Русские и нерусские
Шрифт:
Но с другой стороны. онже информирован. К нему стекается! Да и, наконец, должен же он знать, что копится в нас с вами, каково давление в котле. Так что день, когда каждый может пристать к президенту с вопросом, — что-то вроде замера. Датчик. Или клапан — не сердечный, как мы запомнили при прежнем президенте, а для регулировки внутреннего сгорания.
Ну, тогда я задам свои вопросы. По международной ситуации, по внутренней обстановке и по повседневной жизни. Каждая тема — в три такта.
— Товарищ. то есть господин президент! Намерены ли Вы укреплять солидарность с Западом? Намерены ли Вы
— Господин. то бишь товарищ президент! Намерены ли Вы и впредь укреплять властную вертикаль и противостоять разгулу? Намерены ли Вы и впредь поддерживать предпринимательство и рыночную свободу? Понимаю. А как Вы намерены сочетать то и это?
— Товарищ. я хотел сказать: господин президент! Будут ли расти доходы так называемых олигархов? А будут ли расти зарплаты так называемых бюджетников? А как.
И далее — по триаде. Не гегелевской, понятно. А молитвенной — как она дошла до нас из древности, если не ошибаюсь, от испанцев:
— Господи! Дай мне силы изменить то, чего я не могу вытерпеть! Господи, дай мне
мужество вытерпеть то, чего я не в силах изменить! Господи, дай мне мудрость не перепутать одно с другим!
Силы, мужества и мудрости Вам, господин-товарищ президент!
Мы и наши проблемы
Руки Творца
Археологи не обнаруживают таких ранних стадий человеческого существования, когда бы не было у нас искусства. Еще в предутренних сумерках человечества мы получили его из Рук, которых не успели разглядеть. И не успели спросить: ЗАЧЕМ нам этот дар?
А. Солженицын, Нобелевская лекция
Конечно, дело не в «искусстве»: никогда Солженицын и не брал «этот дар» так узко. Дело — в Том, чьи и Руки у него — с прописной буквы. Дело — в контакте, в жесте: из Рук в руки. И то, что хотел бы их разглядеть, да вот не успел.
Интересно: а в принципе ЭТО можно ли «разглядеть»? А разглядишь — ЧТО увидишь? «Руки»? А если «руки» — не пропадет ли самый смысл того, что нас создало, не профанируется ли, не подменится ли нашим низким?
Читатель понимает, надеюсь, что я цитирую А.Солженицына не ради гностического спора. Меня интересует внутренний духовный статус одного из крупнейших русских писателей XX века. Разумеется, на семистах страницах первого (и главного) тома его «Публицистики» (а еще два или три тома будут, но все программное, то есть не сказанное по случаю, а написанное по собственной воле, собрано именно в первом томе), здесь рассыпано множество мыслей, которые хочется подхватить, проверить, оспорить. Что я и сделал впервые в январе 1996 года на страницах одной из газет. После чего на страницах одного из журналов мне было указано, что «рассыпать» тексты Солженицына на отдельные высказывания нельзя, а надо либо прослеживать ПУТЬ его мысли, либо взаимодействовать с СИСТЕМОЙ его философии, и если уж оспаривать, то именно ЦЕЛОЕ, а не «набор цитат» по меняющимся поводам.
«Путь» проследить, конечно, можно и на этом
Поскольку все это теперь «можно», то пусть другие эту непротиворечивость и созерцают. Мне интереснее другое: «кривизна жизненного пространства». Кривизна траекторий, по которым мы летаем с нашими прямыми мыслями. Если хотите, кривизна как черта реальности, которая нам досталась, разумеется, от Творца же. Это верно, что «феерический набор раздерганных высказываний» выдает человеку больше, чем «система», хотя критик, уличивший меня в таком подходе, усмотрел тут только «ловкость рук словесного жонглера».
Правильно: жонглер — мой любимый образ: «Жонглер Господа»; я не откажу себе в удовольствии вернуться к этому образу позже, а пока, чтобы не отвлекаться, займусь все-таки «высказываниями». Рассыпая солженицынский трубный глас на ноты (то есть сводя его на уровень моего слуха и понимания), я попытаюсь обозначить общий регистр. Конечно, когда пророк трубит о бытийной катастрофе сущего, неудобно спрашивать о том, что за ближайшим поворотом, но поскольку все мы оббиваем себе бока именно на ближайших поворотах, то поневоле всматриваешься в «руки», передающие тебе очередной приговор, по свершении же срока ощупываешься: исполнилось ли?
Соединенным Штатам предсказано в 1973 году близкое «великое расстройство».
Не сбылось.
«Великие европейские державы перестанут существовать как серьезная физическая сила».
Существуют, и ни в зуб ногой.
«Жадная цивилизация «вечного прогресса» захлебнулась и находится при конце».
Что-то непохоже. Опять хитрый Запад вывернулся? И мы его очередной раз «догоняем»?
«Оробелый цивилизованный мир перед натиском внезапно воротившегося оскаленного варварства не нашел ничего другого противопоставить ему, как уступки и улыбки».
Так-таки и не нашел? А с чего это оскаленное варварство так внезапно надорвалось, и теперь цивилизованный мир гадает: от его ли улыбок это произошло, или от того, что крылось за улыбками?
«Мировая война уже пришла и уже почти прошла, вот кончается в этом году, — и уже проиграна свободным миром катастрофически».
«В этом году» — это в 1975-м. Приговорен Запад к проигрышу в «холодной войне», а не внял и войну выиграл.
Ну, а проигравшие?
«Совмещение марксизма с патриотизмом? — бессмыслица. Эти точки зрения можно «слить» только в общих заклинаниях, на любом же конкретном историческом вопросе эти точки зрения всегда противоположны».
Что-то не подтверждается. «Бессмыслица», стало быть, реальнее «смысла». То есть, конечно, логически все это «слить» и теперь невозможно. Но спрашивать с нашей жизни логику — все равно, что разглядывать Руки Творца. Или копировать Его жесты.
Великий писатель наделен — плюс к чувству глобальной ситуации — поразительной пластичностью зрения (а может, именно этим и наделен изначально), поэтому он одержим желанием — в каждом случае — разглядеть все предметно.
Подступает к «вождям» с попреком: