Русские поморы на Шпицбергене
Шрифт:
Все это говорит о том, что в XVI в. русские уже хорошо освоили северное побережье Кольского полуострова, имели здесь много поселений, совершали многочисленные ежегодные плавания.
Многие исследователи Севера считают, что уже в XII–XIII вв. поморы ходили на Шпицберген (Ставницер, 1948). Это предположение основано на общих соображениях о выходе русских на просторы Баренцева моря для промысла морского зверя. И хотя оно опирается на достаточно серьезные факты и может считаться весьма вероятным, все же нельзя пользоваться им, чтобы определить время появления первых русских мореплавателей на Шпицбергене с точностью хотя бы до столетия.
Безусловно одно: русские промышляли на Шпицбергене значительно раньше, чем было написано письмо Фредерика II (1576 г.), и что они называли этот архипелаг Грумант или Груланд. Поэтому свидетельство Мюнцера, что в 1493 г. Ивану III подчинялось большое поселение на острове Груланда, можно безусловно отнести к поселкам русских промышленников на Шпицбергене.
В заключение этой главы уместно остановиться на одном драматическом эпизоде, который внезапно прервал мои работы над письмом Мюнцера. Я уже занимался этой темой в течение нескольких месяцев, когда в начале весны
1958 г. увидел в очередном апрельском номере «Советской этнографии» статью И. П. Шаскольского о результатах раскопок скандинавской экспедиции 1955 г. на Шпицбергене. Археологи экспедиции обнаружили на Шпицбергене русское становище конца XVIII в. Но не это интересное сообщение привлекло в тот момент мое внимание: в сноске к первым строкам автор сообщал, что П. Фрумкин в «Летописи Севера», вышедшей в 1957 г., выдвинул гипотезу о том, «что существует письменное известие об открытии Шпицбергена за 100 лет до Баренца». Шаскольский сомневался в правильности этой гипотезы и относил сообщенный автором факт к Новой Земле (Шаскольский, 1958). Необходимо было немедленно ознакомиться со статьей Фрумкина: дата «100 лет до Баренца» слишком близка была к письму Мюнцера!
Статья П. Фрумкина — небольшая, всего пять страниц, заключала в себе все существенное: анализ письма Мюнцера, доказательства, что в нем упомянуты русские поселения на Шпицбергене, важнейшую литературу по этому вопросу.
Сначала я решил, что не стоит дальше продолжать работу: самое важное уже опубликовано. Но когда я внимательно прочитал статью, то увидел, что у меня накоплены более значительные материалы, чем изложенные в ней. Я тогда еще не знал деталей жизни Мюнцера и обстоятельств, при которых он писал письмо (что я мог выяснить только зимой 1961/62 г., когда получил некоторые книги из Германии), но зато у меня был уже собран большой материал о картах XV и XVI вв. Сведения об этих картах и влиянии письма Мюнцера на некоторые из них (об этом — в следующих главах) были очень важны. Статья же Фрумкина представляла весьма краткое сообщение и, как я мог уже судить, не свободное от некоторых ошибок. Хотя она содержала самое главное, «изюминку» проблемы, все же оставалось еще многое сделать, чтобы выяснить все далеко идущие последствия картографического порядка, а также обстоятельства лизни Мюнцера (которыми П. Фрумкин совсем не занимался) и причины написания письма.
Поэтому я решил продолжать сбор материала. В 1959 г. я доложил о результатах своих исследований в Географическом обществе СССР на «Чтениях памяти В. А. Обручева» (Обручев, 1961).
Откуда Мюнцер мог узнать о Груманте
Московия в середине XV в. была еще плохо известна жителям Западной Европы. При дворе императора Римской империи даже в середине века полагали, что князь Московский — данник короля польского и что Московия — небольшая часть Польши. Однако с начала царствования Ивана III сведения о России стали быстро проникать в Италию и Германию. С 1468 по 1493 г. Иван III послал в Италию до десяти посольств, которые имели целью отыскать для Московии архитекторов и мастеров самых различных специальностей.
Тесные сношения именно с Италией были обусловлены прежде всего династическими связями: в 1472 г. Иван III женился на Софье Палеолог, последнем отпрыске последних византийских императоров. Она воспитывалась в Италии, и с ней итальянское и греческое влияние распространилось позже на Москву. В 1491 г. в Италии побывал знаток русского Севера Дмитрий Герасимов. В начале XVI в. он вновь посетил Италию в качестве посла и стал важнейшим распространителем сведений о Северной России среди итальянских географов и картографов. В поисках нужных им специалистов русские послы обращались к представителям культурных кругов Италии. Нюрнбергские гуманисты состояли в постоянной переписке с итальянскими и могли знать многое о московитах и Московии («Очерки истории СССР», 1955; Базилевич, 1952; Гамель, 1866).
Часть русских послов, следовавших в Италию через Балтийское море, должна была проезжать через Аугсбург или Нюрнберг, и во время пребывания в последнем их мог видеть и Мюнцер. Но гораздо важнее являлись сведения, полученные им от русских послов, непосредственно приезжавших в Римскую империю.
Связи Московии с государством Габсбургов зародились в 1486 г., с поездки в Москву авантюриста и неофициального представителя императора Фридриха III Николая Поппеля, или Поплау — личности весьма красочной и замечательной. Это был хорошо образованный человек, храбрый авантюрист, искусный в рыцарских турнирах и вместе с тем блестящий оратор. Он уже рано возыме\ «охоту к перемене мест» и в 1483 г. отправился в путешествие по Западной Европе. Имея рекомендательное письмо Фридриха III, 2 февраля 1483 г. в сопровождении пяти верховых слуг Поппель двинулся на север, проехал через Германию во Фландрию. Здесь он очаровал своими речами (на латинском языке) и искусством владения копьем Максимилиана, будущего римского короля и императора, а теперь только герцога Бургундского (по браку с Марией Бургундской). Максимилиан дал Поппелю рекомендательные письма к важнейшим дворам Европы, и тот посетил Англию, Португалию, Испанию и Францию, везде представляясь ко двору королей и прельщая их своими талантами. После трехлетнего путешествия Поппель вернулся в 1486 г. в Германию и в Ульме встретился с Фридрихом III.
Поппель вел дневник своего путешествия, который заключает много очень интересных и живых фактов о быте, общественной и придворной жизни посещенных им стран и является очень ценным источником для ознакомления с Европой XV в. Позже этот дневник был напечатан.
Биографы Поппеля очень высоко оценивают его дарования. Фишер называет его: «рыцарь, оратор и гуманист и выдающийся немец». Фидлер считает, что он обладал большим знанием людей и стран, острой наблюдательностью; он интересовался обычаями стран, нравами народа и придворных, бытом и господствующими взглядами (Fischer, 1915; Fiedler, 1857).
Трехлетняя поездка не утомила Поппеля, а только пробудила у него вкус к дальним путешествиям. Он захотел посетить Польшу и Московию; последнюю, как пишет Фишер, в это время знали так же плохо, как и неоткрытую еще Америку. Этой поездке покровительствовал, по-видимому, Фридрих III, который дал Поппелю какие-то тайные поручения и рекомендательное письмо к великому князю Московскому.
Поездка 1486 г. в Москву оказалась для Поппеля очень опасной: его приняли за польского шпиона. Рекомендательное письмо Фридриха даже сверяли с почерком Поппеля — не сам ли он иаписал его. Цель самой поездки — познакомиться как частное лицо с великим государством Московским и увидеть великого князя, узнать людей и страну— казалась московитам весьма подозрительной. Такие туристы в те времена не заезжали в Московию. О какихлибо поручениях императора Поппель на допросах не сообщил.
Все же Поппелю позволили поездить по Московии, и в начале 1487 г. он вернулся в Германию
В Нюрнберге он нашел Фридриха III на очередном рейхстаге. О том, что рассказывал Поппель Фридриху III о России, мы знаем из речей, которые он произносил на приеме у Ивана III, вернувшись в Москву в 1489 г. как официальный посол Римской империи. Речи Поппеля, как и других иноземных послов, записали дьяки Посольского приказа, и они хранились в архиве последнего.
В 1851 г. многие документы из этого архива были опубликованы.