Русские символисты: этюды и разыскания
Шрифт:
Осенью 1911 г. московское «Общество Свободной Эстетики» устроило вечер памяти Гофмана, на котором выступил Брюсов с докладом о его поэзии [1376] . В 1917–1918 гг. в московском издательстве В. В. Пашуканиса вышло в свет двухтомное собрание сочинений Гофмана, включавшее две книги стихов, книгу прозы, отдельные стихотворения и рассказы, в книги не вошедшие, а также два мемуарно-биографических очерка о поэте — Брюсова и Ходасевича. Это же издание с небольшими видоизменениями было повторено берлинским издательством «Огоньки» в 1923 г. Однако посмертного признания творчество Гофмана так и не получило, сохранился в памяти современников и потомков только расплывчатый и достаточно условный образ «милого принца поэзии» (по определению Ю. Айхенвальда) [1377] , «пажа» [1378] ; реальные же контуры личности Гофмана проступали лишь у немногочисленных мемуаристов. Из современников Гофмана последнее слово о нем сказал Ходасевич в статье, приуроченной к 25-летию со дня его смерти. Трагическая участь поэта получила у него новое осмысление: подспудную причину самоубийства он увидел не в литературной невостребованности, не в особенностях индивидуальной психологии, приведших к патологическим эксцессам, а в более глобальном явлении, прояснившемся лишь благодаря исторической дистанции, — в «надрыве русского декадентства», отравленности его «ядами» [1379] . Согласно мысли Ходасевича, проходящей через ряд его мемуарных очерков, жизнь писателя-символиста оборачивалась возмездием за дерзновенные попытки эстетизации,
1376
См.: Брюсов В. Среди стихов. С. 520. 7 октября 1911 г. И. М. Брюсова сообщала Н. Я. Брюсовой: «Первый вечер Свободной Эстетики был посвящен памяти Виктора Гофмана. Был принесен его портрет, который дала мать покойного; присутствовали между прочим его родственники. Читал Шик, Рубанович, исполнила его стихи Барановская <…>. Читал стихи его Валя, читала рассказ даже Броня» (РГБ. Ф. 386. Карт. 145. Ед. хр. 35. Броня — Б. М. Рунт, сестра И. М. Брюсовой).
1377
Айхенвальд Ю. Памяти Виктора Гофмана // Речь. 1911. № 288, 20 октября. С. 2; Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. С. 467.
1378
См. стихотворение Юрия Бочарова «Паж. Памяти Виктора Гофмана» (Сполохи. Кн. 9.М., 1914. С. 82). Квинтэссенция этого образа — в стихотворении Игоря Северянина «Виктор Гофман. Памяти его» («Его несладкая слащавость…», 1918): «Капризничающий ребенок, // Ребенок взрослый и больной», «К самопожертвованью склонный», «В Мечту испуганно-влюбленный», «Так трогательно сердцу милы // Стихи изящные его» (Игорь Северянин. Соловей: Поэзы. Берлин; М., 1923. С. 147–148). В книгу Северянина «Миррэлия» (1922) также входит «Поэза Южику» с подзаголовком «На мотив Виктора Гофмана» («Весеннее! весеннее! как много в этом слове!», 1917). См.: Северянин И. Тост безответный: Стихотворения. Поэмы. Проза. М., 1999. С. 273. См. также «Грустную серенаду» (1916) Екатерины Галати, которой предпослано посвящение «Памяти Виктора Гофмана» (Галати Е. Тайная жизнь: Стихотворения. Пг., 1916. С. 38–39).
1379
См.: Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 286, 291.
«ПРОДОЛЖАТЕЛЬ РОДА» — СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ
Из всех словесных характеристик Сергея Михайловича Соловьева, внука великого историка, носящего те же имя, отчество и фамилию, пожалуй, самая известная и выразительная сформулирована в стихах — Андреем Белым в поэме «Первое свидание» (1921):
«Сережа Соловьев» — ребенок, Живой смышленый ангеленок, Над детской комнаткой своей Восставший рано из пеленок, — Роднею Соловьевской всей Он встречен был, как Моисей: Две бабушки, четыре дяди, И, кажется, шестнадцать теть Его выращивали пяди, Но сохранил его Господь; Трех лет, ну право же-с, ей-Богу-с, — Трех лет (скажу без лишних слов), Трех лет ему открылся Логос, Шести — Григорий Богослов, Семи — словарь французских слов; Перелагать свои святыни Уже с четырнадцати лет Умея в звучные латыни, Он — вот, провидец и поэт, Ключарь небес, матерый мистик, Голубоглазый гимназистик <…> [1380]1380
Андрей Белый. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966. С. 415–416 («Библиотека поэта». Большая серия).
В этих словах сконцентрированы все наиболее значимые черты личности Сергея Соловьева, проявившиеся уже в раннем возрасте и широко развившиеся в зрелые годы: религиозно-мистическая устремленность, филологические интересы, философский склад ума, православная церковность (Григорий Богослов); наконец, принадлежность к разветвленному и богатому яркими индивидуальностями роду. Ощущение своей кровной, неотрывной причастности к большой семейной общности, взращенное в годы младенчества, всегда оставалось у Сергея Соловьева одним из важнейших формообразующих элементов его внутреннего мира и вызвало к жизни, в конце концов, книгу воспоминаний. «…Милый Сережа, блестящий человек, будущий ученый филолог, брат по духу и по кроим, великолепный патриарх, продолжатель рода (а я истребитель)» — так высказался о Соловьеве его троюродный брат Александр Блок [1381] , особо подчеркнув — по контрасту с собой — именно «родовое» начало.
1381
Письмо к Андрею Белому от 6 июня 1911 г. // Андрей Белый и Александр Блок. Переписка. 1903–1919. М., 2001. С. 407.
Раннее интеллектуальное и духовное созревание, также отмеченные в «Первом свидании», проявлялось, в частности, в том, что юный Сережа Соловьев, будучи пятью годами моложе как своего троюродного брата, так и ближайшего друга с отроческих лет Бориса Бугаева (вошедшего в литературу под именем Андрея Белого), общался с ними фактически на равных: возрастная дистанция, обычно определяющая характер взаимоотношений в раннюю пору жизни, в данном случае не сказывалась или, по крайней мере, не присутствовала на первом плане. Разумеется, интенсивному развитию сына в высокой степени способствовали родители — Михаил Сергеевич Соловьев и Ольга Михайловна Соловьева (урожденная Коваленская, двоюродная сестра матери А. Блока), представлявшие подлинную духовную элиту; именно им считал себя всецело обязанным Андрей Белый на путях своего внутреннего самоопределения: «Михаил Сергеевич Соловьев, брат философа, и супруга его, поощряют меня в моих странствиях мысли; необычайные отношения возникают меж нами; уж юноша 16–17-ти лет я дружу с маленьким Соловьевым (11–12-летним); особенно слагается близость меж мной и Ольгой Михайловной Соловьевой, художницей и переводчицей Рескина, Оскара Уайльда, Альфреда де-Виньи; в душе у О. М. перекликаются интересы к искусству с глубокими запросами к религии и мистике» [1382] . Сочетание влечений эстетических и религиозных, отмеченное Белым у О. М. Соловьевой, будет унаследовано и ее сыном, для которого, однако, еще более безусловным и покоряющим примером представал другой «родовой» образ — дяди, Владимира Соловьева [1383] .
1382
Андрей Белый. О Блоке: Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи. М., 1997. С. 27. Об О. М. Соловьевой см. также: Мисочник С. М. Письма О. М. Соловьевой к А. А. Кублицкой-Пиоттух // Шахматовский вестник. 1997. № 7. С. 133–138.
1383
Судьба наследия Вл. Соловьева в сознании и интерпретациях Сергея Соловьева подробно прослежена в работе П. Гайденко «Соблазн „святой плоти“ (Сергей Соловьев и русский серебряный век)» (Вопросы литературы. 1996. № 4. Июль — Август. С. 72–127); см. также: Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., <2001>. С. 356–406 (Гл. 10. «Софиология и символизм. Сергей Соловьев»).
Сергей Михайлович Соловьев родился в Москве 13 октября 1885 г., учился в московской частной гимназии Л. И. Поливанова (как и, несколькими годами ранее, Андрей Белый и еще ранее Валерий Брюсов), по окончании ее в 1904 г. поступил на словесное отделение историко-филологического факультета Московского университета, осенью 1907 г. перевелся на классическое отделение, которое и закончил весной 1911 г. Выступать в печати со стихами и статьями начал с 1905 г., однако первые творческие пробы пера относятся к более раннему времени: детские писания Сережи Соловьева появились в рукописном журнале Блока-гимназиста «Вестник» в 1896–1897 гг. [1384] , с 1898 г. он принимается сочинять стихи, и достаточно интенсивно (так, в его архиве сохранилась «Вторая книга стихов» — объемистая тетрадь стихотворений 1902–1903 гг. и стихотворных переводов из А. Шенье, Г. Гейне, А. де Мюссе и др. [1385] ).
1384
Подробно об их взаимоотношениях см.: Переписка Блока с С. М. Соловьевым (1896–1915) / Вступ. статья, публ. и коммент. Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1980. Кн. 1. С. 308–413.
1385
РГБ. Ф. 696. Карт. 1. Ед. хр. 2. См. также другие автографы ранних стихотворений и стихотворных переводов С. Соловьева: РГАЛИ. Ф. 475. Оп. 1. Ед. хр. 1, 3, 4; РГБ. Ф. 696. Карт. 1. Ед. хр. 1.
Ранние стихотворные опыты Сергея Соловьева лишь в незначительной части были доведены до печати, — что неудивительно, поскольку в большинстве своем эти рифмованные строки были сугубо ученическими упражнениями, попытками писать под воздействием поэзии Владимира Соловьева и пока еще никому, кроме близких родственников и знакомых, не ведомых юношеских стихов Александра Блока. Примечательный факт: в трех тетрадях Блока, содержащих беловые автографы его стихотворений 1897–1903 гг., Соловьевым переписаны его собственные стихотворения — всего 46 текстов [1386] ; налицо манифестация близости переживаний и устремлений двух начинающих поэтов, той духовной атмосферы, которую Блок позднее определит «временами мальчишеской мистики» [1387] . Те мистические интуиции и лирические вдохновения, которые нашли воплощение в блоковских «Стихах о Прекрасной Даме», безусловно, составляли тогда святая святых внутреннего мира юного Соловьева, но в его стихотворных опытах они обретали вполне внешнее, декларативное оформление, растворялись в заимствованных поэтических клише или оборачивались вариациями на заданную тему. Показательно в этом отношении его стихотворение (4 июля 1899 г.), переписанное в блоковскую тетрадь и начинающееся двумя первыми строками стихотворения Блока (18 мая 1899 г.), зафиксированного в той же тетради:
1386
См.: Юношеские стихотворения Сергея Соловьева в рабочих тетрадях Александра Блока / Предисл. и публ. А. Лаврова // Блоковский сборник. XV. Русский символизм в литературном контексте рубежа XIX–XX вв. Тарту, 2000. С. 210–238.
1387
Письмо к Л. Д. Блок от 23 декабря 1914 г. // Литературное наследство. Т. 89: Александр Блок. Письма к жене. М., 1978. С. 342.
1388
Блоковский сборник. XV. С. 216–217.
Попытку развить на свой лад блоковскую лирическую тему «Лучезарной Подруги» Соловьев предпринимает с использованием богатого арсенала поэтической фразеологии, накопленного еще в пушкинскую эпоху, путем монтажа заимствованных словосочетаний, включающих и почти дословные цитаты («Во мраке молнии сверкали» — «Во мраке молнии летали», строка из думы Рылеева «Смерть Ермака»). Разумеется, трудно ожидать у тринадцатилетнего автора выработанного самостоятельного поэтического голоса, однако характерно, что ученическая зависимость от классических образцов неизменно сказывается и в более зрелых стихотворениях Соловьева, отличающихся самым высоким уровнем поэтической культуры.
Впрочем, мистический энтузиазм, роднивший гимназиста Соловьева со студентами Бугаевым и Блоком, был подлинным — настолько, что на его основе сложился на короткое время, в 1903–1904 гг., своего рода эзотерический триумвират «соловьевцев»; все трое участников, стремясь быть верными духовным заветам Владимира Соловьева, внутренне дистанцировались как по отношению к самодовлеющему «декадентству» (концентрировавшемуся вокруг московских издательств «Скорпион» и «Гриф»), так и по отношению к религиозно-общественной проповеди на страницах журнала «Новый Путь», предпринятой Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус: «мирской», «посюсторонний», пропагандистский характер этой проповеди не был созвучен иррациональным и мифотворческим визионерским чаяниям трех эзотериков. Радость «единения в мистической идее Владимира Соловьева» [1389] Сергей Соловьев — то ли благодаря юношеской пылкости, то ли в силу своего природного бурного темперамента — переживал гораздо интенсивнее, чем Белый и в особенности Блок, и провозглашал ее с изрядной долей фанатизма; когда же в мировидении и творчестве Блока стали проступать новые тенденции, свидетельствовавшие о переоценке объединявших их заветов, когда эта переоценка получила свое художественное оформление в «Балаганчике», Соловьев выразил свое неприятие нового Блока столь же последовательно и прямолинейно, пойдя на фактический разрыв личных отношений.
1389
Соловьев С. Воспоминания об Александре Блоке // Письма Александра Блока. Л., 1925. С. 22.
Сам Сергей Соловьев, став студентом, также претерпел определенную эволюцию, начало которой положила, видимо, первая тяжелая жизненная драма в январе 1903 г. — одновременная смерть отца и матери, покончившей с собой сразу после кончины мужа. Восторженного мистического юношу-гимназиста сменил начинающий филолог, погрузившийся в античную культуру, которая открыла ему мир новых идеалов: религиозно-мистические и «теократические» мотивы в творческом мироощущении молодого поэта теперь сосуществуют с преклонением перед «язычеством», с прославлением земной красоты; норой «земные» ценности даже начинают доминировать над «небесными». Первую книгу своих стихов, появившуюся в 1907 г., Соловьев назвал «Цветы и ладан», и это двусоставное заглавие отражало дихотомию внутреннего мира автора, стремившегося к сочетанию равно дорогих ему, но конфликтующих в его сознании начал. Прообраз грядущей гармонии этих начал открылся Соловьеву в танце Айседоры Дункан; впечатления от этого мело-пластического действа побудили его к построению символических проекций самого общего плана, но имевших непосредственное отношение к решению собственных творческих задач. В заметке «Айсадора Дёнкан в Москве» (1905) Соловьев заявлял: «Красота всегда телесна <…> звук столь же телесен, как изгиб тела, краска. И телодвижение столь же духовно, как звук. <…> Айсадора Дёнкан дала нам предчувствие того состояния плоти, которое я называю „духовною телесностью“. В ее танце форма окончательно одолевает косность материи, и каждое движение ее тела есть воплощение духовного акта» [1390] .
1390
Весы. 1905. № 2. С. 33. Подпись: С. С.