Русские не сдаются!
Шрифт:
– Вроде бы всё в порядке… – задумчиво произносит «тилигент» и, спохватившись, бросает ладонь к виску: – Лейтенант Синичкин! Вам, това… гражданин Глейман, всё равно придется проехать с нами. До выяснения!
Что интересно, документы командир решительно засовывает в свой карман.
– Я не возражаю! Мне все равно в Особый отдел нужно. – Нагибаюсь, чтобы поднять винтовку.
– Подождите, Глейман! – Синичкин решительно придерживает меня за плечо. – Ваше оружие нужно сдать! Пистолет… тоже отдайте!
– Хорошо. – Не буду обострять, и без того на меня обиженный
Осторожно, чтобы не спровоцировать новый приступ агрессии, расстегиваю кобуру и достаю «Парабеллум». При виде моего «старичка-ветерана» Синичкин снова делает «стойку».
– Трофейный, – поясняю я. – С убитого немца снял!
– Ага, – откликается лейтенант, бережно принимая оружие двумя руками. – Там разберутся! Залезайте в машину!
– А документы?
– Передам их представителю Особого отдела! – отрезает Синичкин. – Федоскин, возьми винтовку това… гражданина Глеймана! И глаз с нее не спускай!
Пожав плечами, подхожу к полуторке и лезу в кузов. Бойцы, держа определенную дистанцию, залезают следом, не забыв прихватить парашют. Сажусь спиной к кабине, облегченно вытянув ноги, – вновь накатила жуткая усталость. Остальные «пассажиры» рассаживаются у дальнего борта, сверля меня настороженными взглядами. Хорошо хоть перестали штыками в меня целить. Кстати, про нож на поясе никто даже не заикнулся. А у меня еще и «Астра» в кармане!
Красноармеец Оглоблин, злобно зыркая на меня, пристроился сбоку, держа свою «мосинку» в руках. На его скуле начинал наливаться здоровенный синячище. Ничего, до свадьбы заживет! Не хрен на своих людей с кулаками бросаться!
Полуторка, буквально хрипя мотором и отчаянно скрипя всеми сочленениями, развернулась и двинулась в обратном направлении, к дороге. Меня начало кидать из стороны в сторону, в довесок немилосердно колотя по пятой точке на каждом бугорке. Красноармейцы испытывали схожие трудности, но стоически их терпели, только крепче вцеплялись в деревянные борта.
Мне надоели удары по заднице, и я, привстав (бойцы напряглись), схватил кипу парашютного шелка и запихал ее под себя. Стало гораздо комфортней – теперь каждая кочка уже не норовила размозжить мой копчик.
Вскоре полуторка выбралась на проселок и, весело пыля, покатила по нему на «бешеной» скорости – «гоночный болид» разогнался аж до тридцати километров в час, «хрипение» мотора сменилось «визжанием». Кидать в стороны пассажиров перестало, и красноармейцы с явным облегчением прекратили хвататься за борта, рассевшись в более свободных позах. Они даже перестали смотреть на меня с опаской, только Оглоблин продолжал проявлять повышенную бдительность, неотрывно глядя на меня своими буркалами.
– Чего уставился? Дырку во мне просверлишь! – проорал я, стараясь перекричать визг мотора и лязг подвески.
В ответ Оглоблин пнул меня ботинком по голенищу сапога. Отомстил, называется! Я рассмеялся. Ну, прямо-таки детский садик! Он бы еще мне язык показал!
К счастью для моего организма, измученного шедевром отечественного автопрома, ехали
Судя по тому, что наш грузовичок два раза останавливался и вылезающий из кабины Синичкин спрашивал дорогу до штаба, схватившая меня команда тыловиков была не местной. Видимо, я им совершенно случайно попался – ехали куда-то по своим интендантским делам, а тут я с неба падаю. Впрочем, с навигацией лейтенант справился довольно быстро, и вскоре мы тормознули у двухэтажного домика, возле которого стояло несколько «эмок» и небольших броневичков на их базе.
Синичкин шустро кинулся к крыльцу и сразу завис подле часовых. Минуты три продолжалось выяснение отношений, но караульщики победили – с видом побитой собаки лейтенант вернулся к полуторке. Глядя куда-то сквозь меня, очкарик задумчиво шевелил складками на высоком, с залысинами, лбу. Вероятно, возникшая проблема оказалась настолько глобальной, что решить ее скромный «офицерик» интендантской службы не мог. Ну-ка, сыпанем ему угольков за шиворот!
– Лейтенант, в чем дело?! Мне срочно нужно в Особый отдел! – с начальственными нотками в голосе сказал я, свешиваясь с борта. – Как долго вы намерены мешать проведению специальной операции сил Народного комиссариата внутренних дел?
– А? – В глазах Синичкина появилось осмысленное выражение. – Мне сказали, что Особый отдел полка находится на марше. А здесь никто не хочет взять на себя ответственность…
– Ну, так везите меня в штаб дивизии! Корпуса! В штаб фронта, черт побери! Не стойте столбом посреди улицы, как деревенский дурачок! – громко сказал я.
Синичкин моргнул, ошеломленный подобным наглым наездом. Все-таки он из запаса призван, причем недавно – нет привычки ставить на место младших по званию. Да любой кадровый командир, даже вчерашний выпускник училища, сразу бы далеко и надолго послал бы такого щенка, как я. А этот стоит, сопли жует. И бойцы у него под стать… Крысы тыловые! Поймали шпиёна, мать вашу! Даже обыскать не догадались, олухи! Будь я настоящим диверсантом-парашютистом, положил бы всю их дурную команду за пару секунд, потратив всего три четверти магазина «Астры».
Я, собственно, тоже находился сейчас в подвешенном состоянии – и не видел из него выхода. Конечная, или, вернее, промежуточная, остановка моего маршрута пролегала через здание управления госбезопасности, находящегося в столице Украинской Советской Социалистической Республики. И как мне туда добираться, если руководство «на местах» не соизволит обеспечить транспортом? Вот была же шальная мысль побить этих придурков и угнать полуторку. Сейчас бы уже к Киеву подъезжал.
– Что тут происходит? – Вопрос был задан хорошо поставленным «командным» голосом. Даже с некоторой долей этакого начальственного «рыка».