Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие
Шрифт:
В обеих разновидностях произведений героини наделяются архетипическими свойствами: первой красавицы, бизнес-леди, домохозяйки. При этом важно отражение женского начала. В качестве примера можно привести формализованный разговор между секретарем и начальником в пьесе Э. Брагинского «Сослуживцы» («Служебный роман»). Иногда отдельные черты трансформируются в определенные идеи и стереотипы: «материнская доброта», «женская верность и безответственность».
Можно встретиться и с противоположной – «разрушительной» тенденцией. Е. Трофимова в словарной статье о С. Василенко отмечает, что в ее творчестве нет традиционной трактовки «женственности»: «Почти все героини спонтанно сочетают в себе как жертву,
44
Русские писатели 20 века: Биографический словарь. М., 2000. С. 136137.
Особым образом в «женской» прозе организуется топос [45] . Местом действия обычно становятся родильные отделения, больница, дом, офис, школа, общежития. Скажем, в произведении М. Палей «Отделение пропащих» (1991) говорится: «Экзистенциальная природа этого учреждения (больницы. – Т.К), с жуткой простотой обнажающей общую основу жизни и смерти, сходна с природой армейской казармы, тюремной камеры, отсека космического корабля, барака концлагеря. Список можно продолжить».
45
Понятие «топоса» как набора общеупотребительных клише предложил в 1948 г. Э. Курциус. О. Гладкова, автор статьи «Топос» в «Литературной энциклопедии терминов и понятий» (М., 2001) предлагает считать топосом «общеупотребительный образ, мотив, мысль». Она замечает, что в риторике это «отвлеченное рассуждение, вставляемое в речь на конкретный случай».
Подробно обозначается не уникальная, а вполне заурядная бытовая обстановка. Поэтому так часто описывается коммунальная квартира, причем таковой становится иногда и квартира, в которой проживают родственники. Каждый из героев нуждается в собственной бытовой среде, но вынужден приспосабливаться к жизни в коллективе, что постепенно делает героев похожими друг на друга и внешне и внутренне. Подобная ситуация подробно описывается в романе О. Славниковой «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» (1996).
В бытовой сюжет нередко вписывается любовная история, одну из возможностей завершения конфликта показывает В. Токарева, давая явно ироничное название своему рассказу – «Happy end» («Счастливый конец»). М. Абашева полагает, что в «женской» прозе читатель застает в основном «руины любви»: разводы, расставания, глухую взаимную супружескую ненависть. Разнообразие описываемых автором отношений можно также считать одной из особенностей «женской» прозы.
Автор показывает, как героиня стремится вырваться из рутины или, напротив, предпочитает принимать все, как есть. Часто описываются физические страдания, унижения и насилие. Отметим и определенный натурализм изображения подобной ситуации: «Из сумки, мешая ему нести, торчали параллельно куриные лапы в желтом кожистом рванье, их морозная окаменелость выглядела как предельное, почти балетное напряжение сил, а потом в задубелой сумке, чавкнув, пролилась сметана. » (О. Славникова «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки»). Вместо объяснения герои как бы напряженно прислушиваются к происходящему, сосредоточиваясь на бытовых предметах, скажем, на сумке, которую герой собирается помочь донести героине. Так своеобразно автор выражает отношения между ними.
Новое
Встречалась и противоположная оценка, как отметил один из критиков, «это не «поток сознания», это стоячий пруд, в котором вяло бултыхаются пяток типажей, а сверху зеленеет ряска молодежного сленга», «это все о том, как я пою что вижу и как умею»: «Волковой – по фигу. Она идет в «Молоко», чтобы на халяву бухнуть и развлечься. Поглядеть, как пьяные девки будут хотеть Ляпу, Крэза, Сэма и Витю. Они ей более безразличны, чем мне. Это я сижу у Ляпы дома и обжигаюсь кофе, а не она» (И. Денежкина).
Отметим насыщенность временными деталями: часто упоминаются компьютеры, чаты, инеты. А. Гостева (Анастасия Сергеевна, р. 1975) рассказывает об отношениях с мужчиной и женщиной, юношей и девушкой, которые развиваются в виртуальном мире, с помощью электронных писем. Подчеркивая отнесенность к современной культуре, автор набрала текст в две колонки, имитируя газетные полосы.
Характерен язык молодых авторов. Фиксируя особенности молодежной среды, И. Денежкина вводит жаргонизмы (универ, фак),цитирует строчки из песен, они приводятся и в качестве эпиграфов. Да и само название «Дай мне» является жаргонизмом, отсюда возможная его расшифровка в подзаголовке: «Song for Loves» («песня для любовников»).
Поскольку жизненный опыт автора небольшой и носит скорее книжный характер, в рассказах И. Денежкиной и появляются «фиолетовая темнота», «лиловая благоухающая Полинка», свидетельствующие о стилизации. Нарочитая языковая неряшливость, вероятно, связана со стремлением автора прежде всего зафиксировать разговорный стиль: «Наташка влюбилась бы в него раз и навсегда». Клишированность можно также считать одной из особенностей молодого автора: «Если Исупов – медаль, то я хочу его выиграть» (скрытая цитата из А. Твардовского «Василий Тёркин», хотя можно отослать и к тексту М. Горького «Детство»).
Связь «молодежной» прозы с «женской» может проявляться и в доминанте феминистского дискурса, выражающегося в обращении к телесному началу. Отличие заключается в том, что мир описывается изнутри, временная дистанция между героем и рассказчиком практически отсутствует, поэтому так выражено исповедальное начало. Поскольку авторы часто утрируют физиологическую составляющую отношений между героями, их упрекают в негативном описании действительности, отсутствии положительных идеалов, хотя чаще речь идет о явной игре.
В погоне за достоверностью натурализм незаметно переходит в абсурд. Таковы, в частности, «Дурацкие рассказы» С. Василенко(Светлана Владимировна, р. 1956). Приведем пример из рассказа «Сама виновата»: «Я отрезала себе левое ухо сварила и съела. Потом я отрезала себе правое ухо и съела. Потом отрезала левую ногу, сварила и съела. Потом отрезала правую ногу и съела. Потом отгрызла себе правой рукой левую руку, сварила и съела. Потом правой рукой я отрезала последнюю правую руку и съела. Потом я проглотила язык. Я взяла и всю себя съела. Сама виновата – незачем такой вкусной быть».