Русская жизнь. Коммерция (август 2007)

Коллектив авторов

В действительности Гений ночи создан неким Джованни, уроженцем Пармы, о котором известно следующее: в середине 1530-х он появился в мастерской художника Франческо Пармиджанино, к концу жизни помешавшегося на алхимии, и сопровождал своего учителя до самой его смерти, наступившей в 1540 году, в возрасте 37 лет. У Пармиджанино в это время была куча неприятностей с заказом на фрески в одной из пармских церквей, которые он никак не мог закончить; заказчики добились даже его временного заключения в тюрьму за нарушение договора. Судя по автопортрету последних лет, Пармиджанино производил впечатление совершенного безумца, но для юности безумие маэстро часто притягательнее разума. Во всяком случае, мы имеем документ, описывающий Джованни, посланного Пармиджанино уговорить другого художника, Джулио Романо, отказаться от предложения

церковного совета передать ему заказ на исполнение тех самых фресок, что Пармиджанино никак не мог закончить. Джулио сообщает, что ему принес письмо «безбородый юноша, говорящий много и витиевато, все какими-то иероглифами. Он очень предан этому м «ессиру» Ф «ранчес» ко». Безбородый юноша и был тем самым Джованни. Пармиджанино в подарок ему создал рисунок Гения ночи, по которому Джованни вырезал рельеф - свою первую (и единственную ныне известную) работу. После смерти Пармиджанино молодой Джованни отправился в Венецию, где поступил в мастерскую Тициана. Там он сошелся с Марко, вместе с ним занимался алхимическими опытами (что страшно раздражало дядю) и сгинул в чумной Венеции где-то в конце 1540-х - судя по всему, вместе с тициановским племянником. Рельеф же остался.

Забавная история. Имеет ли отношение ценность Гения ночи к ценам, которые за него платили многочисленные владельцы? Кто его создал, Джованни ли, Пармиджанино, Тициан с Рафаэлем, Козловский, Кристина с императором - или грант господина Гэтсби, позволивший раскрутить весь сюжет? Что все-таки в нем дороже - то, что он стоит два с половиной миллиона фунтов, или то, что он растворился в московских сумерках? Кому как.

* ЛИЦА *

Алексей Крижевский

Свет в подвале

Нелегальная торговля святым в советское время

Ключевой персонаж московского рок-андерграунда 80-х, бас-гитарист «Звуков Му» Александр Липницкий к моменту основания группы был отличником советской торговли - правда, подпольной. Спекулировать иконами он начал в начале 70-х, а к нынешнему моменту превратился в коллекционера и эксперта по древнерусскому искусству.

I.

– Вы помните, как и почему начали заниматься иконами?

–  Как любой нормальный человек, в девятнадцать лет я хотел зарабатывать. И род моего заработка в начале семидесятых имел простое и четкое название: фарцовка. Кто-то промышлял шмотками - ну, а я начал с коллекционирования и торговли пластинками и западными журналами. И это был не столько способ извлечения прибыли, сколько средство утоления собственной познавательной жажды: продав три пластинки (или пять журналов), один (или одну) можно было оставить себе. Иконами я начал заниматься из чистого интереса. Мне в те годы казалось, что разыскивать и выкупать иконы в СССР - это все равно, что быть конкистадором в Южной Америке. В семидесятых по селам еще можно было найти много предметов старины - столетние книги, прялки, иконы. Деревня хранила в себе еще много запасов. И не совсем отдавала себе отчет в том, чем она, собственно, владеет.

Вот вам для примера случай, который произошел со мной в одной подмосковной деревне. Накупив целый рюкзак икон и уже собираясь уходить, я услышал из крайнего дома крик: «Лови, милок!» С высокого чердака к моим ногам полетела квадратная черная доска; от удара о землю она треснула. Так я получил свою первую икону XVII века - «Рождество Богородицы».

После Хрущева с его политикой укрупнения деревень в России было много брошенных сел; многие крестьяне при переселении просто оставляли какие-то действительно ценные вещи в старых домах - или их дети, выросшие при советской власти, спешили от этих предметов избавиться на месте новом. Коммунистическая власть каким-то удивительным способом сумела лишить русское крестьянство смысла существования - благодаря колхозам обесценились и труд,

и имущество. Помню, одна бабушка во Владимирской области в ответ на мое предложение - сто рублей за икону - ответила: «Нет. Вот если с домом, то продам. За двести». Старую икону вместе с домом в деревне можно было купить за шесть тогдашних пенсий.

– То есть в советской деревне люди не держались за свои иконы и охотно продавали их?

–  В общем, да. За иконы своих предков держались только старообрядцы - выманить у них образ было трудно. Я объяснял им, что икона должна жить, должна быть отреставрирована, а не лежать на чердаке в виде черной доски. Иногда мне это удавалось - я брал растворитель, скальпель и показывал. До сих пор храню у себя Богоматерь Владимирскую, которую купил у староверов-федосеевцев. Представители этой секты отказывались от брака и всего, что с браком связано. Помимо прочего они отказывались служить в армии. Чтобы не попасться на глаза милиции, они (во времена советской власти!) десятилетиями перемещались в пределах Владимирской области. Русские кочевники во имя веры. Религиозный андерграунд. Больше всего приключений у меня было связано именно с ними. Могли и с дубиной встретить - правда, у меня до таких вооруженных конфликтов дело не доходило.

– Но в глазах общества вы должны были выглядеть, мягко говоря…

–  Чего уж там, преступниками, просто преступниками. У нас была большая компания иконщиков. К середине семидесятых для всех нас этот промысел превратился в серьезную профессию. Мы заняли нишу между современными антикварами и… ну, разбойниками, наверное. Никто ведь никогда не знал, краденую вещь тебе принесли деревенские ребята или нет. Конечно, мы спрашивали. И, конечно, каждый раз получали отрицательный ответ - нет, мол, не краденое. Но что мы могли сделать кроме того, что спросить? На мой взгляд, каждая вторая проданная икона была сворована местными жителями у односельчан.

– По идее, вами должна была очень быстро заинтересоваться милиция.

–  Она и интересовалась - как нами, так и нашими «контрагентами» в деревнях. Политика была такая: иконы у них изымали, некоторое время проверяли, не краденые ли, а затем просто сжигали. Как правило, раз в год областная милиция посылала запрос в местный краеведческий музей. Оттуда приезжал сотрудник и отбирал в лучшем случае одну вещь, остальное все списывалось и шло на растопку.

В одном подмосковном городе нас с братом задержали с мешком икон, прямо на станции. Я купил милиционерам несколько бутылок водки, нас отпустили, а потом и говорят: «Мы вот как раз вчера списали весь годовой сбор икон. Вон, весь чулан в отделении ими забит». Я спрашиваю - а в каком они состоянии? Они - да вот, порубили мы их, но еще не сожгли. За два ящика водки мы купили у них все, что они уже покололи. В течение года мой реставратор восстанавливал эти образа.

II.

– Откуда в советское время мог взяться спрос на ваш товар?

–  В семидесятые Брежнев, как известно, открыл евреям выезд. Им практически ничего не разрешалось вывозить - ни денег, ни драгоценностей. Но иконы, как ни странно, брать с собой было можно: по пять штук на одного члена семьи. Семьи выезжали большие - из Одессы, из Грузии, по десять-пятнадцать человек; они и покупали у нас иконы, вывозили их и перепродавали. Представьте, какое оживление на антикварном рынке Европы вызвало такое резкое увеличение доли русской старины. Покупателей было много: русские иконы были редкостью, которую можно было купить за небольшие деньги. Особой любовью наш товар пользовался в Италии - там русскими иконами нередко украшали витрины магазинов; я обнаружил это, когда впервые приехал в Рим.

Постепенно сформировался челночный иконный бизнес. Контрабандистами работали в основном студенты из развивающихся африканских стран, учившиеся в Москве. Они могли свободно выезжать в другие страны и, пользуясь этим, вывозили иконы в оптовых количествах. Торговля шла бойко - в Берлине челнокам платили сразу за чемодан, не открывая. А обратно студенты привозили часы и платки с люрексом - наша промышленность их не выпускала, а среди женщин советского Востока на них был большой спрос.

– Вас послушать, так прямо какой-то мировой рынок под носом у ЦК КПСС. Неужели вами не интересовался КГБ?