Русская жизнь. Захолустье (ноябрь 2007)
Шрифт:
Братик воззрился на продавца иронично и глазами перебегал с одной родинки на другую, словно пересчитывая их. Казалось, что от волнения у продавца появилось на лице несколько новых родинок.
– Эко тебя… вызвездило, - сказал братик.
– А?
– сказал продавец.
– Считай, - сказал братик, и передал деньги.
Дубчик в это время мечтательно обходил «копейку», и было видно, что с каждым кругом она нравится ему все больше.
Поглаживая ее ладонью по капоту и постукивая носком ботинка по колесам, Дубчик улыбался.
Продавец
– Чего ты убрал?
– спросил братик.
– Все правильно?
– Все правильно, - быстро ответил продавец, и добавил: - Дома пересчитаю.
Он смотрел куда-то поверх братика и делал странные движения лицом, от чего казалось, что родинки на его лбу и щеках перебегают с места на место.
Братик обернулся. Ко двору шло несколько парней, числом пять, нарочито неспешных и старательно настраивающих себя на суровый лад.
Дубчик по-прежнему улыбался и выглядел так, словно рад был грядущему знакомству, хотя мне казалось, что для веселья нет ни одной причины.
Подходящие начали подавать голоса еще издалека. Всевозможными междометиями они приветствовали продавца «копейки», но тот не отзывался.
– Ключи дай, - сказал братик спокойно. Он всегда быстро соображал.
– А?
– спросил белолобый.
– Ключи. От машины. Дай, - и протянул ладонь.
В нее легли нагретые обильно вспотевшей рукой белолобого ключи.
Братик, по всей видимости, осознавал, что мы сейчас можем легко свалить, оставив белолобого разбираться с деревенской братвой, но так вот сразу, после покупки, бросать продавца ему, видимо, не желалось. Не по-людски это.
И мы дождались, когда гости подошли и встали полукругом, руки в карманах телогреек, телогрейки надеты либо на голое тело, либо на грязную майку. Август был, я же говорю.
Дубчик вытащил из кармана коробок спичек и подошел к нам, оставив «копейку». Я знаю, зачем он вытаскивает коробок, я уже видел этот номер. Он сейчас будет им тихонько трясти и поглаживать его в своих заскорузлых пальцах, а потом, в какой-то момент, легким, не пугающим движением подбросит вверх. Пока стоящий напротив него будет сопровождать глазами полет коробка, ему в челюсть влетит маленький, но очень твердый кулак Дубчика.
Дубчик мог бы еще после этого фокуса поймать коробок, но он не любит дешевых эффектов.
– Ну что, Лобан, созрел?
– спросили пришедшие нашего продавца, с напряженным интересом оглядевая нас и машину Дубчика.
Братик убрал ключи в карман. Дубчик достал спичку и стал ее жевать.
– Оглох, что ли, Лобан?
– спросили белолобого, и тот раскрыл безвольный рот, не в силах издать и звука.
– А что за проблема, парни?
– спросил братик миролюбиво.
– Это же не твоя проблема, - ответил ему один из пришедших, но согласия в их рядах не было, и одновременно в разговор вступил второй.
– Ты деньги привез за тачку?
– Всем, что ли, поровну раздать?
– спросил братик наивно.
– Нет, только мне, - ответил один из пятерых.
– Много тебе он должен?
– С-с… Семь штук, - помявшись, уточнили братику. Отвечавший был рыж, кривоног и, по-видимому, глуп.
Дубчик тихонько тряс коробком и все пытался заглянуть братику в лицо, чтобы понять: пора или еще не пора. Братик приметил беспокойство товарища и неприметно кивнул: стой пока, не дергайся.
– Давайте, парни, все по справедляку разрешим, - сказал братик пришедшему забрать должок.
– Я за Лобана говорю, ты - за себя. Годится?
– Лобан сам умеет разговаривать, - не согласился кто-то.
– Но деньги-то пока у меня, - соврал братик.
– И сейчас я имею дело с Лобаном. Значит, я могу выслушать, что вы ему предъявите, и решить, отдать вам деньги или нет. Ты ведь не против, Лобан, если я выслушаю парней?
Белолобый кивнул так сильно, что родинки на его лице едва не осыпались в траву.
– Рисуйте ситуацию, парни, мы слушаем внимательно, - заключил братик.
– Он мою козу задавил, - сразу выпалил рыжий в ответ.
– Реально, - ответил братик, голос его чуть дрогнул от близкой улыбки, но в последний момент он улыбку припрятал.
– У тебя коза есть?
– У бабки, - собеседник братика отвечал быстро, и эта поспешность сразу выдавала его слабость.
– Погибла коза?
– спросил братик.
– Нет, нога сломалась.
– Понял, - сказал братик.
Я с трудом сдерживал смех.
– И нога козы стоит семь штук?
– спросил братик.
– Семь штук, - повторил за ним рыжий все так же поспешно.
Братик кивнул и помолчал.
– А теперь ты мне обоснуй, - попросил он.
– Отчего это стоит семь штук?
– В смысле?
– тряхнул грязным рыжим вихром его собеседник.
– Почему твоя предъява тянет на семь штук? Кто так решил? Ты так решил?
– Я… - уже медленнее отвечали братику.
– А почему семь? Почему не пять? Почему не девять? А? Почему не шесть тысяч триста сорок один рубль двадцать копеек?
Братик умел искренне раздражаться от человеческой глупости и смотреть при этом бешеными глазами.
– Ты не знаешь, что любую предъяву надо обосновать?
– спрашивал он.
– Тебе никто этого не говорил? А? Или ты не знаешь, что бывает за необоснованные предъявы?
– Почему я должен обосновать?
– ответили братику, и тут братик, наконец, засмеялся.
– Мне нечего тебе сказать больше, - произнес он с дистиллированным пацанским презрением.
В рядах наших гостей произошло странное движение, будто каждый из них искал себе опору в соседе, а сосед тем временем сам чувствовал некую шаткость. Разговаривать им, видимо, расхотелось; время для начала драки показалось потерянным; и уходить молча было совсем западло.