Русская рулетка
Шрифт:
Сапронов тер покрасневшие глаза. Сейчас бы принять сто пятьдесят, да на боковую… Но нельзя… Надо ждать…
Наконец зазвонил телефон. Сапронов снял трубку, прижал к уху.
– Преступники убиты при попытке оказать сопротивление работникам следственных органов, – раздался голос Груднева.
Сапронов вздохнул с облегчением.
– Ясно, Роман Сергеевич. Можешь отдыхать.
Полковник, положив трубку, вынул из сейфа бутылку коньяка, свернул пробку, налил
Глава 24
– Сколько времени прошло, а ты не рассказал о себе ни слова…
Он лежал на подушке, подсунув руку под голову, и курил. Елена сидела рядом, обхватив руками колени. Чуть скосив глаза в сторону, он посмотрел на ее обнаженную спину, затем перевел взгляд на темную родинку на шее. Опять эта родинка… Он вспомнил, как после ужина в ресторане «Луна» они приехали в его загородный дом, пили шампанское… Потом еще был коньяк… Потом они лежали на ковре… Она поцеловала его, и он ответил… Потом он целовал эту родинку… Уже рассветало, а они продолжали с неутомимой страстью ласкать друг друга…
– Почему ты молчишь?
– А что я должен рассказывать? – откликнулся он, выпустив дым через ноздри. – Тебе и так все известно.
– Что мне известно?
– Учился в школе, служил в армии… Работал…
– Сидел в тюрьме, – добавила она после долгой паузы. – Почему ты не хочешь рассказать мне о том, как попал за решетку?
– Это неинтересно.
– Мне все про тебя интересно.
Она повернула голову, и он увидел у нее на глазах слезы.
Панфилов отвернулся, опустил руку вниз, стряхнул пепел сигареты в пепельницу, стоявшую рядом с постелью, на полу.
– У тебя на теле столько рубцов и шрамов… Это после Афганистана?
– В том числе и после Афганистана, – не конкретизируя, ответил Константин.
– А следы ожога на руке? Тоже армия?
– Нет. Чуть позже.
– Ты не можешь рассказать мне об этом? Или… все еще думаешь, что я проявляю к тебе только профессиональный интерес? Не веришь мне? Я ведь пообещала тебе, что не буду ничего писать. Я не пытаюсь зарабатывать на любимых мужчинах.
Он улыбнулся, как ему показалось, едва заметно, одними уголками губ, но она все видела и отвернулась, вытирая слезы. Пока Панфилов тушил докуренную сигарету, она встала, подошла к окну, раздвинула шторы и, прислонившись к оконному косяку, долго смотрела на заснеженный лес, поле, укрытое белой шубой, тусклое голубое небо.
– Здесь красиво… Я бы хотела жить в таком доме… Эта мечта у меня с детства. Помню, как родители возили меня в деревню на лето. И еще я навсегда запомнила запах коровы, такой странный и смешной…
– У меня нет коровы, – сказал он, глядя в потолок.
Ему не хотелось смотреть на ее точеную фигуру, на ее темные волосы, на эту родинку. Что-то тяжелое камнем лежало на сердце, и это невозможно было высказать. Вина, досада, усталость?.. Он уже почти не слушал ее, стараясь понять, что происходит с ним самим.
Что-то изменилось…
Исчезли оттенки, словно
– … я доила ее, а она отмахивалась хвостом от мух и попадала мне своей метелкой по лицу… Ты слушаешь?
– У меня нет коровы, – машинально повторил Константин и потянулся за новой сигаретой.
– Не бойся, – прозвучал ее голос, наполненный сожалением и горечью. – Я ни на что не претендую – ни на твой дом, ни на тебя. Уеду сегодня же…
– Как знаешь…
Панфилов чиркнул зажигалкой и затянулся. Дым поднимался к потолку, тонким облачком обнимая люстру.
Елена подошла к постели, присела на край, провела рукой по волосам, словно специально демонстрируя грудь идеальной формы.
Дразняще покачивался ее коричневый сосок.
– Сколько женщин было в твоей жизни?
Ее голос совершенно изменился – теперь в нем не было ни грусти, ни сожаления, одна насмешка.
– Не знаю, не считал, – ответил он, равнодушно глядя мимо нее.
– Ну все-таки… Пять, десять? Больше?
– А что?
– Среди них были такие, как я?
– Какие?
– Красивые, умные, сексапильные, страстные…
– Тебе станет легче, если я отвечу?
– Да.
– Таких, как ты, не было.
Глаза ее заискрились лукавством. Она быстро отбросила прочь край одеяла, прикрывавшего Константина, и села сверху.
Он почувствовал, как помимо воли его мужское естество сразу же ответило на прикосновение горячего женского тела.
– Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил меня, – горячо зашептала она, прижимаясь губами к его шее. – И ни о чем не жалей…
– Дай хотя бы сигарету затушить…
И опять, сам не зная почему, Константин откликнулся на ее бурные ласки…
На складе фирмы «Миранда» проходила передача новой партии товара из Запрудного. Снова распахнулись скрипучие железные двери, внутрь загнали черный катафалк, достали из него полированный гроб с начищенными ручками, выгрузили обернутые серой бумагой тюки.
Трошин приехал в сопровождении запрудненских омоновцев, которые мерзли снаружи ангара, переминаясь с ноги на ногу. Фроликов тоже не заходил внутрь, предпочитая холодному складскому помещению теплый салон «БМВ». В ожидании Трошина он нажимал на кнопки автомагнитолы, рассеянно слушая голоса ведущих УКВ-радиостанций.
Сегодня он решил, что в последний раз едет для подстраховки лично. Операция по сбыту типографской продукции, как ее удачно предложил именовать майор Груднев, входила в накатанную колею. Она становилась обычной коммерческой рутиной, а рутину Фроликов не любил. Пусть Трошин в следующий раз едет один. В конце концов, работа у него такая – вертеться туда-сюда. Охрану ему дали надежную, ОМОН – это вам не какие-нибудь вневедомственники. Экипированы по полной программе, подготовочка у каждого спецназовская, да и деньги за внеурочную работу они стали получать приличные – в сравнении с их зарплатой, конечно.