Русская жизнь. Корпорации (февраль 2009)
Шрифт:
«Я вообще поражен, как можно!
– говорит один из приморских депутатов, тоже получивший приглашение, но нашедший в себе силы отказаться от японских солнечных ванн.
– Администрация Приморского края автоматом режет все на 10 процентов: и целевые медицинские программы, в том числе социальные болезни, туберкулез, кардиология, онкология. Как можно резать по живому?» По живому - это не метафора. Приморский край, один из немногих, кто уже сворачивает социальные расходы первейшей необходимости: финансирование программ по сахарному диабету, туберкулезу, астме, по обеспечению бесплатными лекарствами. В других регионах, по крайней мере, декларативно, до последнего стараются не жертвовать соцрасходами - Приморье сбрасывает их, как балласт.
Как можно, вопрошает честный депутат? Но надо бы не возмущаться, а пожалеть политиков и чиновников: привычка свыше им дана. Они, может быть, искренне не возьмут
После бала
Сокращение внутренних войск МВД приостановлено - 60 тысяч человек, готовых к увольнению, остаются на местах. По всей видимости, откроются новые вакансии, милиционерам предстоит горячая страда сразу по двум направлениям. Первое - массовые протесты свежеуволенных. Уже наивно рассчитывать, что это где-то там, в далеких регионах, красные мутят народ, - социальные марши более чем возможны даже в Москве, сказал начальник столичного ГУВД генерал Пронин. Пока протестная энергия масс в основном уходит на решение личных трудовых ситуаций, - но горючего уже достаточно для массовых беспорядков. Начнется (не дай бог, конечно; будем верить, что не начнется) с Сибири и Урала, - опорный край державы особенно лихорадит, Магнитогорск волнуется, сотни рабочих Златоуста с трудом удерживают.
И вторая милицейская тревога, преимущественно для мегаполисов, - гастарбайтерская преступность. Жареный петух клюнул известно куда, и у московской власти будто бы раскрылись глаза. 30 процентов всех преступлений в прошлом году совершили иностранцы (98 процентов из них - жители ближнего зарубежья), и показатели неизбежно будут ухудшаться, сказал глава столичного ГУВД - и обратился в Мосгордуму с просьбой ужесточить наказание за совершенное преступление для мигрантов. А замминистра МВД Аркадий Еделев чеканно сформулировал: «Возрастание безработицы на 1 % увеличивает преступность на 5 процентов».
Депутаты Московской городской думы предлагают новую уголовную ответственность - пока не для мигрантов, но для пособников незаконной миграции - и сажать их, криминальных работодателей, аж на шесть лет. Вообще 2008 год, в особенности вторая его половина, прошел в припадке небывалой бдительности и законолюбия: количество «мероприятий по выявлению незаконных иммигрантов», проще говоря, облав, выросло почти на 40 %; за 9 месяцев 2008 года выявлены без малого два миллиона административных правонарушений. Это что - позднее прозрение? Нет, конечно, - и специфическую преступность, и инфекционную опасность (14 процентов гастарбайтеров - носители ВИЧ-инфекции, туберкулеза и сифилиса) власти увидели ровно тогда, когда приказал экономический момент.
А уж как любили-то еще полгода назад, как манили, какой был красивый роман.
Евгения Долгинова
Лирика
5 февраля, четверг
В четверг к половине десятого я отправился на день рождения Антона в ресторан ХЛАМ (художники - литераторы - артисты - музыканты), где за остаток вечера перебывало человек шестьсот. Помимо тех, о ком гласит название, там были журналисты, продюсеры, модельеры, телезвезды, жены миллиардеров, трансвеститы, послы - все, как в европах: шумно, ярко, бессмысленно, мило. Но при чем здесь я? Я уж лет десять как не хожу в такие собрания, зачем же сейчас явился? У меня нет ни желания, ни интереса, ни надобности бывать на публике, нет, наконец, полагающейся случаю одежды. Рубашка навыпуск, чтобы скрыть живот, это совсем не тот наряд, в котором блистают в свете. Что мне делать в этой куче селебритиз? Можно, конечно, пробраться в угол и с великолепным презрением наблюдать за окружающими, но роль усталого скептика в модной тусовке вообще-то чрезвычайно глупа. Общество трезвости это какая-то чепуха, говорил Толстой. Если общество, надо пить, если трезвость, зачем собираться? Так и здесь. Если презираешь свет, сиди дома, если пришел, то изволь соответствовать, будь добр расслабляться. Но расслабляться нет никаких сил. И к чему я тут?
– чушь какая-то.
6 февраля, пятница
В пятницу - кончен пир, умолкли хоры - я с чувством исполненного долга предавался безделию и собирался писать письмо
– мартовский, Т.
– майская, Д.
– июньская, Никола - тоже, М.
– через день после него, мачеха моя - сентябрьская, отец родился в ноябре, Ан.
– тем же месяцем, предыдущим числом. Остальные спокойно обойдутся без моего поздравления. О-бой-дут-ся. Я свободен и могу думать про реализм, о котором вызвался сочинять письмо Т. Но реализм ретировался, голова была полна одним: необходимостью кого-то поздравить. Тьфу.
В конце концов, вспомнилась моя давняя приятельница Е-ова, похожая на лань, с лицом Одри Хэпберн, в белых носочках и замшевых туфельках, в плиссированной юбке колоколом, с широким поясом, туго схватывающим ее самую узкую в мире талию. Е-ова-лань со своим колоколом встала передо мной как живая. Зачем? Она, действительно, родилась в начале февраля, в один день с бабушкой, это я помню, потому что каждый год, ерзая, высиживал положенные часы в кругу семьи, чтобы потом лететь к Е-овой. Но зачем мне сейчас ей звонить? И кому звонить, главное? Е-ова была сильно меня старше. По моим подсчетам лани должно быть 63 года. Жива ли она? И жива ли ее талия? Вряд ли. Очень мутный день пятницы закончился таким же мутным сном - тяжелым, болезненным.
7 февраля, суббота
В субботу не было ничего, пустота.
8 февраля, воскресенье
А в воскресенье я собрался к отцу - к ним с мачехой без специального повода, просто так, пришла их дочь с мужем-канадцем, словно из воздуха образовался мой единокровный брат. Вышел семейный вечер, и отец предался воспоминаниям; заговорил о бабушке, я заметил, что она умерла молодой, теперь я это понимаю, раньше она мне казалась древней старухой. Сколько ей было лет?
– спросила мачеха.
– Это легко подсчитать. Она умерла в 1981-м, а была девя… Девятого года, - вскричал я.
– И сейчас девятый год. У нее ведь в начале февраля был день рождения?
– Шестого февраля, - подтвердил отец.
То бишь, в пятницу. В пятницу бабушке исполнилось сто лет.
В отличие от Е-овой, что называется, очень миленькой, бабушка была настоящей красавицей, но это я знаю только по фотографиям. С детства она усвоила все типовые дворянские добродетели: бегло играла на фортепьянах, изрядно живописала маслом - ужасающие натюрморты с селедкой и бликующим бутылочным стеклом - и даже сочиняла стихи: «В этой сутолоке дней, в этой жизни суматохе как-то стало мне трудней отвечать на ваши вздохи». Сутолока дней победила вздохи, в бабушке была удивительная воля к жизни; несмотря на происхождение (или благодаря ему?), она стремилась вписаться в новый мир и вписалась в него: стала деканом ГИТИСа, дружила с селебритиз, жизнь удалась. Я помню ее светской советской гранд-дамой, непременно за столом и среди гостей. И хрустенье салфеток, и приправ острота, и вино всех расцветок, и всех водок сорта. Степенная номенклатурная вакханалия, воспетая Пастернаком. И под говор стоустый люстра топит в лучах плечи, спины и бюсты, и сережки в ушах.
Казалось, она не бывает одна, я не мог представить ее читающей. Всегда в движении, она была окружена шуршащими креп-жоржетовыми подругами, которые оставляли на моих щеках жирные равнодушные следы помады. Боже, как я это ненавидел. В тринадцать лет она взяла меня на море, там была шумная компания, какой-то модный художник и его блондинка с большим подвижным крупом. Бабушка перед летом долго сидела на диете, сделала подтяжку, диковинную по тем временам, и в 62 вновь расцвела. Я выглядел старше своих лет, это было некстати. «Ты будешь называть меня тетей», - решила она, возражения не принимались. Но когда в моей жизни возникла Е-ова, бабушка была уже другой: круг ее знаменитостей поредел, а память ослабла, она записывала на отрывном календаре их дни рождения, но это не помогало: за хорошо сервированным столом было все больше пустых стульев. Пережив два инсульта, она растолстела, облысела и окончательно превратилась в московскую барыню, жесткую и жалкую. Когда я, полный мыслей о Е-овой, подходил, наконец, к ней прощаться, на меня с укоризной глядел печальный плешивый бегемот.