Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)
Шрифт:
– А как ее фамилия?
– Не помню. Помню только, что она работала зубным врачом. Что было страшно удобно, потому что на все секретные свидания, так называемые явки, мы приходили как пациенты к зубному врачу. Для партийной работы было важно иметь хороший контингент зубных врачей.
– А кого из выдающихся лидеров казанской организации большевиков вы помните?
– Молотов еще в годы революции 1905 года был учеником тамошнего реального училища. Я знал о его существовании и встречался с ним бегло. Он был на четыре года моложе меня.
– Тогда он, конечно, был Скрябиным.
– Да, Скрябиным. Он начал свою деятельность
– А как сложилась судьба Тихомирнова?
– Он работал сначала в России, потом в эмиграции, был своего рода агентом Ленина, незадолго до революции переехал в Финляндию, устанавливал связи между заграницей и Россией. Потом я его видел в Казани в семнадцатом году. Между прочим, тогда в одном откровенном разговоре Виктор признал, что большевики получали немецкие деньги. Правда, он утверждал, что средства выделило не правительство, а немецкая социал-демократическая партия. На самом деле деньги шли через такие каналы, чтобы получавшие их не знали, что они перечисляются правительством.
– А какие-то детали об этих деньгах Тихомирнов вам еще рассказал, или он сам не знал ничего больше?
– Он мне назвал какую-то сумму, я думаю, сильно преуменьшенную. Но он мог и не знать правды. Ведь среди большевиков очень мало кто был в курсе этого дела. В последнее время стало известно, что за годы войны, по январь 1918 года, на работу в России Германией было истрачено сорок семь или сорок восемь миллионов марок. Точнее, они были ассигнованы, но, кажется, не были полностью истрачены. Нельзя сказать, что все эти деньги были отданы напрямую большевикам: работа велась во множестве форм - в частности, на Украине, на Кавказе среди мусульманского населения. Так что понять, какая доля пришлась большевикам, трудно. Впрочем, из недавно опубликованной официальной сводки видно, что денежная масса была не так уж велика: в маленькой Румынии было истрачено больше, чем во всей громадной Российской Империи. А в Румынии все-таки большевистской революции не было. Так что утверждение Бориса Натановича Шуба, будто без этих денег не было бы Октябрьской революции, - вздор.
Но интересно отметить любопытный факт: все остававшиеся в Казани большевики, за единичными исключениями, ушли от большевизма и в семнадцатом году образовали меньшевистскую организацию. Большевикам пришлось создавать (и этим занимался именно Тихомирнов) свою организацию в Казани заново.
Я был тогда военным обозревателем местной либеральной газеты «Камско-Волжская речь». При той системе информации о ходе войны, которая тогда существовала, было совершенно невозможно разобраться, какие военные операции происходят на фронте. В официальных сообщениях всегда указывали какие-то маленькие, совершенно неизвестные местечки. Только с помощью чрезвычайно подробных карт Генерального штаба, которые я достал, можно было понять, что на самом деле происходит. Скажем, сообщалось, что наши войска заняли позиции вблизи такого-то городка. Никто не знал, что это означало довольно-таки резкое отступление от прежде занятых позиций.
– А сколько раз вы встречали Ленина, и в какие годы?
– Помню, встретил его в конце 1905 года. После заседания Совета я с несколькими товарищами обыкновенно заходил в пивную, и один раз я пил пиво за одним столом с Лениным, и мы разговаривали. Другой раз я шел с ним рядом на какой-то демонстрации, помню, что он со всеми вместе пел «Варшавянку»; мне говорили, что это единственная песня, которую Ленин знал и мог петь. И потом встречал его на различных собраниях. В последний раз я его видел на собрании в Териоках 6 августа 1906 года.
В 1905- 1906 годах Ленин, как я думаю, совершенно не понимал русской действительности.
Приведу очень любопытный эпизод. Первая Государственная Дума была разогнана после того, как фактически голосами кадетской партии была принята резолюция по аграрному вопросу. Ленин же до такой степени не разбирался в существе дела, что посчитал, будто эта резолюция явилась результатом сделки между кадетской партией и правительством, и уехал из Петербурга в дачное место Саблино писать брошюру об измене кадетов революции. И только он ее начал, как Дума была распущена.
Еще он категорически утверждал, что в сентябре, самое позднее в октябре 1906 года пойдет полоса восстаний. Даже мне, тогда почти мальчику, было совершенно ясно, что это абсолютно нереальная перспектива.
Но в 1917 году, надо признать, он чрезвычайно точно учуял стихию русской жизни, и на этом он построил свою концепцию захвата власти. Она, кстати, сначала совершенно поразила почти всех своей фантастичностью. На собрании в Петрограде, где Ленин излагал свой план (я там уже не был, так как ничего общего с большевиками не имел), один мой очень близкий товарищ стоял рядом с Крупской. Она повернулась к нему и сказала: «Ильич, кажется, с ума сошел!» - до такой степени это все выглядело утопически.
Между тем печальный опыт показал, что концепция эта была как раз самая реалистическая из тогда существовавших. Несмотря на то, что Ленин долго жил в эмиграции, он сумел наладить регулярные сношения с Россией и, видимо, был хорошо ориентирован.
– Вы думаете, что Ленин основывался на каком-то логическом анализе положения?
– Здесь сработало несколько факторов. Но надо все-таки отметить, что всего за месяц до Февральской революции Ленин читал в Цюрихе доклад, где говорил о том, что наше поколение революцию не увидит. И сам факт революции дал очень мощный толчок его мыслям. Он ожидал, что Февральская революция развяжет революцию на Западе, что российский пример будет иметь решающее значение. Но, с другой стороны, все-таки учуял бурю в самой России (а многие ее как раз не ощущали и представляли себе развитие революции очень идеалистически).
И тут, я думаю, нужно отметить один факт. В России было ожидание революции; конечно, трудно говорить за всех, настроения были очень различные. Но начиная с весны 1915 года стали доходить слухи, а потом и рассказы возвращавшихся из отпусков или раненых о совершенно угнетенном настроении в армии и о той катастрофе, которая происходила на фронте: если не во всех, то во многих боевых частях просто-напросто не было оружия. Я почувствовал это настроение, когда однажды услышал песню, которую пела рота солдат. Мне были известны такие слова на этот мотив: «А вот и окопы, Трещат пулеметы, А их не боятся…»