Русская весна
Шрифт:
Кронько заявил: в случае нападения Красной Армии мы нанесем удар по военным объектам
Бронкский предупреждает: ракетный удар украинцев будет расценен как американская ядерная атака
Комитет начальников штабов настоятельно требует внезапного ядерного удара
Удар
Папа римский начинает пост во имя мира
Городскому населению Советского Союза приказано спуститься в убежища
Хладнокровный Нат отказывается объявить чрезвычайное положение и намерен обратиться с речью к мировому сообществу
– Что он сделает теперь? – спросил отец.
– Что-нибудь немыслимое, – ответил Бобби словами, которые услышал от Сары, когда они в последний раз говорили по телефону.
– В каком роде? – спросила Франя.
– Не могу себе представить.
– Но ты играл в покер с этим человеком, – сказала свое слово мать. – Как бы он поступил, если бы это была партия в покер? Почти одно и то же, а?
Бобби пожал плечами.
– Кабы я знал, он бы меня не обставлял.
Он видел, что воспоминания о чудесном мастерстве Вольфовица за карточным столом ободряют семейство, но сам он слабо верил, что Нату удастся сорвать банк – при таких-то картах на руках! Особенно теперь, когда Кронько куражился как человек, у которого в руке все тузы. За два часа до назначенной заранее речи Вольфовица Кронько изложил то, что он назвал своей «последней позицией», – похоже, не замечая мрачной игры слов.
Красной Армии предоставляется двадцать четыре часа, чтобы отойти на пятьдесят километров от границы с Украиной. В противном случае по воинским формированиям будут выпущены три ракеты, по пяти ядерных боеголовок на каждой. Еще три ракеты – по флоту у берегов Украины. Если Советский Союз нападет на украинские города, удар будет нанесен по российским городам. Если американцы не пустят в дело «Космокрепость Америка» для уничтожения советских ракет, кровь украинцев будет и на их руках.
«Тем самым мы даем понять всем, что готовы умереть за свободу нации, – недрогнувшим голосом заявил он. – Кто готов умереть, чтобы отнять у нас эту свободу?»
...И вот – ответное выступление президента США; ответ обоим советским президентам.
Бобби видел, как Нат разыгрывает такие партии. У партнера четыре карты, и он повышает ставку, будто у него на руках еще одна нужной масти. А Вольфовиц спокойно торгуется до шестой карты, словно она у него и он знает, что поднимающий ставку блефует. Но на сей раз, какие бы карты у Вольфовица ни были, он не мог пасовать. Если он не выиграет эту партию, следующей не будет...
«Дамы и господа, президент Соединенных Штатов будет говорить с вами из Овального кабинета в Белом доме».
На Вольфовице был ярко-зеленый блайзер, белоснежная сорочка и черный узкий
– Люди, можете расслабиться, – сказал Бобби, ухмыляясь до ушей. – Можно кричать «ура».
– С чего ты взял? – недоверчиво спросила мать.
– Ясно каждому, кто хоть раз имел несчастье видеть его за покерным столом, – пояснил Бобби. – Раз у него такое выражение на роже, то выигрыш у него в кармане, ему уже плевать на реакцию партнеров. Все карты у него на руках.
«Красная Армия потребовала, чтобы я вывез наши ракеты с Украины, – начал президент со знакомым уже презрением к официозному стилю. – Поверьте, я бы с удовольствием, да вот не могу, а потому и не буду. – Он пожал плечами. – Я не намерен защищать бредовую политику своего предшественника. Мы голосовали за людей с птичьими мозгами, мы выписали колоссальнейший в истории финансов деревянный чек, всучили его нашим прежним друзьям и стали из них жилы тянуть, как самые распоследние международные паразиты. Денежки, которые мы в результате загребли, ухлопаны на хромированного белого слона под названием “Космокрепость Америка”, и мы аккуратно угодили в экономическую черную дыру, из которой вроде бы начали вылезать. Мы стали спасать нашу бедную экономику, всаживая бездну средств в военную промышленность, и – по крайней мере на бумаге – у нас концы с концами сходились. Мы прятались за ядерным щитом, а раздутая военная машина находила себе работу, ставя и свергая марионеточные правительства в Латинской Америке...»
– Это уму непостижимо, что он говорит! – воскликнул отец.
– А что? – мрачно спросил Бобби. – Разве это не правда?
– Но... Он же президент! Соединенных Штатов!
– Да, он, – прошептал Бобби. – Именно он...
Вольфовиц еще раз пожал плечами.
«Что я могу вам сказать? На протяжении жизни двух поколений нами правили недоумки и беспринципные жулики, а мы за них голосовали: за бывшего артиста-комика, за разных шимпанзе, вплоть до оплаканного нами господина Карсона, который устроил последнюю заваруху».
У Бобби голова кругом шла. Нат Вольфовиц говорил то же самое, что он тысячу раз повторял в Беркли, в Малой Москве – там это было обычной темой застольных разговоров. Но теперь он был не гуру из Малой Москвы, и не кандидат в конгресс, ведущий сумасшедшую избирательную кампанию, и даже не лихой кандидат в президенты.
Говорил президент Соединенных Штатов.
И тем не менее он говорил как тот Вольфовиц, что был с Бобби в туалетной комнате Белого дома.
Вот – вдруг дошло до Бобби, вот он, источник магии Вольфовица. Плевал он на свой президентский образ. Он играет без грима. Он хочет, чтобы все поняли: в Овальном кабинете сидит парень, с которым можно перекинуться фразой-другой возле писсуара. Это был лучший из мыслимых президентских образов.
Лицо президента Вольфовица посуровело. Он продолжал:
«Мне приходится доигрывать партию, которую начали они, как и господин Горбачев принужден был играть против дурных традиций, накопленных за семьдесят лет. Так и президенту Горченко пришлось взять в руки чужие крапленые карты. Друзья, в этом мире неоткуда взяться справедливости, если мы сами не будем поступать справедливо. А потому надо поставить крест на прошлом, сесть за честную игру и попробовать зажечь хоть несколько свечей во мраке».