца. Командующий группой армий, видимо, смирившись с этим самовольством, был теперь согласен и с дальнейшим маршем дивизии в Богемию, хотя указание фюрера от 1 февраля 1945 г., собственно, «запретило передислокацию туземных добровольцев славянской национальности в протекторат», чтобы предотвратить возможное братание с чехами [430]. Однако генерал-фельдмаршал Шёрнер, во всяком случае, потребовал погрузить подразделения в Радеберге под Дрезденом в железнодорожные вагоны. Но это, в свою очередь, ввиду растущей напряженности с немцами, ни в коей мере не входило в планы Буняченко, который уже при марше на Одерский фронт в марте опасался, что погрузка в вагоны приведет к потере сплоченности и боеспособности. Поэтому, прибыв 19 апреля в Радеберг и разбив свою штаб-квартиру в Уллерсдорфе, он отверг погрузку в вагоны под предлогом мнимой угрозы району погрузки со стороны противника. Дивизия, вопреки приказу, повернула на юго-запад и достигла 21 апреля передовыми частями, а 22 апреля своими основными силами Бад-Шандау.
Здесь Шёрнер предпринял новую попытку повернуть русских на восток, к фронту. Поскольку в группе армий больше не было особого доверия к майору Швеннингеру, которого упрекали в том, что он потерял свою независимость и находится под «сильным влиянием» Буняченко [431], Шёрнер 23 апреля велел в обход германской команды связи, через офицера связи майора Нойнера, напрямую доставить командиру дивизии приказ о сооружении и занятии оборонительного рубежа под Хайдой, севернее Бёмиш Лейпа [ныне соответственно Нови-Бор и Ческа-Липа, Чехия. – Прим. пер.]. Буняченко для вида согласился с этим и выразил также готовность 24 апреля в 17.00 самому приехать в Хайду с целью получения инструктажа о своей задаче от Шёрнера. Однако в указанное время вместо него появился командир разведывательного батальона майор Костенко, доложивший фельдмаршалу, который уже с трудом сдерживал себя, что его генерал, к своему большому сожалению, не смог прибыть лично, т. к. попал в автомобильную аварию. В действительности Буняченко использовал это время, чтобы предпринять шаг, решающий для жизни его дивизии. Он велел своим частям перейти мост через Эльбу у Бад-Шандау. Это событие в ночь с 23 на 24 апреля 1945 г. наглядно отображено подполковником Артемьевым [432]. Мост через Эльбу был уже подготовлен к взрыву и занят командой немецких саперов, которая отказала дивизии в переходе без разрешения. Командир дивизии, не сумев переубедить старшего из офицеров, велел выехать вперед колонне санитарных машин и попросил пропустить хотя бы раненых. Когда это было разрешено и был освобожден узкий проход, а санитарные машины въехали на мост, сразу же за ними последовали
«Идти за хлеб? Нет!» – сказал Буняченко своему начальнику штаба [437]. Он сейчас менее чем когда-либо был склонен позволить перемолоть себя в боевых действиях на фронте, но опасался последствий открытого нарушения слова, тем более что Натцмер угрожал серьезными мерами. Больше не желая нести ответственности в одиночку, он вновь созвал своих командиров и попросил каждого из них, по порядку их полков, высказать свое мнение о том, нужно ли следовать немецкому приказу или нет. Не считая подполковника Архипова, командира 1-го полка, полковые командиры Артемьев, Александров-Рыбцов, Сахаров, Жуковский, Максаков, начальник штаба, командир разведывательного батальона и другие командиры высказались за то, чтобы, невзирая на немецкие требования, продолжить движение к югу до запланированного соединения с остальными частями Освободительной армии уже по той причине, что любые действия на фронте неминуемо закончились бы уничтожением частей и русские солдаты, в отличие от немецких, не имели возможности сдаться в плен Красной Армии. И подполковник Архипов заявил, что, как старый солдат, разумеется, выполнит любой приказ своего командира дивизии, но одновременно высказался за то, чтобы последовать приказу группы армий боевым порядком двинуться маршем в направлении Брюнна и попытаться в районе Праги примкнуть к отступающим немецким частям [438]. Генерал-майор Буняченко действовал в согласии почти со всеми своими командирами, когда он теперь, вместо того чтобы, как предписывалось, вновь пересечь Эльбу у Течен-Боденбаха и двигаться маршем в восточном направлении на Бёмиш Лейпа – Турнау [ныне Турнов, Чехия. – Прим. пер.], утром 28 апреля 1945 г. направился на юго-запад, еще в тот же день достиг со своей дивизией Теплица [ныне Теплице, Чехия. – Прим. пер.] – Шёнау и 29 апреля остановился в районе Лауна [ныне Лоуни, Чехия. – Прим. пер.], устроив штаб-квартиру в Козоеде [439].
Как же воспринял фельдмаршал Шёрнер, привыкший к строгому послушанию своих подчиненных, эту цепь самоуправных действий русского генерала, маневрировавшего в районе его группы армий и, как он считал, все же подчиненного его командованию? Как передает майор Швеннингер, фельдмаршал сказал, что «русского» (Буняченко) надо поставить к стенке и приказать расстрелять, если он не будет следовать его приказам, а русских с помощью эскадры бомбардировщиков «свалить в одну кучу, пока они не попросят пощады» [440] – высказывания, которые не захотел подтвердить генерал-лейтенант фон Натцмер, хотя они «соответствовали жаргону Шёрнера». Во всяком случае, сам Шёрнер признает, что «угрожал строгими мерами», поскольку дивизия «открыто саботировала» его приказы и сознательно придерживалась тактики проволочек [441]. Тем не менее он предпринял последнюю попытку найти согласие. После предварительного оповещения по радио он в середине дня 29 апреля 1945 г. прилетел в Клаппай (Клапы), к югу от Лобозица (Ловосице). Он демонстративно предстал в штаб-квартире дивизии в Козоеде, как пишет Швеннингер, в виде «простака (бутылка шнапса, коробка сигар)», чтобы узнать от Буняченко, готов ли тот со своей дивизией еще воевать или нет. Беседа с командиром дивизии, где были соблюдены внешние приличия, протекала, тем не менее, мало удовлетворительно, т. к. тот избегал обязательств и проявил лишь смутную готовность к действиям на фронте. Шёрнер, правда, больше не возражал против желания Буняченко двигаться к Брюнну, запланированному месту действий, маршрутом в обход Праги с запада, но в итоге беседы, похоже, уже теперь был готов к решительным действиям. Однако средства, имевшиеся в его распоряжении, были не столь радикальны, как его обвиняли и как, очевидно, подозревали русские. Определенную основу для вмешательства представляло распоряжение начальника Генерального штаба сухопутных войск, генерала пехоты Кребса, от 9 апреля 1945 г., исходившее из решения Гитлера [442]. На случай явных признаков ненадежности «чужеземных частей», независимо от национальности, – при этом имелись в виду прежде всего венгерские части – было предусмотрено их своевременное разоружение с целью использовать в качестве строительных батальонов или караульных батальонов при охране объектов либо направить солдат по отдельности или группами в немецкие части для подкрепления боевой мощи пехоты. Генерал-лейтенант фон Натцмер оспаривает также, что Шёрнер когда-либо давал приказ об уничтожении дивизии, как пытаются утверждать в особенности русские документы. Речь шла лишь о том, чтобы отнять у нее оружие, что, однако, несомненно привело бы к вооруженному конфликту, т. к. генерал-майор Буняченко, разумеется, не был склонен позволить разоружить себя без борьбы. 29 апреля командующий в Рудных горах генерал-полковник Гот получил от Шёрнера задание осуществить акцию разоружения во взаимодействии с командующим вооруженными силами в Праге, генералом пехоты Туссеном.
В эти критические дни Власов находился в основном при КОНР в Карлсбаде, а после его передислокации в Фюссен 20 апреля 1945 г. – в различных населенных пунктах юга Германии, с 25 до 27 апреля также при колоннах 2-й дивизии РОА, тем временем направлявшихся маршем из учебного военного лагеря Хойберг в Линц, и при остальных частях армии [443]. Согласно русским сообщениям, Буняченко на этой стадии несколько раз пытался с помощью посыльных офицеров установить с ним связь – якобы, безуспешно, тогда как, по впечатлению Швеннингера и других, должна была существовать, по меньшей мере, непрерывная тайная курьерская связь. Во всяком случае, Власов был предупрежден генералом добровольческих частей в ОКХ, генералом кавалерии Кёстрингом в Бад-Райхенхалле 29 апреля 1945 г. об угрозе конфликта вокруг своей 1-й дивизии, после чего он уже в ночь с 29 на 30 апреля в сопровождении оберфюрера д-ра Крёгера направился в ставку группы армий «Центр» при Иозефштадте, к северу от Кёниггреца [ныне соответственно Смиржице и Градец-Кралове, Чехия. – Прим. пер.] [444]. Хотя и больной лихорадкой и ослабленный, он произвел как на начальника штаба генерал-лейтенанта фон Натцмера, так и на самого Шёрнера, прибывшего вечером, «усталое, но в остальном прекрасное впечатление» [445]. Шёрнер был впечатлен личностью Власова, а также тем, что у того имелись «еще планы и цели», тогда как его немецкие соотечественники уже покорились судьбе. Фельдмаршал действительно, кажется, лишь теперь осознал всю политическую проблематику Освободительной армии. Во всяком случае, долгая беседа с Власовым и Крёгером завершилась «согласием» и привела к тому, что Шёрнер отменил все свои приказы. С этого момента группа армий уже не пыталась принудить 1-ю дивизию отправиться на фронт, а также не создавала ей больше препятствий при ее марше на юг. Как пишет генерал-лейтенант фон Натцмер: «Мы лишь велели следить за дивизией при ее перемещениях и действиях». «Пока я не знал деталей о власовской дивизии, – заявил Шёрнер после войны полковнику Кромиади, – я не уничтожал ее только потому, что у меня не было авиации, но когда я узнал, о чем идет речь, я предпочел закрыть глаза на то, что делал Буняченко» [446].