Русская военно-промышленная политика 1914—1917
Шрифт:
5 февраля 1916 г. Маниковский направил свой доклад о Саратовском заводе в Подготовительную комиссию по артиллерийским вопросам. 12 февраля комиссия, рассмотрев еще раз ходатайства Солодовникова и Брянского общества, отдала предпочтение саратовскому проекту ГАУ. 17 февраля Особое совещание по обороне признало необходимым «перенести в г. Саратов Петроградский орудийный завод»{389}. Передавая начальнику ПОЗ это постановление, Н.И. Петровский (начальник хозяйственного отдела ГАУ) добавил в исчисление расходов стоимость участка под полигон. Павловский телеграфировал в Саратов, чтобы город готовился к стройке, и 23 марта городской голова ему сообщил, что началась заготовка кирпича{390}.
К тому времени окончательно выяснилось, что РАОАЗ сорвало сроки строительства своего завода в Царицыне, и Лукомский, ссылаясь на мнение ведомств финансов и государственного контроля, предложил, чтобы Морское министерство, опекавшее РАОАЗ, созвало специальное совещание для обсуждения судьбы Царицынского завода. На совещании, состоявшемся 17 и 26 февраля, Лукомский заявил, что Военное министерство готово взять Царицынский завод, и тогда военному ведомству не придется строить
В Саратове сооружение орудийного завода так и не началось: существовал лишь проект да был присмотрен участок земли. B.C. Михайлов утверждал, что законопроект об этом заводе «был внесен в законодательные учреждения во второй половине 1916 г.», однако точной даты не указал. Ввиду того что все сведения по данному проекту он воспроизвел по книге Маниковского, а там не сказано о внесении законопроекта в Думу, это, очевидно, всего лишь догадка Михайлова{392}.[88]
Для уяснения состояния производства орудий важно иметь итоговые данные. Как основание для максимальных оценок в литературе используются сведения, введенные в оборот А.Л. Сидоровым{393}. Он поместил в своем труде таблицу «Поступление предметов вооружения в действующую армию России с 19 июля 1914 г. по 1 ноября 1916 г.», составленную на основе справки, которая была подготовлена в ведомстве великого князя Сергея Михайловича (Упарт) Барсуковым для конференции союзников. Опираясь на эти сведения, Сидоров писал, что за время войны (к 1 ноября 1916 г.) «иностранные поставщики дали всего 10%» общего числа орудий. «Даже тяжелая артиллерия в своем большинстве изготовлялась русскими заводами». Обнаружению справки Барсукова Сидоров придавал важное значение и подчеркивал, что «указанные материалы еще не использовались в печати». Не менее высоко оценивались материалы Упарта коллегами Барсукова. По свидетельству Леховича, с созданием Упарта «был установлен строгий учет боевого снабжения на фронте», великий князь Сергей Михайлович был «постоянно в курсе… потребности фронта», обладал «воистину изумительной», «исключительной осведомленностью» о наличии вооружения на фронте и в тыловых запасах{394}.[89] Противоположную картину в этом вопросе («неразбериха») наблюдал Игнатьев{395}.
Данные таблицы, приведенной Сидоровым по сводке Упарта, не вполне совпадают с теми, что имеются в «Боевом снабжении» Маниковского и в архивных материалах делопроизводства.
Документ в виде таблицы, опубликованный Сидоровым, в подлиннике имеет другой заголовок («О производительности предметов вооружения с 19 июля 1914 г. по 1 ноября 1916 г.»), и под ним стоит подпись Барсукова. Составлен этот документ на основе другой таблицы, присланной ранее в ГАУ Барсуковым из Ставки в ходе подготовки к конференции союзников (озаглавлена в оригинале «Картина вооружения действующей армии к началу войны, производительность отечественных и заграничных заводов с начала войны до 1 ноября 1916 г. и современное наличие вооружения к этому сроку с имеющимися запасами»){396}. Под ним было предложено подписаться Маниковскому, и поэтому впечатана его фамилия{397}. Приложенные к оригиналу исходные материалы, также доставленные из Упарта от Барсукова в ГАУ (варианты таблицы «Сведение о состоянии главнейших предметов вооружения на фронтах и в запасах»), свидетельствуют о том, что в Упарте не располагали точными данными о наличии вооружения и, поскольку не были в состоянии указать распределение его, вынуждены были устранить в таблице намеченную было разбивку по фронтам. На документе, под которым должен был подписаться Маниковский, сделана помета: «Совсем не сходится с ведомостью] полковника Григорьева на 1 декабря», а сам Маниковский добавил запись: «За верность цифр я поручиться не могу, так как Упарт меня по этой части в курсе не держит». Наряду с позднейшим его суждением о другой справке (для союзников) как «единственном достоверном документе», у Маниковского встречаются обмолвки, из которых следует, что в действительности сведения в справках такого рода подвергались в его ведомстве целенаправленному искажению{398}.[90]
Со своей стороны Ф.Ф. Палицын как представитель Ставки в Военном совете союзных армий во Франции убедился, что пользоваться сведениями Упарта невозможно, «ибо данные Генерального штаба и ГАУ не сходились со сведениями Ставки, в особенности по части тяжелой артиллерии. Но прибыв в Париж, оказалось, что сведения парижские об артиллерийских потребностях расходились со Ставкой и Петроградом», и он, как можно понять, в конечном счете так и не выяснил истинное положение{399}.
Цифры в обоих документах Упарта (исходном и предложенном к подписанию Маниковскому) в основном совпадают, но едва ли вполне достоверны. Взять, например, строку таблицы о 42-лин. скорострельных пушках образца 1910 г. («основном орудии полевой тяжелой артиллерии»{400}). Согласно таблице Упарта, то есть Барсукова (и, соответственно, это же у Сидорова), к 1 ноября 1916 г. в действующую армию поступило 185 таких орудий. Из них 173 якобы дали русские заводы. Непонятно, как это могло произойти, если к концу 1915 г. ни один из заводов в России не имел специального оборудования для изготовления таких пушек; за 1916 г. они произвели 89 шт. (Обуховский, Путиловский и Петроградский орудийный){401}.[91] Эти иные сведения, приведенные в «Боевом снабжении» Маниковского, находят подтверждение в том, что Путиловский завод
Из-за границы, согласно таблице Упарта (и по Сидорову), русская артиллерия получила за время войны до 1 ноября 1916 г. 12 таких пушек, тогда как, по данным делопроизводства, 12 орудий поступили из Франции еще в 1915 г.{403},[92] (это количество сходится с более поздней, датированной сентябрем 1917 г., сводкой самого же Упарта, но не совпадает с учетными данными французского артиллерийского ведомства об отправке в Россию к декабрю 1915 г. 24 орудий){404}, а с марта по май 1916 г. — 48 сверх того[93]. Таким образом, в таблице Упарта количество полученных из Франции пушек уменьшено в пять раз против действительного.
Недостоверную таблицу, подписанную в конечном счете не Маниковским, а Барсуковым, великий князь не использовал в своем докладе на Петроградской конференции 18 января 1917 г. Этот доклад, как припоминал Лехович, «изумил своей обоснованностью всех… представителей наших союзников», но цифры, произнесенные Сергеем Михайловичем, согласуются не с заготовленной Барсуковым справкой, а с реальным количеством союзнических поставок. О 42-лин. пушках в протокольной записи указано: «4 в дор[оге], 52 прибыл[и], 36 конч[ают] формирование], 16 фор[мируются]». Представить же союзникам общий итог, ясную сводную справку о состоянии заготовлений (как то было задумано первоначально, в ноябре), русское артиллерийское ведомство не смогло. Сначала великий князь пообещал им 18 января, что «будет составлена таблица, которая после проверки Великим Князем будет роздана»{405}, а затем 20 января, как записано в том же черновом протоколе, Сергей Михайлович «обещает составить просимые данные к пон[едельнику]-вторн[ику]», но уже по сокращенной схеме: «необходимо]; что требуется из-за гр[аницы] (не хватает)»{406}; это и было исполнено.
В работе другого исследователя, Л.Г. Бескровного, имеется таблица — «Производство тяжелых орудий»{407}. Согласно ей, в 1914 г. было изготовлено 80 шт. 42-лин. пушек[94], в 1915–84, в 1916–309 и в 1917 г. — 98. Здесь допущена неточность — одна из многочисленных, имевшихся в рукописи посмертно изданной книги. Противоестественно выглядит уже само по себе совпадение цифр в той же таблице: 309 и 98 пушек показаны одновременно и как изготовленные, и как починенные в 1916 и 1917 гг.. Установить происхождение странных цифр затруднительно: из трех архивных дел, названных в легенде к таблице, ни одно не содержит сколько-нибудь близких по смыслу сведений{408}.
В конечном счете наиболее пригодными для использования итоговыми сведениями об изготовленных в 1914–1917 гг. на русских заводах орудиях до сих пор представляются те, что приведены во 2-й части (1922 г.) труда Маниковского[95].
На совещании в Ставке в декабре 1916 г. высшие военные чины, обсуждая характер будущих операций в 1917 г., ставили возможность наступательных действий в зависимость от силы артиллерии. Эверт (Западный фронт), по его словам, не имея резервов, занялся формированием новых дивизий, но «откуда взять для них артиллерию?». Оказалось, что «этого сделать нельзя. Я создал шесть дивизий, но они небоеспособны, они не имеют артиллерии. А одной грудью пробивать — преступно. Конечно, они могут служить для затыкания пустых пространств, но для нанесения удара их применить нельзя». Поэтому лучше «сохранить прежнюю организацию, укомплектовать части, чем создать новые части… При создании новых частей без артиллерии… получим только временное утешение… при первых же боях они станут небоеспособными». А.А. Брусилов (Юго-Западный фронт) тоже указывал на нехватку артиллерии: «Числом штыков мы подавляюще больше противника. Поэтому мы можем приступить к формированию новых дивизий… Вопрос весь в том, чтобы снабдить их артиллерией и пулеметами… Если Августейший полевой генерал-инспектор артиллерии и военный министр постараются, это возможно сделать».
Великий князь Сергей Михайлович привел данные о количестве орудий на фронтах на 1 декабря. На версту фронта приходилось (даже если считать без Кавказского фронта) 5 орудий, тогда как у французов — 24, а у англичан — 35. «Из этого вы видите, насколько наши союзники богаче нас в этом отношении… В настоящее время Северный и Западный фронты формируют новые дивизии, которые могут получить только позиционную артиллерию, и то с большими затруднениями. Орудия и снаряды есть (мы ежемесячно выпускаем на фронты 100 орудий), но у нас нет амуниции, зрительных приборов; панорам имеется минимальное количество, идущее на пополнение пришедших в негодность. Поэтому формирование артиллерии для новых, формируемых… дивизий может произойти в ущерб формирований для старых дивизий… (Эверт: «Тришкин кафтан!») Для новых формирований артиллерии нет, нет стереотруб, нет панорамных прицелов», лошадей. Когда Н.В. Рузский (Северный фронт) попытался объяснить неудачный ход последних боев плохой организацией снабжения («Общее мнение таково, что у нас все есть, только ничего нельзя получить… У нас нет внутренней организации»), военный министр Шуваев не согласился: «Не в этом дело. Нам надо 12 млн. пудов железа, мы имеем всего 7 млн… Надо принимать все меры, но и отдавать себе также отчет в действительности». «Нельзя ли увеличить поступление минометов?» — поинтересовался Рузский. Шуваев ответил: «Весь вопрос сводится к металлу». Но дело заключалось не только в «железе»: рабочих, работающих на армию, надо кормить; «в начале войны… на довольствии было 1 300 000, а теперь 10 млн., к ним надо добавить и до 2 млн. рабочих».