Русские подвижники 19-ого века
Шрифт:
В 1881 г., больной в дифтерите, он лежал в Петербурге. На шестой день болезни, взглянув на ее портрет, он сказал: "Что же ты меня не навестишь? ты была больна? я нарочно к тебе ездил". Он увидел во сне стоящую рядом с собой Пелагию Ивановну. Она сказала: "Вот, я пришла навестить тебя. Не бойся, не умрешь". И он выздоровел.
Однажды Пелагии Ивановне налили чаю, а она, схватив чашку, выбежала на улицу и вылила чашку по направлению к одной деревне. На следующий день пришла из этой деревни женщина и рассказала, что у них накануне был пожар, и, когда стал загораться ее амбар с хлебом, она, упав на колени, закричала: "Матушка Пелагия Ивановна, спаси!" — ветер тотчас подул в другую сторону. Это случилось в ту самую минуту, когда Пелагия Ивановна выплеснула чашку.
В жизнеописании великой подвижницы [12] ,
Старица Пелагия имела дивные посещения. К ней приходил из лучшего мира великий старец Серафим, подолгу беседуя с ней — бывали и другие посещения.
Незадолго до кончины Пелагия Ивановна сказала как-то: "Кто меня помнит, того и я помню. И, если буду иметь дерзновение, за всех буду молиться".
Она тихо скончалась в час с четвертью по полуночи 30 января 1884 года, 75 лет.
12
Сказание о Христа ради юродивой подвижнице Серафимо-Дивеевского монастыря Пелагии Ивановне Серебренниковой. (Собрано от лиц близких к ней. Тверь. 1891 г.).
Ее убрали в белую рубашку, сарафан, голову повязали шелковым платком — как никогда не наряжалась она при жизни. В правую руку положили букет цветов, так как она при жизни так любила их; на левую надели те самые шелковые четки, которые дал ей старец Серафим, благословляя на тяжкий подвиг юродства Христа ради.
Восемь дней стояла она сперва в маленькой душной келлии, где не переводился народ, горели свечи и служились непрерывно панихиды при нестерпимой жаре, потом в теплом Тихвинском храме. С каждым днем народу все прибывало, так что пришлось разрешить доступ к гробу и ночью. От жары в церкви текла вода струями по стенам, и в холодных папертях было тепло, как в топленных келлиях. А раба Божия не предавалась тлению, лежала как живая, сияя духовною красотою. Вся она была осыпана цветами, которые разбирались народом и заменялись другими.
Пред закрытием гроба многие брали ее руки, которые были гибки, мягки и теплы, как у живой.
Против алтаря Дивеевского Троицкого собора возвышается чугунный памятник. На нем четыре надписи:
1) Пелагия Ивановна Серебренникова, урожденная Сурина, по благословению старца Божия иеромонаха Серафима за святое послушание оставила все счастье земной жизни, мужа и детей, приняв на себя подвиг юродствия и приняла гонения, заушения, биения и цепи Христа Господа ради. Родилась в 1809 году, прожила в монастыре 47 лет, и 30 января 1884 года отошла ко Господу 75 лет от роду.
2) Блажени есте, егда поносят вам, и изжденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех. Все здесь претерпевшая и все превозмогшая силою любви твоей к Богу, любви Его ради потерпи нашу немощь духовную, и крестом подвига твоего заступи нас.
3) Свято-Троицкого Серафимо-Дивеева монастыря Серафимов Серафим, блаженная Пелагия [13] . Пелагия, взяв крест свой ради Бога, на земле жила вся в Боге и на небе живет вечно с Богом.
13
У нее было прозвище: лица, знавшие. как чтил ее сам старец Серафим, звали ее "Серафимов Серафим".
4) Блажени изгнани правды ради, яко тех есть царство небесное. На тернистом пути подвига твоего не оставляла ты никого, к тебе прибегающего; не забуди и там, в блаженстве вечной Божией славы, обитель, тобою излюбленную". Неприкосновенною сохраняется в обители келлия Пелагии Ивановны: ее иконы Спасителя с евангелием, раскрытым на словах: "Приидите благословеннии Отца моего!" — благословение отца; Владимирская икона Богоматери, благословение матери.
Вот место на полу у печки, и войлок, где проводила она ночи в молитве за мир; вот кровать, тюфяк и подушки, на которых она покоилась лишь трое последних суток своей жизни, ее убогая одежа, одяло, железный пояс, который восемь лет носила на себе в миру, так что он врос в ее истерзанное побоями тело, и она с кровью сняла его, придя в монастырь. Вот железная цепь, на которой муж и родная мать приковывали ее к стене…
СТАРЕЦ
Едва ли многим известно имя старца Илариона Троекуровского. Между тем, его необыкновенная жизнь повторяет вновь нашему веку повести дивные, повести "древних лет". На утешение русскому сердцу, не оскудело на Руси святое семя, — род людей, живших для Бога: отшельников, молитвенников, подвижников, старцев. Они дышат тем же духом, что заветные Антоний и Феодосий, что Сергий Радонежский со множеством иных Новгородских, Соловецких, Валаамских, Ярославских, Костромских, Вологодских, которых сияние пробило непроглядную чащу северных лесов и светило русскому человеку. Они шли разными тропами, но в одном направлении начинали с самоотречения и жестоких подвигов, и, очистив свою душу, служили беззаветно всем, кто шел к ним. Их любовь и их служба не прекращались по смерти; в душе народа они оставались живыми: их звали, они отвечали. Часто, отходя телом от людей, — они оставляли им своих учеников.
В 1774 году в зажиточной семье государственных крестьян Рязанской губернии Раненбургского уезда, села Зенкина (иначе Раковых Ряс) родился сын; назвали его Иларион. Мальчик рос в семье, среди своих братьев, как-то особняком. Робкий и молчаливый, он чуждался не только своих сверстников, но даже и своих родных. Детских забав вообще удалялся; когда кто-нибудь его обижал, то он молился Богу за своего обидчика.
С самого раннего возраста он полюбил церковь, — и вот какое с ним, семилетним, было происшествие, оставившее след на всю его жизнь. Как-то раз очень рано заблаговестили в селе к утрене. От звука колокола мальчик сонный упал с лавки на пол и, опомнившись, почувствовал сильный испуг; но, когда он пришел в себя и узнал церковный благовест, то быстро вскочил и побежал в церковь. Во время службы он испытал невыразимое желание угождать Богу.
То настроение, которое рано сказалось в мальчике, поддерживал в нем его старый дед с материнской стороны; жил он в своей отдельной избе, был простой неграмотный крестьянин, но вел жизнь чрезвычайно строгую и был мудр. Иларион очень был привязан к деду. Любимым его делом было ходить с дедушкой в церковь, а из церкви дед часто брал внука к себе в дом до следующей службы. Как ни был дед богобоязнен, он опасался, что слишком усиленная ревность может повлечь за собой охлаждение, и старался развлекать внука, понуждая его к невинным детским забавам. Но эта излишняя заботливость деда о своем внуке как-то не имела полного успеха. Бывало, как рассказывают домашние Илариона, в зимнее время дедушка дает ему хорошенькие салазки, и не то что отпустит, а просто прогонит его с ними на гору кататься. Благонравный мальчик волей-неволей послушается деда, пойдет с салазками на гору, но другие ребятишки подбегут, возьмут от него салазки и катаются на них, сколько кому угодно. Иларион не только никогда не сопротивлялся, но даже, чуть подметит в ком желание покататься на его салазках, сам тотчас же с готовностью отдает их. Когда же надо было возвращаться домой, он спокойно брал свои салазки и уходил с горы, не успев ни разу на них прокатиться.
Странным считали Илариона в родном селе: очень он отличался от других. Особенно же огорчались родители. Они видели, что он как-то не подходит к их быту: не будет хорошим работником и умелым хозяином. Та рассеянность, какую Иларион проявлял относительно внешней жизни, навлекала на него насмешки и укоры и, чтобы избавить от них мальчика, дед взял его к себе. Время, проведенное у деда, было началом подвижнической жизни Илариона, который мог теперь всецело отдаться молитвенным подвигам. Удивительно, какое поразительное пренебрежение выказывал Иларион к плоти. Он изнурял ее строгим постом, который, в виду юных лет Илариона, был поистине изумительным, так как будущий подвижник довольствовался двумя калачами в неделю, не более. При такой пище, без всяких притом других кушаний, мальчик мог только что не умереть с голоду, да и то подкрепляемый благодатию Божией. Часто дед и внук ходили на поклонение к святым местам, в Киев, к Троице. Цель этих далеких странствований, в отношении к юному Илариону, состояла в том, чтобы воспитывать в нем дух молитвенный. Нетленные мощи угодников Божиих, почивающие в продолжение многих веков, с залогом жизни вечной, наконец, самый вид св. киевских пещер — этих живых свидетелей великих молитвенных подвигов, все это сильно воспламеняло в душе Илариона огонь любви божественной.