Русские банды Нью-Йорка
Шрифт:
— Мозес, Мозес! Шампанского в четвертый!
Потом уселась к нему на колени и жарко поцеловала. Илья сжал губы, сопротивляясь напору ее острого язычка.
— Какой ты смешной! — Девица взъерошила его волосы. — Не любишь целоваться, сладкий?
— Как тебя зовут? — откашлявшись, спросил он.
— Изабелла. Я из Коннектикута, а ты?
— Какая разница?
— Ну да, я и так вижу, что ты не из Коннектикута. А я жила там до двенадцати лет. Потом случилась ужасная история. Меня изнасиловал лавочник, и отец выгнал меня из дому. Мы с мамочкой перебрались в Нью-Йорк…
—
— Нет, мамочка здесь устроилась на завод, и ей отрезало ноги машиной. И теперь я должна кормить ее и своего маленького братика, — щебетала Изабелла, быстро расстегивая свое платье на груди. — Ты мне поможешь раздеться?
— Сама, что ли, не справишься?
— Некоторые любят помогать. А есть и такие грубияны, которые просто рвут платье. Но я от таких держусь подальше. Это матросы, которые по полгода не видели женщин, кроме тех, что нарисованы у них над койками. Они по ночам на них любуются, и думают, что рука способна заменить женщину. Но от руки они только все больше и больше звереют. И надо, чтобы первые три ночи с ними провела Мартышка Кэт или Парижанка Зизи, и только тогда они начинают понимать приличное обхождение. Но к этому времени они почти всегда уже остаются без денег.
С этими словами она соскочила с его колен, и платье соскользнуло на пол.
Изабелла стояла перед ним совершенно голая, растирая свои маленькие груди.
— Что-то долго шампанское не несут, — сказал Илья, вставая с постели.
Он шагнул к двери и наткнулся на стул, потому что смотрел совсем в другую сторону — его взгляд словно прилип к ее лобку, густо покрытому смешными кудряшками. А Изабелла, хихикнув, откинула одеяло и нырнула под него.
— Не забудь взять жетончик, когда купишь шампанское, — сказала она деловито. — Мы их сдаем в конце смены, и за каждый жетон получаем по доллару.
— И много набегает? — поинтересовался он.
— Ой, миленький, какие глупости ты спрашиваешь! Иди скорей ко мне, время бежит!
«Да, время бежит», — подумал он, выходя в коридор. В «Арсенале», точно так же, как в салуне Гарри Хилла, не было настенных часов, и окна были затянуты портьерами — чтобы посетитель не замечал, как пролетает время, и не спешил домой. Единственным, зато самым точным напоминанием о том, что пора уходить, были опустевшие карманы.
На галерее он столкнулся с огромным негром. Тот держал корзину с шампанским, и поперек черного бархатного жилета у него блестела цепочка для часов.
— Занеси бутылку в четвертый номер, — попросил его Илья, протягивая пятидолларовую монету. — Отдай девчонке жетон, и скажи, что я скоро приду. Кстати, который час?
— Еще только полночь, сэр, — ответил негр, пробуя монету на зуб.
Он торопливо шагал по темным улицам. Свет газовых фонарей расплывался мутными пятнами в ночном тумане.
«Спиро был прав, — думал Илья, — сегодня самая подходящая ночь для воров».
Подходя к лодочному причалу, он замедлил шаги и прислушался. Среди легкого плеска волн доносился приглушенный детский голос.
Сверчок сидел под фонарем на перилах, болтая ногами.
— …Он даже сильнее, чем Томас. Говорят, они поспорили, кто больше раз поднимет стул одной рукой за ножку, и Билли выиграл. Он только на вид такой, а руки у него, знаешь, какие цепкие! Если схватит за горло, голова сама отвалится!
Илья подошел ближе:
— Ты чего не спишь?
— Отцу помогаю. — Мальчуган соскочил с перил. — Билли, верно же — ты в салуне самый сильный?
— Не сильнее, чем Спиро.
Одноногий лодочник сидел внизу на перевернутой лодке, попыхивая трубкой. Он коротко свистнул, и из тумана, скрывавшего реку, послышался ответный свист, такой же короткий и негромкий.
— Малыш покараулит лодки, пока нас не будет, — сказал он, вставая. — Ты не хочешь переодеться? Накинь вот этот плащ, на реке под утро будет холодно. А я не люблю, когда над ухом стучат зубами.
Илья надел просторный черный плащ с капюшоном и пошел за лодочником. У края причала покачивалась на воде широкая черная шлюпка. В ней сидели двое, в таких же плащах.
— Мои друзья, Джейк и Костас, — представил их Спиро. — А это тот самый Билли, который приехал с турками.
— Они не турки, а армяне, — поправил Илья, забираясь в лодку. — С турками у них война.
— У нас тоже была война с турками, пока мы сюда не перебрались, — сказал Костас. — А здесь некогда воевать. Здесь работать надо. И здесь все равно, кто ты — грек, турок или еврей. Все одинаковы.
— Ну, наговорились? — недовольно спросил Спиро, отталкиваясь руками от причала. — Тогда закройте рот. И не открывайте его, пока мы не вернемся. Билли, на руль. И следи за моей рукой.
Он перебрался на нос шлюпки и лег там, высунувшись над водой. Махнул рукой. Джейк и Костас гребли слаженно и абсолютно бесшумно. Слышно было лишь, как падают капли, когда лопасти весел заносились над водой, да журчание волны вдоль борта.
В плотном тумане проплыли тусклые огоньки пирса и стоящих там пароходов. Спиро махнул рукой вправо, и Илья налег на румпель. Шлюпка еще несколько раз меняла направление, обходя препятствия, которые были видны только греку. Наконец, Спиро вскинул руку вверх, Илья замахал гребцам, и те замерли с поднятыми веслами. Шлюпка, казалось, застыла на месте. Но вот что-то коснулось ее носа, и корму стало сносить по течению.
Спиро развернулся и протиснулся между Джейком и Костасом, поманив к себе Илью. Головы всех четверых сблизились, и грек зашептал:
— Мы у баржи. Держимся за кормовой якорь. Когда появятся «речные крысы», дождемся, пока они не сделают свое дело. И пойдем за ними.
— А там? — спросил Илья.
— А там — посмотрим, — ответил Спиро. — Всё. Замерли.
«Это невозможно, — думал Илья. — Невозможно сидеть в лодке, не шевелясь, до самого утра. Он же сам говорил, что пираты приходят на рассвете. Значит, нам придется ждать часа три-четыре. Зачем тогда мы вышли так рано? Ну, это как раз понятно — чтобы занять место для засады. А если нас заметят вахтенные с баржи? Или с проходящих судов?