Русская рулетка. Заметки на полях новейшей истории

Соловьев Владимир Рудольфович

– Ирина, а может быть, деньги не дают, потому что неясно зачем. Многие думают: "Ну денег я дам, а что получу?" Ведь все знают, что…

– Что я лоббировать снижение акцизов именно на ваш вагон сигарет не буду…

– Вот-вот.

– А мне такие и не нужны.

– А какие нужны?

– Которые говорят: "Ира, мы тебе дадим денег, чтоб ты победила и ты была. Сейчас не твое время, но ты должна там быть". И такие люди уже есть.

– А вам не кажется, что, придя не в свое время, вы тем самым оказываетесь в окружении людей недостойных и они бросают на вас тень?

– Прийти не в свое

время – это судьба.

– Красиво сказано. Так как же жить не в свое время, творить не в свое время? А как узнать, что это была судьба? Ужас в том, что при жизни самим не узнать.

– Это надо чувствовать.

– Как большинство политиков, вы убеждены, что есть некое зерно мессианства?

– Не знаю. Я это чувствую, и мне даже это снится.

– Снится? И что вам снится? Какие последние сны?

– Не скажу.

– Но что-то хорошее?

– Не скажу.

– Страшно?

– Ну… это слишком много.

– Вы хотите стать президентом?

– Это нереально. Но, конечно, хочу.

– А говорите, что не скажете. Когда убили Галину Васильевну Старовойтову, мне было физически больно. Я видел ее всего несколько раз… А для меня это стало больно, потому что, во-первых, мне позвонили мои дети и сказали: "Папа, никогда не занимайся политикой, потому что там страшно". Вдобавок потому, что впервые было нарушено табу: была убита женщина.

– Причем ее убили как мужчину, выстрелами в упор.

– Вам не стало страшно?

– Нет, я стала злая. Причем я в этот момент…

– …вы стали считать, что теперь просто обязаны.

– Конечно.

– …баллотироваться на пост президента, продолжить то, что начала Галина Васильевна?

– Не знаю, не так круто. Не так круто. Вы знаете, загадывать нельзя, мало ли что в жизни будет.

– Но верить надо.

– Верить надо.

– А вы к какому вероисповеданию себя относите?

– Я православная, крещенная в сознательном возрасте, в двадцать три года, и крестила сына.

– Исповедуетесь регулярно?

– Я вообще не исповедуюсь. Для меня понятие религии, Бога – это оченьтакое экзистенциальное чувство. Что-то внутри, и у меня это не совсем соотносится с церковью, с ее продажами сигарет, зарабатыванием денег…

– Что сильно раздражает, да…

– Вот я православная, да? Мой отец по завещанию похоронен на своей родине. Потому что это была целая трагедия на самом деле. Моя тетя и мой дядя, тоже по японской линии, похоронены на буддийском кладбище под Иокогамой. Очень маленькое деревенское кладбище. И там маленький храм. Я там бываю очень редко, раз в три, в четыре года. Вот храм, а вот кладбище. Вот здесь стоят такие ведрышки, деревянные, чистенькие. Там метелочки, венички, водичка. Вы наливаете ведро воды, берете это все и идете. И вот вы зажигаете эти палочки, подметаете вокруг, садитесь. И на меня вдруг спускается…

– Благодать.

– Такая благодать, которую почему-то в православной церкви я чувствую очень редко. Может быть, если бы я могла туда приходить одна. Я не знаю, с чем это связано.

– Ирина, так же как идея церкви оказалась далека от ее воплощения, не кажется вам, что идея российской государственности, ее воплощение в министрах и депутатах…

– Да. Далеко.

– Ужасно далеко. Благодать-то

когда должна снизойти на политиков?

Такой мессия, государственный человек должен Стать президентом в России. И конечно, сейчас он не появится. Благодать сойдет на весь народ, если он перестанет выбирать по принципу: "Вот этот сказал то, что мне нравится. он мне завтра все даст, в том числе жену, мужа или бутылку водки". Если он не будет голосовать за того, кто даст ему в морду, а он от этого словит кайф…

– Хочу сильной власти!

– Вот тогда и снизойдет благодать. Когда люди станут другими… Почему я вам повторяю: пора создавать других героев.

– Мессианский проект.

– Чтобы каждого политика человек сравнивал с этим героем.

– Вы только что сказали о могилах предков. Не кажется ли вам, что основная трагедия России состоит в том, что мы своего родства не знаем? И заметьте, когда приходишь на кладбище, то первый момент – шок. От мокрых могил, эти комки глины, жуткие лица могильщиков.

– Не надо мне рассказывать, я хоронила свою сестру на Домодедовском кладбище. И когда приезжаю на это кладбище, на могилу сестры, я думаю: пока Россия не научится нормально рожать и нормально хоронить, она не может претендовать на то, что она будет нормальной страной.

Александр РУЦКОЙ: "Я не бедный человек. И стремлюсь стать богатым"

‹21 октября 1999 г.›

В политике ради цели можно объединиться даже с чертом. Только надо быть уверенным, что ты проведешь черта, а не черт проведет тебя. Так говорил Карл Маркс, но звучит, будто речь о сегодняшней жизни. Ведь перед каждым политиком стоит море проблем. Александр Владимирович Руцкой – один из самых ярких людей на современной российской сцене, боевой генерал, вице-президент и даже президент по постановлению Верховного Совета 1993 года, губернатор, отец четверых детей.

– Александр Владимирович, когда я читал о вашей жизни, мне все нравилось. Если б вы жили в начале XIX века, то вы стали бы героем баллад, авантюрных романов, о вас бы слагали стихи.

– Нуда, действительно. У меня биография очень интересная.

– Афганский плен, Лефортово после событий октября 1993 года. Я одного не могу понять. Когда вы в 1993 году призывали бомбить и звали на штурм Останкина, кого вы хотели бомбить? И было ли это, или это сказки журналистов?

– После тех событий я опубликовал свои протоколы допросов, потому что мне не было стыдно за самого себя. А 93-й год – это следствие несогласия в обществе относительно того, что происходило. И не более того.

– Но бомбить-то кого надо было?

– Что-то я такого не припомню, чтобы давали команду разбомбить Кремль.

– То есть вы этого не говорили?

– У меня с памятью все хорошо.

– Мне казалось, что в какой-то момент вы искренне любили Ельцина. Как вы с Ельциным нашли друг друга? Как случилось, что вы прониклись к нему таким доверием?

– Не только я, а абсолютное большинство населения страны нашло в этом человеке действительно лидера, за которым пошли мы все. В политику никогда никого за руку или за шиворот не затягивают. Человек приходит туда сам. Цель была оправданна.