Русские инородные сказки - 5
Шрифт:
В общем, так и остался маленький белый бычок в нашем волшебном лесу навсегда.
А потом женился на Кикиморе.
И совсем не потому, что дурак. А потому, что хороший. „Parliament lights“ — хорошие сигареты.
А все хорошие вечно на каких-то кикиморах женятся».
Алексей Толкачев
Новый дом
Мы переехали в новый дом. Большой-большой компанией, девять семей. Исключительно благодаря такой массовости нам и удалось потянуть это дело в финансовом смысле.
Дом шикарный: особняк на Ленинградском проспекте, не слишком далеко от Белорусского вокзала, здание старое, но отреставрированное, добротный ремонт всех внутренних помещений, сантехника, электропроводка, газ —
Маринка на этот дом давно заглядывалась. «Вот бы, — говорила, — в нем поселиться!» Но это звучало совершенно нереально. Слишком дорого. (И вообще, откуда у женщин это вечное шило в попе? Живем же нормально: квартира трехкомнатная, и не расплатились еще за нее до конца, и не скоро расплатимся. Ну и зашибись же! Чего еще желать? Не в бытовых же условиях счастье. Так нет: «Кухня маленькая!»)
Ну а тут, вскоре после Нового года, какая-то такая фигня замутилась… Что-то там как-то Анька подсуетилась, я даже в подробности не вникал, но, в общем, сообщают: можно, мол, в этом доме на Ленинградском проспекте квартиры купить с большой скидкой, если покупать одним разом десять или более квартир. И цену конкретную называют, которая получится… Ну, мы так прикинули: если нашу сейчас продать и еще маленько одолжить, то потянем. И еще желающие нашлись. У нас компания большая. А чё, клёво же так жить, когда все соседи — твои друзья! Народ квартиры свои распродал, взяли там всякие кредиты-фигиты, в общем, сделка состоялась.
И вот, заселились недавно. Все отлично! Комнат у всех помногу (у нас, например, с Маринкой — пять), кухни огромные, потолки высоченные. Всего в доме двадцать квартир, и из них половина принадлежит нашей компании. В общем, все счастливы. Дима только ворчит. Но Дима у нас вечно ворчит: то ему не так, это ему не этак. Совсем в брюзгу какого-то превратился на своей работе. Сидит там и не делает ни хера, а от этого, видимо, характер портится. Вот и сейчас: «Слишком дорого», — говорит.
Но его ж никто тут насильно квартиру не заставлял покупать! Че ж теперь жаловаться, что дорого? (А вообще, лучше б он работу себе поискал не такую, где ни хера не делаешь, а такую, где что-нибудь делаешь, зато зарплату получаешь поприличнее.)
«Ну, — говорит, — я когда покупал, думал, что условия лучше будут…» Обычно женщины вечно жалуются на условия, а у них в семье наоборот: жена его, Светик, вроде вполне довольна, а Диме не нравится.
— Что же, — спрашиваю, — тебе не нравится?
— Ну, хотя бы змеи! — говорит.
— Какие змеи?
— Гадюки, бля. В нашем сквере живут. Их там полно! У тебя-то подъезд на проспект выходит. На вашу сторону они не ползают. А у нас лежат постоянно перед входом в подъезд. Там площадка от солнца нагревается, и змеям это дело нравится. А мне вот не нравится. Ладно, пока у нас Олька маленькая, мы ее в коляске вывозим. А как подрастет, станет сама ходить — как она через змей ходить будет?
Если человек ворчун, так уж он ворчун. Непременно найдет, на что пожаловаться.
Но, честно сказать, про змей я не знал. Вот, наверно, почему квартиры, выходящие в сквер, стоили не дороже наших — выходящих на шумный Ленинградский проспект. Из-за змей.
Тут недавно во дворе сталкиваюсь (вот мир-то как тесен!) с одноклассником своим. Оказывается, он тоже в этом доме живет! Осенью еще квартиру тут купил. Ну, обрадовались мы с ним, конечно, ужасно! Зашли ко мне, поболтали немного. Он, оказывается, живет с той стороны, где змеи. И дети у него тоже имеются, только постарше, подростки. Так он мне что рассказал: гадюки эти на самом деле нет-нет да и кусают жильцов. А особенно их яд силен как раз вот сейчас, весной. «Так что, — говорит, — мы, жильцы, постоянно носим с собой ампулы с сывороткой-противоядием и шприцы. И тогда — всё пучком, можно ничего не бояться. Меня уже четыре раза кусали. Тут же вкалываешь себе сыворотку — и идешь дальше. И никаких последствий». На детей своих жаловался. Дочка, мол, шприц часто дома забывает. «Черт знает, что за ветер у нее в голове! Как так можно? А сын, поганец, умышленно без шприца ходит! Выпендривается типа. Типа он змей не боится! В общем, беда с молодежью…» И побежал мой бывший одноклассник дальше, по каким-то своим делам. Забавный парень.
Помешались все на этих змеях. Змеи, змеи! Подумаешь, невидаль.
А вот что еще замечательно: у нашего дома есть свой собственный обслуживающий персонал. Чисто наш, ни от каких сторонних организаций не зависящий: сантехник, собственный электрик, газовщик, плотник, уборщица и т. д. Целая большая бригада. Они у нас в подвале живут. Я их до поры до времени не видел.
На первом этаже у нас есть большой общий зал, где стоит теннисный стол. Раньше я туда не ходил: туда вход со стороны сквера, а на фиг мне это надо — через змей ходить! А потом оказалось, что дверца есть и с нашей стороны. Теперь мы туда с Маринкой часто ходим в теннис играть. Маринка хорошо играет. И вот однажды улетел у нас шарик на лестницу, что ведет в подвал, и поскакал по ступенькам, полетел вниз. Лестница туда ведет металлическая, винтовая, с промежуточными площадками. Далеко пришлось спускаться, несколько пролетов. Такое впечатление, что подвал у нас на уровне где-то минус третьего этажа. Добираюсь наконец почти до подвала, смотрю сверху: ужоснах! С моим шариком в зубах носится по полу здоровенная крыса. Причем пропорций каких-то странных, жирафьих. То есть крыса-то она крыса, но голова у нее сильно приподнята над туловищем на длинной шее. Я тут же остановился на площадке, по последнему лестничному пролету на пол подвала спускаться не стал. Тут гляжу: откуда ни возьмись пес выбегает, ростом почти с человека и тоже жирафьих пропорций. Хвать крысу — и съел! А куда мой шарик делся, я заметить не успел. Глаза к полумраку маленько привыкли, и вижу: змей-то, змей сколько сидит по углам! Видимо-невидимо! И в клубки свернувшиеся, и поодиночке… Нет, не пойду я за шариком! На фиг надо. Возьмем лучше другой. Поворачиваюсь, собираюсь подниматься по лестнице обратно, а на меня прямо в упор, лицо в лицо, человек смотрит. Только я-то стою на лестничной площадке, а человек — на полу подвала. Гигантского роста человек! А голова маленькая.
— Вот ваш шарик, господин! — говорит он и протягивает мне теннисный шарик.
— Благодарю, — отвечаю я и собираюсь подниматься наверх, но что-то хватает меня за ногу.
Оборачиваюсь, вижу: какой-то толстый малый с лицом олигофрена тянет мою ногу вниз, а сам смотрит на меня и улыбается идиотской улыбкой.
— Антоша, отпусти господина! — говорит высокий.
Имбицил нехотя повинуется. Я еще раз благодарю высокого.
— Не за что, — отвечает тот. — Кстати, я ваш электрик. А Антоша — ваш газовщик. Мы тут живем. Мы все тут живем.
Мигает тусклый свет слабенькой лампочки под потолком подвала. Из углов шипят змеи. Откуда-то слышится скрипучий старушечий хохот. Профиль косматой ведьмы тенью дрожит на стене. Лестница трясется.
Я поднимаюсь наверх с теннисным шариком в руках. Подумать только, в каком дефиците были качественные теннисные шарики в прежние времена! А сейчас, слава богу, никаких проблем с ними нет. Везде продаются. Сейчас еще поиграем минут двадцать, а к восьми Дэн с Анькой всех к себе в гости приглашают. Удобно, когда все друзья рядом живут! Это большой плюс. Да что говорить, всем нам ужасно повезло, что удалось здесь поселиться! Замечательный вариант подвернулся. Большая удача. Хороший дом.
Царь-зеркало
В большом городе, в старой крепости, есть Царь-колокол, который не звонит, Царь-пушка, которая не стреляет, и Царь-зеркало, которое не отражает. Огромное, круглое, дремлет оно на повороте мостовой. И снится ему, что оно — часы с лягушкой.
В юности это зеркало мечтало стать спутниковой антенной. Но родители сказали, что на поприще космической техники много не заработаешь. А тут как раз, по блату, подвернулось местечко в старой крепости. Так вот оно все и вышло… Целыми днями спит Царь-зеркало и не замечает, как рядом змеями шуршат в траве длинные газетные строчки, как выползают они на свет божий, блестя на солнце своими типографскими чешуйками. Спит зеркало и ночами, когда вокруг поют души мертвых царей. Круглые сутки проносятся мимо черные, вечно голодные машины. Зеркало не отражает их.