Русская весна
Шрифт:
– Что «впрочем»?
Корно пожал плечами.
– Из-за нынешней нелюбви к американцам становится нелегко противостоять политическому нажиму – меня заставляют идти на уступки Вельникову. А самым разумным, по-моему, было бы опередить его, а? Допустим, ты сам отойдешь от активной работы в проекте и позаботишься, чтобы все об этом знали...
– Здорово придумано! – хмыкнул Джерри. – Даешь мне бритву и просишь, чтоб я перерезал собственную глотку.
– Да нет же, это вовсе не так, Джерри, – хмуро возразил Корно. – Мне, право, жаль, что ты так это понял. По крайней мере, подумай над этим.
На том
Тут пахло той подлой чиновничьей кухней, которую он так ненавидел и в которой так хорошо разбиралась Соня. Но ей он обо всем этом и не заикнется. Он знает, что от нее можно услышать: надо, мол, покориться неизбежному, прикрыть свой зад, по меньшей мере избавиться от парочки темных пятен в этой, как ее там, – характеристике. Или еще хуже: пользуясь тем, что благодаря грандиозной махинации с ценными бумагами они с Пашиковым находятся у Москвы на прекрасном счету, Соня может попробовать воздействовать на Мельникова, и он, возможно, отступит, почувствовав давление «Красной Звезды». Но это значило подключить к делу красавчика Пашикова, и страшно подумать, чего тот может потребовать в уплату. Хотя разум и подсказывал Джерри, что догадки о любовной связи жены с Пашиковым – чистый бред, стоило ему представить, что придется просить через нее милости у этого сукина сына, как все внутри переворачивалось.
А сегодня вечером еще и Бобби...
...Соня вышла из кухни с кислой миной и большим деревянным подносом. На нем блюдо жареного лосося с картофелем и чашка соуса по-голландски. Поставила поднос, разложила еду по тарелкам, снова оставив тарелку Бобби пустой.
«Где он, черт возьми? – думал Джерри. – Говорил я ему, держись ближе к дому из-за всей этой антиамериканской...»
– Мама, рыба сухая, как картон, – застонала Франя.
– Ну что ж, полей ее этим голландским...
Входная дверь открылась и с грохотом захлопнулась. Бобби протопал по коридору в столовую.
– Бобби! – вскрикнула Соня.
Он был в рубашке, без куртки. На штанах у него засохло нечто, смахивающее на дерьмо, волосы с одного боку залеплены, кажется, тем же самым. И ботинки забрызганы чем-то очень похожим на блевотину.
– Где ты был, Бобби? – спросил Джерри. – Что это с тобой стряслось?
Бобби глупо улыбнулся. Выудил что-то из заднего кармана брюк и поднял вверх, словно талисман.
– Я... это... ходил в американское посольство за своим паспортом, – сказал он. – И... это... попал в демонстрацию...
– Ты попал в стычку у американского посольства! – воскликнула Соня, не зная, сердиться или радоваться.
– В какую стычку? – спросил Джерри.
– Ты что, не знаешь? – Бобби даже ухмыльнулся.
– У американского посольства была мирная демонстрация, – вмешалась Соня, – но гринго включили свои нейронные облучатели и превратили ее в...
– Брехня! – воскликнул Бобби. – Они перли на ограду, они швырялись дерьмом с кровью, и бутылками, и камнями, и морские пехотинцы были просто вынуждены...
– Я слышала последние известия!
– Я был там, а ты нет!
– Что ж, тебе наверняка там понравилось! – вступил в дискуссию Джерри.
– Перестаньте, оба! – закричала Соня. – Роберт, сейчас же иди под душ! Поговорим, когда вернешь себе человеческий облик!
– То есть лет через сто! – предположила его сестра.
– Хватит, Франя, – гневно сказала Соня. – Сиди и ешь или выйди из комнаты!
...Бобби вернулся в столовую, облаченный в тенниску, джинсы и в свою старую, потрепанную доджеровскую куртку; но вид он имел победный и вызывающий.
– Придется тебе объяснить свое поведение, Боб, – быстро сказал Джерри, пока Бобби не успел усесться за стол, а Соня – раскрыть рот. – Тебя ведь предупреждали – не уходи далеко от дома.
– Но это было необходимо, пап! – Бобби сел на свое место. – Мне же нужно было взять паспорт, я ведь на следующей неделе еду в Америку, так что...
– Об этом не может быть и речи! – выпалила Соня.
– Что-о? – встрепенулся Бобби.
– А то, что русскую миссию в ООН ограбили какие-то проходимцы! «Космокрепость Америка» привели в состояние боевой готовности! Сенаторы вопят о захвате Бермудов, Кайенны, Мартиники и Кюрасао по доктрине Монро! Сам президент говорит о завоевании Нижней Калифорнии! Худшие представители американского правящего класса используют антиамериканские выступления в Европе, которые сами же вызвали, чтобы оправдать новый всплеск открытой империалистической агрессии!
– Ну и что? – сказал Джерри. – Какое отношение вся эта политическая возня имеет к...
– Ну и что?! – закричала Соня. – Целая страна сошла с ума! В Штатах сейчас не лучше, чем в Латинской Америке, где марионеточные режимы! Мы не можем отпустить сына туда, где царит хаос! Это все равно, что...
– Все равно, что благословить его на поездку в Будапешт перед тем, как Хрущев послал туда танки, чтобы давить венгерских борцов за свободу, – огрызнулся Бобби. – Или в Кабул перед вторжением русских!
– Боб! – воскликнул Джерри. – Хоть ты-то не впутывай сюда политику!
...Соня смотрела через стол на сына – он сидел с мокрой шевелюрой, глядя на нее исподлобья, готовый биться до конца, – и, странное дело, ощутила прилив любви к Роберту. Он не спасовал перед ее политическими выпадами, ответил ей тем же, как взрослый, как равный.
– Нет, Джерри, Роберт прав, – сказала она, по-прежнему не сводя глаз с Бобби. – Без политики тут не обойтись. Да, Бобби, Советский Союз делал в прошлом ужасные вещи, такие же, как сейчас Америка. Ты прав, отправить тебя в Америку теперь – это то же самое, что послать тебя в Будапешт или Кабул под гусеницы русских танков.
– Я не это имел в виду, мам, ты же знаешь!
Конечно, она знала. Но это не меняло дела.
– Я знаю, что ты не поверишь мне, но я делаю это только ради твоего блага, Роберт...
– Ты же обещала! Ты дала слово!
– Да, я дала слово, но обстоятельства...
– Ты обманула меня! Ты обманула отца, чтобы он отпустил Франю в Россию! Ты с самого начала не собиралась меня отпускать!
– Как ты можешь называть свою мать обманщицей? – вознегодовала Франя.
– А тебя никто не спрашивает, заткнись, – завопил Бобби. Весь красный, с набухшими на шее венами, он вскочил и грохнул кулаками по столу. – Все вы одинаковые! – заорал он. – Гады русские, хитрожопые! Всегда все по-своему повернете! Врете, крадете, подглядываете да прикидываете, обманываете собственных детей!