Русская жизнь. Русский бог (декабрь 2007)
Шрифт:
– Я могу с вами говорить, так сказать, не по газетам и журналам. Я буду говорить о своем видении и знании, потому что я был летчиком. А до того я всю войну вон здесь на крыше торчал. Народ загоняли в бомбоубежище под домом, а мы, ребята, сидели наверху и все, что было, видели и слышали. Родители не возражали, у меня отец такой был - никаких бомбоубежищ. Они с матерью всегда дома оставались. Вон у нас дом буквой «П» построен, так бомбоубежище было ровно под двором, полметра ниже асфальта, какой смысл? Боялись мы только осколков от зенитных снарядов, а больше ничего не боялись. А они вот такие вот примерно - вжи, вжи - по крыше бьют, пробивают. И во время тревоги больше предохраняли людей, прохожих, как раз от этих осколков. Поскольку стреляли зенитки беспорядочно, и правильно делали, потому что, вы поймите, если б они их сбивали, то самолеты сюда бы падали!
Два самолета немецких все-таки упало: один в районе Филей в Москва-реку, и его потом
Но вообще вся ПВО была построена на том, чтобы врага на Москву не допустить, потому что иначе - Бог знает, что было бы. Сбивали их там, в Подмосковье, гибли, конечно, и наши летчики невероятно, тот же Талалихин - почему он погиб, вернее, совершил таран? Все имели пулеметы скорострельные - 1800 выстрелов в минуту, а запас патронов у него 800-900. Пулемет смотрит строго вперед. А он не может идти вот так ровно на фашиста, его болтают потоки воздушные, крыло-то тонкое. Вот он пострелял-пострелял, уже нет патронов, что делать? Но тот немец все-таки не прилетел в Москву. Если в процентном отношении взять летчиков и любой другой род войск - нигде нет столько героев, и больше всего - награжденных посмертно. Я где-то читал, что средний налет наших - 10 вылетов, а потом уже сбит. А ведь худо-бедно одних только ИЛов выпущено было 36600, вот и считайте. По-2, это ж вообще, я не знаю, как это, каким патриотом надо быть - самолет из трехмиллиметровой фанеры сделан, у него две бомбы по 50 кг, и все. А на нем девчонки летали, камикадзе. И вот колоссальная забота наших ПВО в том, что они врага сюда не пустили.
Один раз днем прозвучало: «Граждане, угроза воздушного нападения миновала!», а мы сидим на крыше. И вдруг бух, бух, бух - а тревоги нет, отбой сделали. Ну, побежали. А бомба упала вот где 40-й магазин и КГБ, Фуркасовский переулок. Мы прибежали, а там четверых уже увезли на «Скорой помощи», больше не было погибших. А ведь мы слышали три удара! Мы побежали дальше, вниз туда, там бомба попала в Большой театр, прямо за колоннами. А там был ремонт - кирпичей и строительных материалов навалено, и вот этими осколками многих ранило. Тоже «Скорые» были, но тоже мы не увидели убитых. И третья бомба упала напротив Центрального телеграфа, там был магазин «Диетические продукты», там уже очередь стояла. Ну и вот тоже она упала на мостовой, и осколками кого-то ранило. Это был одиночный самолет, с востока пришел, а его же с запада ждали и где-то прозевали. А так дневные налеты - это истребители, бомбардировщик днем собьют. Истребитель вылетал для сопровождения самолета, так что если оторвется, то только ради хулиганства, если вооружение еще осталось.
Вот эти три бомбы конкретно. И еще две я знаю: прямо в ЦК партии на Старой площади, в край, прошило 4 этажа, но через полмесяца все было чистенько. И вторая того же немца бомба упала в гараж МВД, в Большом Кисельном. Мы прибежали, там тоже суматоха… Одна зажигалка у нас упала. Пробила крышу, искры во все стороны бросает, как фейерверк. А на каждом чердаке бочки - летом вода, зимой песок. Она шипит, ее клещами раз - и в воду. Ну, нам же было интересно, мы ее из воды достали потом и давай зажигать, уж и в костер клали, и по-всякому - не фига ее не зажжешь. Черт знает ее, из чего сделана, так ничего и не получилось.
А насчет прицельного бомбометания, я вам скажу… Во время войны летали по компасу, и еще был «компас Кагановича» - железные дороги, они видны очень. Немцы бы наверняка разбомбили МОГЭС, телеграф, Кремль, если бы могли бить точечно, но все попадания - только случайные. Штурман немецкий, для того, чтоб попасть в Кремль, должен сориентироваться совершенно точно. Вот он летит, поймал, например, Серпухов, и говорит летчику: «Скорость 300, высота 4, курс такой-то». И летчик по этим данным высчитывает, когда он долетит до Кремля на ровной скорости. Но он-то рассчитал только путевую, а воздушная другая! Скорость ветра в 20 километров - небольшая, но он, значит, летит уже 280. Ветер боковой!
– он еще здесь ошибку имеет. И вот он рассчитал, что над Кремлем будет через 21 минуту 30 секунд. 20.30 проходит, он дергает сбрасыватели, бомбы летят. Но он в этот момент Кремля не видит.
А еще газеты писали, что поймали шпиона, который моргал фонариком, так вы пойдите к Сретенским воротам и попробуйте, даже отсюда ничего не увидите, а у них высота не меньше четырех километров. Так что ПВО сделали все, что могли и не могли - Москва все-таки осталась цела.
Итак, подведу итоги. Москва осталась цела, а ведь - страшно молвить - могла и не остаться. И вот здесь самое, на мой взгляд, главное и самое удивительное. Сотрудники музеев Кремля подтверждают: в Кремль попало три немецких бомбы. Одна угодила в здание Арсенала, там погибли солдаты. Другая упала в нескольких метрах к югу от Архангельского собора, усыпальницы московских князей. Всего лишь побила окна. Третья пробила свод Большого Кремлевского дворца, шарахнулась об пол и не разорвалась - говорят, что внутри нее была найдена записка с пламенным приветом от немецких подпольщиков. А ведь легкое дуновение ветра, незначительное изменение курса блуждающих на недосягаемой высоте бомбардировщиков, раскрытие банды подпольных диверсантов в далекой Германии… Повторюсь - только гадать остается, как страшное известие о разрушении Кремля, сердца нашей Родины, аукнулось бы на фронте.
А вот вам еще одна параллельная история: Наполеон, уходя из Москвы, велел пустить Кремль на воздух, сровнять с землей все имеющиеся в наличии дворцы, башни и соборы. Но, как говорят, сердце России спасли два случайных обстоятельства: сюда очень своевременно пробились казаки, перебившие подрывников и обезвредившие часть зарядов. А главное - над Москвой пролился нормальный осенний дождик, потушивший большую часть тлевших фитилей. Разрушения были, но они оказались минимальными. И все-таки Соборная звонница была сметена до самого основания, а примыкающий к ней Иван Великий, географический и мистический центр древней столицы, покачнулся и снова стал на свое место.
Чудны дела Твои, Господи!
Дядя, подари мне на елочку собачку!
По страницам старой новогодней прессы
Сатирикон , 1909, № 52
Рождественский мальчишка
(Сказочка)
Сначала все, как всегда, по-старому, по-бывалому, все так, как полагается в рождественском рассказе: и сильный мороз был, и елка за зеркальным окном у богатого чиновника, и звезды теплились, как лампады всемирные, и тучки грезили… А под окном, тоже по-старому, стоял бедный, но добрый рождественский мальчик, зяб и смотрел, как веселятся богатые дети. Ну совсем так же, как каждый год в рождественскую ночь бывает. Повторяю: и звезды на небе, как свечи, в свечи на елке, как звезды… А дальше невесть что, совсем не по-сказочному: вместо того, чтобы просто и мирно замерзнуть, мальчишка взял, да ни с того ни с сего вдруг так рассердился, так обозлился, что топнул стоптанным башмаком по мерзлой земле. Сначала топнул, а потом плюнул. Плюнув, буркнул:
– Непременно во всех газетах рассказов обо мне понапишут, понапечатают… Все Баранцевичи добрым сделают и сладких слов наговорят… Так-таки зря и замерзнешь без всякого для себя удовольствия. Не желаю!…
Притворился злым, оторвал примерзший было к земле камушек да изо всей силы и швырнул его в зеркальное окно. А за окном богатые дети хороводы водили, взрослые на стульях сидели, сложив руки на животах, успокоенных праздничной сытостью и довольством.
Швырнул… и под забором уселся ждать, пока не замерзнет полегоньку. А в комнате, когда мороз седыми клубами через разбитое окно ворвался и всех холодом обдало, перепуг произошел: ведь ко всему и сынишку младшего у барыни слегка камушком ушибло. Сначала перепуг, а за ним переполох: одна дама в шелковом платье в обморок упала, и ногу в желтом чулке вплоть до колена чиновнику особых поручений показала; папа, он же и действительный статский советник, за полицией горничную Дашу послал; гимназист Сеня среди суматохи горничную в начале коридора в щеку поцеловал, а студент Петя в конце коридора ущипнуть кое-как успел; мама подведенными глазами всю землю обшарила, папа грозно пальцем разбитому окну погрозил и произнес величаво: сначала успокоение, а потом обновление!… Даже мопсик Чекуртышка кошку Мурку за хвост грызнул. Не то чтобы мирное торжество было нарушено, а так как-то изменилось все на часок-другой. Мальчишка же, камнем в окно швырнувший, тем временем, конечно, не стерпел и под забором замерзнуть сподобился, согласно многим статьям устава рождественского, налагаемого на мальчишек писателями. Ну, замерз глупыш, замерз несмышленыш - это бы еще ничего. Скверно то, что он дороги просто в рай не нашел, заблудившись. Да и как не заблудиться среди звезд высоких, частых: хуже леса дремучего, ельника сплошного. И вместо рая попал к Магомету в приемную. У Магомета в тот вечер будни были и как раз приемные часы. Удивился несколько старец, пожал плечами, губами и спросил:
– Что? Зачем? Куда?
– Да я не знаю, дедушка, куда позволите!… Обогреться бы.
Еще больше удивился Магомет, рукой по голове провел, улыбнулся:
– Преждевременно, и не по месту назначения.
– Замерз я, дедушка, как полагается, а дойти, куда следует, не мог, заблудился, и теперь деться некуда.
– Гм… а к нам цензура не пропустит… И по 73-й, и по 4004-й.
Заревел мальчишка непутевый с устатку, да с испугу, засунул палец в рот, слезы так звездочками махонькими и падают, а он грязными кулачонками их по лицу размазывает. Молчит замухрыга, дрожит как осиновый лист. Видит, что не туда попал.