Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Шрифт:
Очевидно, что для православных читателей Л. Н. Толстого было в первую очередь неприемлемо полное отрицание писателем мистической стороны христианской жизни и Таинств. Среди части церковных иерархов и монашествующих были люди, совершенно равнодушные к очарованию литературного таланта Л. Н. Толстого и видевшие в нем только злобного проповедника антицерковных еретических взглядов. Ярким представителем этой группы является владыка Никон (Вологодский). Однако в работе показано, что и в православной среде были значимые авторы, которые пытались более глубоко проанализировать «истоки душевной катастрофы» писателя. В первую очередь здесь следует назвать митр. Антония (Вадковского), митр. Антония (Храповицкого) и прот. С. Булгакова. Кроме того, в церковной среде имелись либерально настроенные деятели, в том числе и священнослужители, которые пытались выступить с публичной апологией взглядов Л. Н. Толстого (свящ. Г. Петров, проф. В. Экземплярский) или демонстрировали в личной
Систематизация данных по поводу взаимных отношений Л. Н. Толстого и представителей русской интеллигенции позволяет утверждать следующее. С одной стороны, позиция писателя в этом вопросе может быть обозначена как крайне критичная: Л. Н. Толстой фактически всю свою жизнь сознательно дистанцировался от этой «общественной» группы, политический радикализм многих представителей которой был ему глубоко чужд, и отвергал ее достижения в философской, научной и культурной областях. С другой стороны, в творчестве Л. Н. Толстого в значительной степени нашли отражение ее творческие, социальные, моральные и религиозные поиски. Л. Н. Толстой в первую очередь воспринимался русским образованным читателем как великий художник, достигший в жизни на пути интеллектуального делания грандиозных результатов. Художественный гений писателя рождал чувство восхищения, для многих поколений русских людей Л. Н. Толстой становится символом безграничной мощи иррациональной стихии жизни, творчества и человеческого таланта. Огромное значение имел также социальный аспект проповеди Л. Н. Толстого: чувство вины перед народом, переживание неправедного владения собственностью и культурой. С этим последним аспектом была связана также идея политического и социального протеста против всех проявлений «режима».
Однако, как показывает анализ, проведенный в монографии, безрелигиозному либерализму (яркими представителями которого стали многие ученые и деятели культуры), для которого, как отмечалось выше, пафос и протест Л. Н. Толстого были близки, одновременно стали совершенно безразличны финальные выводы моральной проповеди Л. Н. Толстого – практической философией многих русских интеллигентов становятся религиозный индифферентизм и моральный релятивизм, которые фактически являются способом оправдания своей собственной греховности: «Живи сам и давай жить другим». Секуля-ризационная программа в области морали, нашедшая свое яркое и в определенном смысле окончательное выражение в работах Д. Н. Овсянико-Куликовского, знаменовала собой полный идейный крах именно моральной и религиозной проповеди Л. Н. Толстого, который был нужен интеллигенции при жизни как кто угодно, но только не как учитель веры и добра. Для большинства читателей Л. Н. Толстого наибольшую ценность имело то, чем сам писатель дорожил в наименьшей степени, и наоборот: общество осталось совершенно глухо к его самым задушевным идеям и призывам.
Одной из задач исследования стало выявление смысла и значения оппозиции «Л. Н. Толстой – Ф. М. Достоевский» в контексте духовных исканий в русской культуре. Поиски Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского свидетельствуют о переходе представителей образованной части русского общества от увлечения идеями прогресса (политического, экономического, научно-технического и культурного) к религиозной проблематике. Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский жили в обществе, которое фактически отвергло вероучительный авторитет Церкви, именно так возникает «поле невостребованных церковных авторов», а светская, художественная литература начинает выполнять заместительную по отношению к церковному учительству роль. Образованные современники Л. Н. Толстого требовали нового, секулярного христианства и нового, секулярного богословия. Именно эту задачу и выполняют русские писатели и русские религиозные философы. В монографии показано, что творчество Ф. М. Достоевского является ответом на те же вопросы, которые волновали и Л. Н. Толстого. Ф. М. Достоевский почувствовал ту тенденцию, которая наметилась в учении Толстого: стремление построить христианство и Царство Небесное без Христа, – причем почувствовал пророчески раньше, чем другие современники Толстого, и даже, может быть, раньше, чем сам Л. Н. Толстой. Это не означает, конечно, что Ф. М. Достоевский целенаправленно критиковал те или иные идеи Л. Н. Толстого: противопоставление этих двух авторов именно с точки зрения содержания религиозной проблематики их творчества возникает позже в восприятии читателей. Истинный смысл оппозиции «Л. Н. Толстой – Ф. М. Достоевский» раскрывается именно в исторической рефлексии.
Хотя для Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого в их творчестве одним из центральных был вопрос «Христос и истина», решали они его абсолютно по-разному. Утилитарной нравственной доктрине Л. Н. Толстого без христианской мистики в творчестве Ф. М. Достоевского противопоставлена развернутая доктрина, выводы которой радикально расходятся с идеями Л. Н. Толстого, – хотя, следует повторить еще раз, до самой смерти Ф. М. Достоевскому были неизвестны (и не могли быть известны) новые взгляды Толстого, сама их мировоззренческая основа была им угадана очень точно. Таким образом, творчество Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого – два совершенно разных, противоположных способа творческого постижения мира, восприятия добра и зла и актуализации христианской проблематики. Не случайно, видимо, то обстоятельство, что именно такую оценку получило «христианство» Л. Н. Толстого у старца Амвросия: ум Л. Н. Толстого был оценен как гордый, лейтмотивом же Пушкинской речи Ф. М. Достоевского становится именно идея смирения: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость» (ДПСС. Т. 26. С. 139).
В то же время рассмотренная в монографии полемика против «розового христианства», инициатором которой стал К. Н. Леонтьев, демонстрирует, что возвращение к христианскому идеалу, наметившееся в русской культуре в конце 1870 – начале 1880-х гг., требовало существенной церковной коррекции: модели, явившиеся предметом ее обсуждения, не соответствуют в реальности святоотеческому пониманию этого идеала. «Разумное» царство добра и правды Л. Н. Толстого, «всемирная гармония» Ф. М. Достоевского в разной степени несли в себе «отраву» гуманизма, до конца не уврачеванного язычества, столь противного по своим целям и методам христианской аскетике, притом что именно в творчестве Ф. М. Достоевского присутствует живое чувство Христа, Его абсолютной правды. Заслуга К. Н. Леонтьева перед русской культурой состоит именно в том, что он с предельной ясностью поставил вопрос о соответствии методов «новых христиан» церковной доктрине спасения. Именно К. Н. Леонтьев предельно остро ставит вопрос методологически: насколько духовные и религиозные поиски его современников соответствуют христианской и церковной традиции, т. е. христианской, православной норме религиозного сознания, евангельской и святоотеческой нормативной рамке? Тем не менее приходится констатировать, что и его собственные сотериологические взгляды («трансцендентный эгоизм») нуждались в критическом анализе, который исторически был проведен позднее, в работах русских религиозных философов XX в.
Одной из ключевых задач исследования был анализ роли В. Г. Черткова в жизни Л. Н. Толстого. В. Г. Чертков действительно был самым близким Л. Н. Толстому человеком, – не только по своим взглядам, но и по преданности идеям писателя и своей готовности находить им практическую реализацию. В. Г. Чертков – своеобразный ключ к пониманию «толстовства», но не Толстого: при противопоставлении этих двух людей, во все время своей дружбы подчеркивающих духовную близость, сразу бросается в глаза разница в масштабе личности, душевной глубине. Именно В. Г. Черткову принадлежит ключевая роль в формировании «учения» Л. Н. Толстого как мощного инструмента политической и антицерковной борьбы. Деятельность В. Г. Черткова привела к крайней политизации толстовской религиозной программы. В его руках проповедь писателя становится мощнейшим инструментом шантажа власти, в результате чего этическая концепция Л. Н. Толстого постепенно трансформируется в заурядную политическую программу. Однако исследование показало, что не В. Г. Чертков решительно повлиял на Л. Н. Толстого в процессе формирования антицерковной позиции последнего. Только в результате двухлетнего общения с писателем и переписки с ним Чертков отказывается от своих взглядов на Христа, которые он унаследовал от евангеликов. В этом смысле нельзя согласиться с А. Фодором, утверждавшим, что еще до встречи с Толстым у Черткова имелись какие-то определенные планы, связанные с желанием конъюнктурного использования личности писателя и его имени.
Став идейным союзником Толстого, В. Г. Чертков приступает к главной задаче своей жизни – формированию монополии на личность Л. Н. Толстого. Эта монополия распространялась, таким образом, на трансляцию идей Толстого всему читающему миру, издание его произведений, хранение рукописей при жизни писателя и право пользования ими после его смерти. Мощнейший рычаг манипуляции В. Г. Чертков получил после подписания Л. Н. Толстым своего завещания и специальной записки, которая формальную наследницу, А. Л. Толстую, превращала в фиктивного правопреемника, а В. Г. Черткова делала реальным наследником всей интеллектуальной собственности писателя. Версия появления этого завещания, изложенная в поздних произведениях В. Г. Черткова, является сознательным и хорошо продуманным вымыслом. Можно сделать совершенно определенный вывод: задолго до астаповских дней 1910 г. около Л. Н. Толстого существовало плотное кольцо, которое представляло собой тщательно организованный контроль с четко отлаженной системой слежения.
Своей особой ролью В. Г. Чертков пользовался очень эффективно благодаря связям при русском дворе, в кругах английской аристократии и в среде английских религиозных деятелей, близких к сектантам, а также благодаря достаточно тесным, но до конца еще непонятным контактам с социал-демократами. Эффект деятельности В. Г. Черткова становится понятен в большей степени «извне», а не «изнутри»: именно благодаря Черткову Л. Н. Толстой становится единственным человеком в России, против которого бессильна вся государственная машина, и из всемирно известного писателя превращается во всемирный пиар-феномен.
Рассматривая историю возникновения синодального акта 20–22 февраля 1901 г. и особенности его восприятия современниками, можно утверждать, что конкретно в 1901 г. К. П. Победоносцев был противником синодального акта против Л. Н. Толстого, считая его несвоевременным и только способным поднять вокруг имени писателя совершенно ненужный шум. Однако, после выхода романа «Воскресение» в необходимости сделать публичное церковное заявление о Л. Н. Толстом и констатировать его фактическое отпадение от Церкви были уверены даже почитатели его писательского таланта.