Русская весна
Шрифт:
– А плохая новость – я тоже там был, – сказал Джерри, пресекая ее попытку. – Еще вопросы есть?
– Черт побери, Джерри, что случилось?!
И когда Джерри, шмыгая носом, обливаясь слезами от лука, который он не переставал резать, пересказывал ей сегодняшний разговор в кабинете Эмиля; она вдруг с ужасом поняла, что получает от него именно ту информацию, которая так нужна Илье Пашикову. Эти сведения могли бы снизить долю Министерства по делам космоса процентов на десять – в совместном космическом бюджете...
С Джерри поступили ужасно, хотя,
Она не собиралась говорить Джерри о своей сегодняшней беседе с Пашиковым, но чем больше Джерри проклинал русских, тем сильнее злило ее предательство Эмиля Лурада и тем слаще казалась возможность расквитаться с ним за несправедливость.
...Все валилось из рук. Франя могла бы и не воротить нос от еды, поставленной на стол: Соня и так знала, что «язычки по-романовски» не удались. Макароны разварились в кашу, сметанный соус перекипел и расслоился – получилась клейкая масса, в которой виднелись переваренные куски мяса и недоваренные ломтики помидоров. И, увидев Роберта, напялившего свою нелепую куртку – что всегда было дурным знаком, и Франю, которая беспокойно теребила на коленях какие-то бумаги, Соня с упавшим сердцем поняла, что разговоры за столом будут нынче под стать ее стряпне.
Мать поставила на стол свое коронное блюдо, которое Франя терпеть не могла. Из кухни появился отец с бутылкой, шваркнул ее на стол, сел, оперся локтями на скатерть и с несчастным видом уставился в пространство. Глаза у него покраснели, под ними залегли глубокие круги.
В семье существовал негласный уговор: не обсуждать никаких вопросов, кроме кулинарных, пока все сидящие за столом не наполнят тарелки едой, а стаканы – вином. Сегодня всем было не до того, и раздача гнусных «язычков по-романовски» проходила в глубоком молчании; Франя ерзала на стуле, готовясь подсунуть документы родителям на подпись и покончить с тягостным делом.
Однако вмешался братец Бобби.
– Что это у тебя, Франя? – спросил он, как только все принялись через силу поглощать содержимое своих тарелок. Он наверняка радовался, что отец в унынии, – так легче сыграть на его чувствах.
– О чем ты, Бобби?
– Бумаги-то на коленях, – объявил хитроумный Бобби. – Смотри, соусом заляпаешь – положи лучше на стол.
– Что там у тебя, Франя? – спросила мать, и теперь уж не оставалось ничего иного, как попытаться осуществить задуманное.
...Джерри Рид поглядел на документы так, будто перед ним положили кучку собачьего дерьма.
– Господи помилуй, Франя, – простонал он, когда она объяснила, в чем дело, – ну почему надо лезть ко мне в такой день?
– В какой такой день, папа? – нахмурясь, спросила Франя. Теперь ему некуда было деваться. Он должен был рассказать своим детям, какую свинью подложили ему эти поганые русские. Что ж, рано или поздно это все равно придется сделать, а сейчас, подумал он, сейчас я, по крайней мере, достаточно пьян, чтобы начать.
– Вот сучьи дети! – воскликнул Бобби, выслушав отца. – Не спускай им этого, пап!
– А чту ты предлагаешь, Боб: позвонить в американское посольство и попросить, чтобы Москву разбомбили?
– Может, и стоило бы позвонить в посольство, – неожиданно для себя сказал Бобби. – Может, тебе дадут строить твои ГТН для Америки, чтобы русским не досталась в конце концов вся Солнечная система...
– Бобби, Бобби, – тихо и грустно сказал отец, – те, кто сейчас правит Соединенными Штатами, не интересуются Солнечной системой. А потом, в их глазах я тот самый человек, который передал Объединенной Европе американские «космические сани». Если я опять полезу в Дауни и попрошусь на старую работу, меня запрут в сумасшедшем доме и выкинут ключи.
– Почему ты тогда не хочешь признать, что Гагаринка для меня самое подходящее место? – ввернула Франя.
– Как у тебя хватает совести лезть в русскую космическую программу после того, что эти гады сделали с твоим отцом! – выпалил Бобби.
– Любому дураку ясно, что в ЕКА с дочкой Джерри Рида целоваться не станут! – закричала в ответ Франя.
– Франя! – крикнула мать.
Это было лишнее: не успев договорить, Франя пожалела о своих словах и страшно разозлилась на Бобби, из-за которого все так вышло.
Но отец сидел спокойный, неверной рукой покачивая стакан с вином и легонько кивая; в его глазах, устремленных на Франю, не было ничего, кроме грусти.
– Да нет, Соня, она права, – сказал отец. – В ЕКА моих детей и в сортир не пустят...
– Джерри!
– Так ты подпишешь мне бумаги? – спросила Франя, вынула из кармана ручку и положила ее поверх документов.
– Постой, пап, – выпалил Бобби, – а как же я?
– Ты, Боб? – недоуменно уставившись на него, спросил отец, и занесенная над документом ручка повисла в воздухе.
– Это нечестно! Почему Фране можно ехать учиться в Россию, а мне в Америку нельзя?
– Ради Бога, не надо об этом! – простонала мать.
– Нет, надо, мама! Это нечестно! Если отец отпустит Франю в Россию, то и ты должна отпустить меня в Америку!
– Опять ты его подначиваешь, Джерри? – сказала мать, глядя не на него, а на отца.
– Как это подначиваю?
– Это Бобби подначивает папу! – заскулила Франя.
– Заткнись, Франя!
– Сам заткнись!
– Заткнитесь все, кто орет «заткнись»! – выкрикнул отец в полный голос. И гораздо тише добавил: – Включая меня... – И первый засмеялся над собой же.