Русские инородные сказки - 5

Фрай Макс

Наутро Маша почувствовала себя хорошо, как будто достала из пятки занозу. Как будто из горла вышла рыбья кость. Это счастливое состояние было вызвано не тем, что в ее жизни больше не было Игоря. Нет, в ее жизни больше не было любви к нему. Сначала Маша обрадовалась своему скорому выздоровлению. Она подумала, что у нее крепкая психика и высокая жизнестойкость. Прокрутила в голове еще раз весь вчерашний разговор и пришла к выводу, что вела себя достойно. Обрадовалась снова — тому, что эти воспоминания не вызвали у нее никаких эмоций, даже воспоминания о прощальном поцелуе. Ведь Игорь поцеловал ее на прощание. Поцелуй был вялым и скользким, как мертвая рыба. И только слова «я люблю Кристину» цепляли ее неузнаваемой ревностью.

Потом Маша думала о Кристине. Думала, что плохо была с ней знакома; что, может, стоило узнать ее поближе — когда-то раньше, не теперь;

что Кристина красивая женщина, наверное, слишком красивая для того, чтобы другая женщина захотела узнать ее поближе. Как ни странно, мысли о Кристине волновали Машу гораздо сильнее, чем мысли об Игоре. Маша решила, что это волнение — просто зависть к безусловной, неоспоримой красоте Кристины, красоте, которая существовала сама по себе, вне моды, вне времени и чьих-либо вкусовых предпочтений. Маша вытащила из книжного шкафа альбом с фотографиями и долго сосредоточенно в нем рылась, но не нашла ни одного группового снимка, где в кадр попал хотя бы кусочек Кристины.

Машу осенила страшная догадка: любовь к Игорю никуда не исчезла. Она стала еще больше, намного больше и распространилась даже на его новую подругу. Нет, хуже. Не распространилась, а перекинулась. Какая уж тут крепкая психика. Маша побежала в ванную, мнительно выпила валерьянки и села за компьютер. Ей нужно было закончить взятый на дом перевод, но вместо документа она открыла браузер и набрала в окошке поисковика «кристина герцель». «Кристина Орбакайте выходит замуж», — на всякий случай сообщил поисковик. Картинок по данному запросу не обнаружено. А Маше хотелось картинок. Хотелось разглядывать совершенное лицо Кристины — в фас, в профиль и в три четверти, с улыбкой на камеру и со взглядом куда-то мимо и вдаль. Разглядывать ее одежду, позы, выхваченные жесты. Если уж начистоту, хотелось картинок с голой Кристиной. Движущихся картинок. Маша закрыла глаза и мысленно пририсовала рядом с голой движущейся Кристиной голого движущегося Игоря. Это было отвратительно. С таким же успехом его нескладное волосатое тело можно было пририсовать рядом с Данаей или Шоколадницей. Маша очистила картинку от Игоря и вскользь подумала, что, должно быть, сходит с ума.

Вечером в баре Маша пьяно рыдала над тарелкой с поплывшим салатом, а усатый незнакомец, подсевший к ней за столик, обнимал ее за плечи.

Сквозь икоту и всхлипы Костя расслышал: «Я люблю Кристину», — и почти сразу незнакомка поцеловала его в губы. У поцелуя был вкус слез, помады, майонеза и алкоголя. В ту ночь он не взял женщину с собой, да, впрочем, и не мог. Когда он вернулся, жена уже спала. Костя прокрался в гостиную и лег на диван. В кои-то веки, думал он, встретил в баре женщину с живым, милым человеческим лицом, — и та оказалась лесбиянкой. Потом Костя заснул и увидел сон о Кристине. Он не знал, что одновременно с ним сон о Кристине видят еще как минимум трое.

…Через месяц в подъезд дома, где жила Кристина, с трудом можно было пройти. Ее почтовый ящик был забит, причем не только письмами. У порога скапливались такие горы увядших цветов, что дверь не открывалась. Игорь держал оборону, изредка выходя за покупками, но долго так продолжаться не могло. Вскоре органами безопасности была объявлена тайная операция «Кристина», и все, кто лично был знаком с Кристиной Францевной Герцель, 1982 г. р., исчезли в одну ночь. Исчезла и сама Кристина, а на месте паломничества теперь круглосуточно дежурили хмурые парни в штатском, извещавшие всех прибывших о том, что их пассия переехала. Куда-то пропали с экранов телерепортеры, успевшие опередить тайных агентов, а все пленки, свидетельствующие бытие Кристины, были изъяты и уничтожены. ООН трубила о том, что в России ущемляются права человека, но на фоне растущего безумия эти заявления звучали не громче, чем комариный писк.

Ее называли новой святой. Говорили, что она пришла на землю, чтобы объединить всех. Чтобы остановить все войны, примирить между собой все конфессии и стереть границы между всеми государствами. Ее называли чумой и бросали бешеные деньги на разработку сыворотки, которая избавит мир от вируса «Кристина», передающегося при поцелуе. Адепты Церкви Кристины нападали на прохожих средь бела дня, целуя их в губы с воплями «Я люблю Кристину!». В полицейских участках по всему миру кристинианцы кликушествовали, суля скорый конец света — по новому, превосходному сценарию, без огненных дождей и прочих катаклизмов. Все это не понадобится, ведь любви к новому божеству не сможет сопротивляться ни одно человеческое существо. Для того чтобы возлюбить Кристину, как самих себя, верующим не нужно будет прилагать ни малейшего усилия. Долой проповеди и самоистязание — отныне все добрые дела будут твориться по велению сердца. Теми, кто еще не примкнул к новой вере, овладевала паранойя. Верные влюбленные вдруг начинали ревновать друг друга к Кристине, которую никто из них и в глаза не видел. Со скамеек в парках исчезли целующиеся пары; люди выходили из дому в марлевых повязках. По континентам катились две пандемии: вирус «Кристина» и кристинофобия. И от первой напасти, и от второй, как водится, больше всего страдали дети. Суды не успевали расторгать браки. Христианская церковь бесновалась. На улицах появились процессии флагеллантов, бичующих себя в тщетной надежде избавиться от любви к Кристине и вернуться в лоно своей прежней веры. Мусульмане объявили новый джихад. Именем Кристины творились теракты и самосожжения.

Тело Игоря при жизни было передано засекреченной научно-исследовательской лаборатории. Когда все мыслимые эксперименты на живом материале были проведены, источник вируса усыпили и заморозили, потихоньку разбирая на клетки. Кристина не знала об этом, но ей было все равно. Первой, кого заразил Игорь, была она сама. В подземном бункере, оснащенном всем необходимым для жизни, она чувствовала себя в полной безопасности. Кристина жила в мире и согласии сама с собой, не нуждаясь ни в чьем внимании и участии. Ее занимала глубокая, всепоглощающая любовь к себе, не оставляющая места ни для чего другого. Кристина купалась в тотальном, божественном эгоизме и была абсолютно счастлива. Иногда она для развлечения и отчасти из любопытства смотрела телевизор — должно быть, так, как олимпийцы обозревали античную ойкумену. Новости быстро ее утомляли. Всякий раз, переключая канал на старый художественный фильм, она повторяла: «Что за люди! Ни в чем меры не знают».

День ее рождения

Она никогда не умела начинать новую жизнь с понедельника. Не стала и в этот раз: к чему ждать несколько дней, когда сегодня — день твоего рождения, когда желание перемен владеет тобой так сильно, что ноги уже не касаются земли?.. Она рывком распахнула окно и глубоко затянулась сырым московским воздухом, тонкими синеватыми струйками выпустив его через ноздри. Воздух обещал ей счастье. Теперь все будет по-другому, по-новому, теперь, когда она наконец-то перестанет быть проблемой и обузой для себя самой. Она полюбит себя, и это будет та самая любовь, которая избавит ее от одиночества. Она станет красивой, самой красивой, и ей ничего не останется, как любоваться собой с утра до вечера, восхищаться собой, составлять себе самую нескучную компанию, смеяться своим шуткам и делать себе подарки и комплименты. Неважно, кем и сколько раз было разбито ее сердце, больше это не повторится.

Через два часа она шагала по улице — нет, бесшумно скользила, как призрак, окутанная легким облаком сияющей пудры, сопровождаемая скользким шлейфом фиалковых духов. Она была призрак Марлен, Голубого Ангела, с ее бровями в ниточку, с жемчужинами, вшитыми в чашечки бюстгальтера, женщина, не боящаяся самой сильной любви — любви к самой себе. Она была призрак Мэрилин, самый желанный призрак в мире, и у пешеходного перехода она сложила губы сердечком и послала воздушный поцелуй водителю остановившейся маршрутки. Проходя мимо цветочницы, она взяла с лотка пышную белую гвоздику и заложила ее за ухо. Это был ее день, а мир задолжал ей столько цветов и столько улыбок, что не расплатится вовек. Она шла не оглядываясь, но знала, чувствовала хребтом, что все мужчины смотрят ей вслед, и женщины тоже, но по-другому, с завистью. И впервые в жизни эта зависть была ей приятна, а взгляды не вызывали неловкости.

Она вошла в зоомагазин, без четкой цели, по случайному вдохновению, и купила канарейку в маленькой клетке. Продавщица, почему-то смущаясь, говорила, что в первые дни канарейка может не петь, пока не обвыкнется на новом месте. Она сразу же великодушно простила канарейке эту маленькую слабость: пение — не главное. Главное, чтобы вокруг женщины были цветы, птицы и бабочки. Сдачи она не взяла, а смущение продавщицы приняла как должное. Гулять по городу с клеткой оказалось неудобно — она поймала такси и через полчаса была дома. Принялась готовить праздничный обед на одну персону, то и дело повторяя про себя, что это лучший день рождения за много лет — без гостей, как на подбор либо скучных, либо шумных, без дурацких подарков, без натужного веселья. Без любовников, требующих внимания, даже без неизбежных мыслей о возрасте. Отныне у нее не будет возраста, не будет вины за несделанное и сделанное не так.