Русские писатели XVII века
Шрифт:
В Тобольске Аввакум сперва бывал в церквах, служил в Софийском соборе по-новому, хоть и ругался. Однажды после заутрени в день именин царевны он вздремнул, и «в тонком сне» ему приснилось, как это бывает, именно то, о чем он напряженно думал все время. Христос «попужал» его, пообещал рассечь надвое, если он не будет блюсти веру. В тот день Аввакум, как он каламбурил, «к обедне не пошел и обедать к князю пришел». Во время обеда он был особенно красноречив и растрогал всех, а «боярин, миленькой князь Иван Андреевич Хилков» даже плакать стал. Чувствительностью воевода был в отца.
С той поры Аввакум ходил в церкви только проповедовать. В Тобольске он нашел
Судьба Крижанича, человека очень крупного и недостаточно еще оцененного, весьма любопытна. По национальности хорват, он принадлежал к знатному, но обедневшему роду. Учился в католических коллегиях в Вене, Болонье и Риме. Его готовили в качестве агента для пропагандистской работы в далекой православной Московии. Он изучил церковную историю, греческий язык и греческую литургию, прочел все литературные известия о России. Зная неприязнь царя к католицизму, он решил действовать среди русских осторожно, сперва «не упоминать о схизме», а только «увещевать их в добродетели». Скупые отцы католической церкви, правда, не снабдили его достаточными средствами, не особенно, видно, веря в успех его миссии. В первый раз он посетил Москву в 1647 году вместе с одним из польских посольств, разговаривал с патриархом и увидел, что католическими догмами тут никого не проймешь. Но рвение его не угасло, и он на свой страх и риск отправился в Россию снова.
На Украине он попал в самую гущу политических неурядиц и написал путевой очерк «От Львова до Москвы», который надеялся представить русскому царю. В 1659 году он вновь оказался в Москве. Он мечтал написать грамматику славянского языка, составить лексикон, а также собрать материал для обличения «инородников», клеветавших на славян. У него возникла идея объединения всех славян под властью царя, но царь… должен был признать главенство папы. Он предложил Алексею Михайловичу свои услуги в качестве царского библиотекаря. Но тут католику не поверили и на всякий случай сослали в Сибирь, обеспечив безбедное существование. В Тобольске он написал большой труд под названием «Политические думы».
Этот трактат, в котором есть разделы историко-философский, экономический и политический, написан на странной смеси русского, сербохорватского и польского языков. Таким представлял себе общеславянский язык панславистски настроенный Крижанич. Он очень благожелательно отнесся к московской действительности, пророчил русскому государству великую будущность. Он верил во всемогущество русского абсолютизма и справедливо ждал от него реформ в области народного образования и экономики. Знания Крижанича энциклопедичны, он цитирует произведения сотен писателей, древних и новых. Горячо отстаивая власть просвещенного монарха, он не менее горячо выступает и против тирании. Главным для могущества славянских народов Крижанич считал неуклонное выполнение нравственных законов и борьбу против «чужебесия», борьбу против проникновения чуждого духа, так как это ведет к ослаблению нравственности, раздорам, к закабалению нации.
И Аввакум захотел увидеть этого человека, который был бы ему духовно близок, если бы не одно весьма важное обстоятельство… Послушаем, что рассказал об их встрече Крижанич:
«Аввакум (когда его из Даур в Москву везли) послал за мной и вышел на крыльцо навстречу. Только я хотел на лестницу взойти, как он говорит мне:
— Не подходи, стой там! Признайся, какой ты веры?
— Благослови, отче, — сказал я.
— Не благословлю. Скажи сперва, какой ты веры?
— Отче честной, — ответил я, — я верил во все, во что верует святая апостольская, соборная церковь, и иерейское благословение почту за честь. И прошу эту честь оказать мне. Я готов сказать о своей вере архиерею, но не первому встречному, к тому же еще и сомнительной веры…»
Так будто бы отбрил протопопа Крижанич. И описал он эту встречу в «Обличении Соловецкой челобитной», в котором обращался к сторонникам Аввакума. «Вот видите, отцы, каков ваш апостол, — добавил он. — Такой бы и Христа осудил за то, что тот позволил Марии Магдалине ноги себе целовать».
Крижанич выступал против «чужебесия». А для Аввакума «чужебесием» было латинство, католичество Крижанича. Нетрудно углядеть в этом некую иронию относительности…
В начале 1664 года Аввакум с семьей благополучно проехал до Сухоны через охваченный восстанием край. С ними уехала из Тобольска калмычка Анна, все же постригшаяся в монахини. В Великом Устюге к ним присоединился местный юродивый Федор, ходивший всю зиму босой, в одной рубашке. Когда он забегал в церковь, его спрашивали:
— Как же ты после мороза в тепле стоишь?
— Когда отходят ноги, очень болят, — отвечал он и стучал по кирпичному полу ногами, как деревяшками.
Аввакум у него в келье обнаружил псалтырь новой, никоновской, печати и тотчас стал объяснять юродивому «еретичность» новых книг. Федор схватил книгу и бросил ее в печь. Так Аввакум приобрел верного и очень важного сторонника.
В Москве Аввакума встретили «как ангела божия». И царь, и бояре — все были рады ему. Царский постельничий Федор Ртищев выскочил на крыльцо встречать его. Три дня и три ночи проговорили они; все Ртищев не отпускал увлекательного собеседника. Потом повел протопопа к царю. Алексей Михайлович справился о здоровье, дал руку поцеловать и пожать, распорядился поселить Аввакума на монастырском подворье в Кремле. Проходя мимо Протопопова двора, царь всякий раз низко кланялся Аввакуму и просил благословения. Однажды Алексей Михайлович ехал верхом и, снимая шапку-мурмолку перед протопопом, уронил ее наземь. Из кареты высовывался, завидев Аввакума. А следом и бояре к нему «челом да челом»…
Царь любил талантливых людей. Да и нужен был ему протопоп сейчас, когда окончательно решался вопрос о патриаршем престоле — и свободном, и вроде бы еще занятом отсутствовавшим Никоном. Но Аввакум не оправдал надежд царя. Он подал бумагу, известную под названием «Первой челобитной».
В ней он писал, как, живя на Востоке «в смертях многих», он надеялся, что в Москве тишина, а застал раздор церковный. Мало было морового поветрия из-за «Никоновых затеек»! Будут и еще беды. Как было тихо и немятежно при протопопе Стефане Вонифатьеве, скончавшемся в 1656 году, никого он не губил, как Никон. Докучает он, Аввакум, государю рассказами о своих бедах, но что было, то было. И ребра ломали, и кнутьем мучали, и на морозе голодом томили. И все-таки не хочет душа принимать законов беззаконных. Не время ли отложить служебники новые, «никоновы затейки дурные». Исторгнется злой корень — пагубное учение, кротко и тихо станет царство Алексея Михайловича…