«Русская освободительная армия» против Сталина

Гофман Иоахим

Независимо от этого, перед отбытием южной группы РОА из Хойберга, и генерал-майор Трухин предпринял меры по установлению связи с англо-американцами. Он поручил начальнику 2-го сектора разведывательного отдела армейского штаба, капитану Лапину, указать дислокацию частей РОА в Южной Германии американским войскам и одновременно попросить их о предоставлении политического убежища, т. к. в ином случае солдат ожидала верная гибель [577]. Лапин передал американцам письмо КОНР с подготовленным текстом листовки, которую предполагалось разбросать над войсковыми частями в случае принятия единственного условия, а именно: невыдачи Советам. Поскольку о Лапине больше ничего не было слышно, генерал-майор Трухин 28 апреля 1945 г. послал еще одного офицера разведки армейского штаба, капитана Денисова, который действительно попал к американцам и в первые дни мая, был в доброжелательной манере допрошен начальником контрразведки американской 7-й армии, полковником, однако это не возымело каких-либо последствий.

Между тем в армейском штабе, который после временного пребывания в Будвайсе в начале мая 1945 г. переселился в Райнбах, между Будвайсом и Линцем на австрийской территории, в присутствии полковника Герре проходили длительные совещания [578]. Вскоре было признано необходимым вновь наладить утраченную связь с генералом Власовым и 1-й дивизией РОА. С этой целью генерал-майор Шаповалов еще 3 мая 1945 г. направился на прежний аэродром ВВС РОА в Дойч-Броде, а оттуда самолетом – в штаб-квартиру 1-й дивизии в Сухомастах, где он приземлился 4 мая [579]. В тот же день в армейском штабе было принято решение – независимо от прибытия 1-й дивизии, на которое

рассчитывали, уже теперь официально предложить приближающимся американским войскам сложение оружия, хотя и в форме, которая должна была прояснить, что РОА является не частью германского Вермахта, а самостоятельной национальной вооруженной силой. В стремлении не только подписать чисто военную капитуляцию, но и в какой-либо форме узаконить ее политически, генерал-майору Ассбергу и полковнику Позднякову, которым поручили эту миссию, 4 мая 1945 г. была выдана доверенность на французском языке, подписанная заместителем главнокомандующего РОА и членом президиума КОНР генерал-майором Трухиным, а также генерал-майором Боярским, генерал-майором Меандровым, майором Музыченко и профессором-историком, капитаном Гречко в их качестве членов Комитета освобождения [580]. Согласно ей, в их задачу входило, как было сказано, «ознакомить верховное командование англо-американской армии с целями Русского освободительного движения, воплощенного в КОНР, под председательством главнокомандующего вооруженными силами, генерал-лейтенанта Андрея Власова», и по этому случаю также заверить, что РОА ни при каких обстоятельствах не вступит в вооруженный конфликт с англо-американскими вооруженными силами.

Парламентерам, отправившимся в путь вечером 4 мая из армейской ставки Райнбах (севернее Фрайштадта), удалось пересечь линию фронта в районе Хоэнфурта [ныне Вишши-Брод, Чехия. – Примеч. пер.] лишь после преодоления некоторых трудностей [581]. Они были приведены к командиру 11-й бронетанковой дивизии бригадному генералу Дегеру и корректно встречены им, как и шефом разведывательного отдела подполковником Слейденом. Дегер принял предложение о капитуляции, а также внимательно выслушал устные комментарии генерала Ассберга. Однако после консультации с вышестоящим корпусом или с 3-й армией он потребовал безоговорочной сдачи, т. е. капитуляция как исключительно военный акт была вновь лишена всяких политических аксессуаров. Так, он заявил о том, что не в состоянии дать какие-либо гарантии невыдачи или хотя бы только ускоренного пропуска русских подразделений в американский тыл. В этой критической ситуации полковник Поздняков пустил в ход еще один аргумент. Он имел с собой справку о реальной силе РОА, предусмотрительно подготовленную начальником оперативного отдела армейского штаба полковником Неряниным, и теперь представил ее бригадному генералу Дегеру, заметив, что эта весьма значительная масса войск будет вынуждена, чтобы не попасть в руки Советав, сражаться до последнего и погибнуть в бою. Американский командир дивизии был явно впечатлен перспективой, что РОА («Власовский белый русский корпус», «Белые русские освободительные силы», «численностью предположительно около 100 тысяч») может вступить в последний отчаянный бой перед его участком фронта. По этой причине он еще раз связался со штаб-квартирой 3-й армии. И хотя в главном пункте ничего изменить не удалось, он все же в конце концов добился согласия на облегчение условий [582].

Со стороны 3-й армии Вооруженным силам КОНР было разрешено перейти американские линии колонной южнее Будвайса и тотчас продолжить марш в установленный район к северо-западу от Линца, т. е. в глубокий тыл американской армии, на австрийскую территорию. Войскам разрешалось взять с собой все свое оружие и материальную часть; американское командование даже поставило условие, что ни оружие, ни боеприпасы или прочее снаряжение не должны быть переданы немцам, и, кроме того, выдвинуло требование, имевшее лишь теоретическое значение, – освобождение союзных военнопленных. Офицеры и по 10 рядовых из каждой роты могли иметь оружие и в зоне интернирования. 3-я армия гарантировала всем русским солдатам невыдачу до конца войны. Их дальнейшая судьба должна была зависеть от политических решений. Бригадный генерал Дегер передал парламентерам два экземпляра этих условий сдачи, а также карту и потребовал в случае принятия возвратить подписанный генералом Власовым или генералом Трухиным экземпляр в течение 36 часов, отсчитывая с 18.00 6 мая 1945 г. [583] Одновременно было согласовано, что предварительно в установленную зону интернирования будет направлена в качестве квартирьеров группа из 7–8 русских офицеров. Делегаты вновь получили свое оружие и были препровождены назад к линии фронта.

Что означал такой результат переговоров? Во-первых, признание Вооруженных сил КОНР партнером по переговорам и, во-вторых, гарантию сложения оружия во внешне обходительной форме. Однако категорический отказ выполнить единственное условие должен был внушать опасения. Например, адъютант генерал-майора Ассберга, лейтенант Будков, вынес из беседы с американским переводчиком, офицером русского происхождения, неприятное впечатление, что американцы заботились только и исключительно о быстром завершении боевых действий, а все остальное их не интересовало [584]. После своего возвращения он настоятельно посоветовал друзьям добыть себе гражданскую одежду и попытаться в одиночку пробиться на юг. Тут было над чем подумать, т. к. при американской дивизии находился советский офицер связи, который к тому же попытался сблизиться с переводчицей Смирновой и шофером Трутневым. Во всяком случае, генерал-майор Трухин не счел себя вправе в этих условиях осуществить капитуляцию немедленно. Еще 5 мая из района расположения 1-й дивизии, при которой находился и Власов, прибыл генерал-майор Шаповалов с непонятным здесь указанием на то, что генерал-майор Буняченко намерен вмешаться в Пражское восстание и что ожидается подтягивание к Праге и южной группы РОА [585]. Генерал-майор Трухин, который полагал, что северная группа (1-я дивизия) соединится с южной группой в районе Будвайса, счел необходимым направить к Власову своего заместителя, генерал-майора Боярского, чтобы прояснить недоразумение и получить более детальные инструкции по вопросу капитуляции.

7 мая, поскольку от Боярского так и не поступило известий, Трухин, вопреки всем предостережениям, решился сам поехать в Прагу, чтобы обсудить ситуацию с Власовым. Перед этим он по инициативе полковника Нерянина подписал экземпляр акта о капитуляции и приказал полковнику Позднякову передать экземпляр американцам в случае, если он не возвратится до вечера. В армейском штабе стала заметна нервозность, т. к. 8 мая в 6.00 истекал срок ультиматума, а о Трухине тоже больше ничего не было слышно. Когда генерал-майор Меандров вечером 7 мая узнал в армейском штабе о капитуляции германского вермахта в Реймсе, было принято решение немедленно отправить в путь парламентеров [586]. Делегацию возглавил полковник Поздняков, в ее состав вошли также: член КОНР майор Музыченко, майор Тархов, майор Чикалов, капитан Агафонов, капитан Иванов, капитан Зинченко и переводчица Смирнова. Группа офицеров, покинувшая армейский штаб на двух автомашинах 7 мая в 18.00, добралась до штаба 11-й бронетанковой дивизии лишь 8 мая в 5.30, когда из-за всеобщей немецкой капитуляции каждая отдельная капитуляция уже потеряла силу [587]. Тем не менее подполковник Слайден, по настоятельной просьбе Позднякова и после консультации с бригадным генералом Дегером, согласился еще раз подтвердить установленные ранее условия, так что сдача считалась бы произошедшей еще до окончания войны [588]. Это было важно в том отношении, что русские солдаты могли теперь, с американской точки зрения, претендовать на статус военнопленных и не подпадали под неясное понятие «сдавшийся вражеский персонал» (Surrendered Enemy Personal). Подполковник Слайден сначала намеревался направить для инструктажа к русским частям американских офицеров, но затем отпустил делегацию через линии без них и дал ей надежное сопровождение. 8 мая в 14.00 полковник Поздняков возвратился в армейский штаб.

Поскольку до вечера этого дня от генералов Трухина и Боярского известий не поступило, генерал-майор Севастьянов как старший по должности попросил на офицерском совещании генерал-майора Меандрова, пользовавшегося всеобщим доверием, взять на себя

командование южной группой РОА. Одновременно было решено перейти на занятую американцами территорию уже на следующий день. Колонны армейского штаба, офицерского резерва, офицерской школы и других армейских частей достигли на рассвете 9 мая Каплица (Каплице) и, беспрепятственно перейдя со всем оружием американские линии на участке 26-й пехотной дивизии под Крумау (Чески-Крумлов), были собраны в дворцовом парке на западной окраине города. Однако ситуация здесь была крайне неприятной. А именно, если бы, как опасались, советские войска прорвали американское охранение под Крумау, состоявшее лишь из одной роты, то русские оказались бы в дворцовом парке, расположенном на возвышении, в ловушке. Поэтому генерал-майор Меандров позаботился о разрешении на немедленный дальнейший марш на запад в духе соглашения, достигнутого с бригадным генералом Дегером. С этой целью он вновь направил генерал-майора Ассберга и полковника Позднякова в следующий по старшинству американский штаб. К делегации, направившейся сначала к генералу кавалерии Кёстрингу, присоединился по пути и полковник Герре, которого Меандров освободил от его обязанностей в отношении РОА [589]. Свидетельство Кёстринга, обладавшего столь высоким авторитетом, как полагали, могло пригодиться, чтобы разъяснить американцам, что РОА являлась независимой вооруженной силой, которая и снабжалась немцами лишь в кредит. Однако эмиссаров уже вскоре после отъезда задержал полковник Хендфорд, командир 101-го (или 104-го) американского пехотного полка, – он после угощения хотел направить их в штаб генерала танковых войск Неринга, которому подчинялись все военнопленные немецкие подразделения на этой территории. В штаб-квартире этого полкового командира, по другим данным – в штаб-квартире дивизионного командира, который, во всяком случае, держался очень корректно, произошел еще один неприятный инцидент [590]. Советский офицер связи задал Позднякову вопрос: «Что делаете здесь вы, адъютант генерала Власова?», на который тот коротко ответил: «Спасаем наши части». Затем советский офицер обратился к генерал-майору Ассбергу со словами: «А мы вас знаем, генерал!», плюнув ему на униформу. Такого рода действиями, не принятыми среди «джентльменов», американский командир, как пишет полковник Герре, «был крайне возмущен и тут же указал советскому на дверь». Далее, он не поддался и на требование того о задержании делегатов РОА на 2–3 дня. Генерал-майор Ассберг и полковник Поздняков добрались до штаба генерала Неринга и утром 11 мая возвратились в русский армейский штаб, находившийся теперь в Кладенске Ровне [ныне Кладне, Чехия. – Примеч. пер.], в 5 км юго-западнее Крумау. Стягивание перешедших частей южной группы РОА в лагерь, расположенный несколько далее на запад, было единственной уступкой, на которую пошли американцы. Через несколько дней частям было велено сложить оружие и считать себя военнопленными.

Армейскому штабу, офицерскому резерву, офицерской школе и прочим частям РОА все же удалось совершить переход в американскую зону беспрепятственно. Но как обстояло дело с запасной бригадой и 2-й дивизией РОА, расположенными на некотором отдалении, к северо-востоку от Крумау? Загадочным в этой связи остается поведение штаба 2-й дивизии, который еще утром 9 мая бездействовал в своей штаб-квартире в Сухентале-на-Лайнзице (Сухдоль-над-Лужници). Генерал-майор Трухин приказал самому командиру дивизии уже 6 мая (день спустя приказ еще раз повторил начальник оперативного отдела полковник Нерянин) подвести свою дивизию поближе к остальным частям армии. 8 мая генерал-майор Зверев участвовал также в совещании армейского штаба, так что он должен был знать о принятом там решении [591]. Еще до того как армейский штаб и другие части перешли 9 мая в американскую зону, в 4.00 во 2-ю дивизию был направлен майор Шейко, чтобы призвать немедленно тронуться с места. Но когда начальник германской команды связи майор Кейлинг, также получивший приказ о передислокации, хотел утром 9 мая донести генерал-майору Звереву об отбытии, то нашел его в неясном настроении [592]. Приходили и уходили вестовые. Зверев пригласил Кейлинга к завтраку и в конце концов попросил у него оружия: «Оружия, сколько Вы можете достать. […] Мы будем драться». Что он при этом имел в виду, хотел ли он только обеспечить при отходе охрану своих частей и защитить их от нападения, или он намеревался дать последний отчаянный бой, приходится только гадать. Во всяком случае дивизионному штабу уже не удалось своевременно отойти на запад, хотя он был хорошо оснащен автомашинами и имел достаточные запасы бензина. В ночь с 9 на 10 мая штаб дивизии был захвачен врасплох подразделением советской 297-й стрелковой дивизии (46-я армия, 3-й Украинский фронт). После возникшей перестрелки, как сообщил позднее начальник отделения контрразведки дивизионного штаба, капитан Твардиевич, генерал-майор Зверев раненым попал в руки противника. Но тем временем начальник штаба полковник Богданов, видимо, со своей стороны велел начать отход 2-й дивизии РОА [593]. Ведь, в отличие от частей полка снабжения, 2-го полка и других подразделений, отдельным частям, например, артиллерийскому полку, и большому числу солдат еще удалось своевременно перейти в американскую зону под Крумау [594].

Напротив, запасная бригада, загодя собравшаяся под командованием полковника Койды в Каплице, смогла перейти к американцам целиком. Поскольку обещанный армейским штабом приказ о передислокации не поступил, а посланные связные-мотоциклисты не вернулись, командир бригады еще 8 мая 1945 г. самостоятельно начал передвижение своих частей на запад [595]. Колонна окольными путями беспрепятственно пересекла демаркационную линию, но вскоре получила здесь от американского полковника приказ сложить оружие и очистить дорогу. Однако полковник Койда не дал себя сбить этим с толку. На следующую ночь он повел свою бригаду в стороне от дорог в район города Фридберг (Фримбурк), где она остановилась и поначалу была предоставлена сама себе. Обоз во главе с подполковником Трофимовым подошел по дороге с запозданием, так что в целях продовольственного обеспечения пришлось покуситься на часть из 750 лошадей бригады. Кроме того, Койда наладил с комендантом города Фридберга, очень любезным и говорившим по-русски американским майором, связи, которые, как еще будет показано, оказались для многих военнослужащих бригады чрезвычайно полезными.

Тем временем генерал-майор Трухин и другие генералы, отправившись в Прагу, поехали навстречу своей гибели. Уехавший первым генерал-майор Боярский 5 мая попал при Пршибраме в центр района, который с 3 мая контролировали партизаны-коммунисты. Его задержали и потащили к командиру отряда «Смерть фашизму», капитану Красной Армии по фамилии Олесинский (он же Смирнов), который принялся грубо его оскорблять. Боярский был человеком с характером, да еще и вспыльчивым, который не терпел подобного обращения. Он дал советскому офицеру пощечину, в ответ на что тот, вне себя от ярости, приказал повесить находившегося в его руках генерала [596]. И Трухин, который вместе с генерал-майором Шаповаловым и немецким офицером связи майором Оттендорфом выбрал тот же путь, попал утром 8 мая в засаду при Пршибраме. Его адъютант старший лейтенант Ромашкин, которого позднее удалось освободить, сообщил подробности [597]. Перед зданием, где находился партизанский штаб, Трухина, угрожая автоматом, заставили выйти из машины. Шаповалова, сидевшего в первом автомобиле, увели еще до этого и вскоре расстреляли. Капитан в полной униформе Красной Армии, видимо, – опять Олесинский, – отобрал у Трухина и его сопровождения оружие и бумаги и, разделив их, приставил к ним охрану. Затем утром 9 мая генерал-майор Трухин был передан советским военным властям, которые из Дрездена переправили его самолетом в Москву. По всей видимости, при Пршибраме в руки коммунистов-партизан попали и генерал-майоры Благовещенский и Богданов. Достойно внимания, что в эти критические дни, при попытке установить связь с главнокомандующим, один за другим бесследно исчезли несколько ведущих офицеров РОА. Полковник Поздняков поднял позднее вопрос, не следовало ли в связи с восстанием в Богемии проявлять большую осторожность [598]. Даже если учесть, что восставшие чехи в целом ценили РОА как союзника, генерал-майор Трухин, по его мнению, не должен был отправляться в поездку без вооруженного эскорта. Далее, Поздняков выражает свое удивление по поводу того, что начальник отдела связи армейского штаба подполковник Корбуков был не в состоянии установить прямую радиосвязь с главнокомандующим и с 1-й дивизией, хотя 2-я дивизия располагала соответствующей аппаратурой связи и ее удаление от Праги едва ли составляло более 150 километров.