Русские в Латинской Америке
Шрифт:
В следующем году я закончил мою вторую работу, которую писал прямо на испанском. В том же году она была выпущена под названием: „Прошлое и настоящее долговременной фортификации и ее применение для обороны государства“. Вероятно, эту книгу постигла бы участь первой, то есть она канула бы в неизвестность, если бы в это время в Буэнос-Айресе не находился бы один французский офицер — полковник Икр. Он часто посещал нас, внося некоторое разнообразие в нашу однообразную жизнь. Увидев мою книгу, он решил, что французским офицерам полезно и необходимо познакомиться с моими идеями в отношении современных форм долговременной фортификации, и просил мое разрешение на перевод, на что я и согласился. В следующем году его перевод вышел отдельной книгой под названием „Fortification Moderne“. В том же году эта книга из Франции проникла в Россию и была переведена на русский язык моим бывшим товарищем генералом Виктором Васильевичем Яковлевым, все еще продолжавшим состоять профессором фортификации в бывшей нашей славной Николаевской, а ныне советской Инженерной Академии».
О своей жизни в Аргентине Алексей Владимирович рассказывает следующее:
«Президент республики Альвеар посоветовал мне поселиться не в центре города, а в его окрестностях, чему я последовал в скором времени, приобретя в Вижа Бажестер старую усадьбу, состоявшую из помещичьего дома и обширного парка. Мы с женой сейчас же переехали в нашу усадьбу, привели в порядок дом и поселились в нем, да так с той поры и живем здесь, слава Богу, благополучно. Вначале, когда ближайшие к усадьбе улицы еще не были замощены, было очень трудно сообщаться со станцией, особенно осенью и зимой в дождливое время. Однако год проходил за годом, Вижа Бажестер совершенствовалась, мостовые все приближались, и лет пять назад дошли до нашей «кинты». Тогда сообщение стало легче, и мы уже не чувствовали себя так одиноко, как раньше. Но все же жизнь наша была все время чрезвычайно однообразной.
Так проходил год за годом, и постепенно во мне, или, вернее сказать, в моем душевном настроении, происходила большая перемена. Когда я ехал в Аргентину, я переживал острый период тоски по родине, такой острый, что порой жить не хотелось, но приглашение меня в Аргентину на должность профессора фортификации вселило в меня большие надежды на то, что там создастся обстановка, в которой возможно будет жить если не так, как дома на родине, то, во всяком случае, занимаясь делом, к которому привык. Я думал также, что высшее аргентинское военное начальство привлечет меня к работе по организации обороны страны, и что за этой работой я, несомненно, сойдусь с моими сотрудниками, и это общение облегчит мне жизнь. В действительности этого не произошло — ни к какой работе я призван не был. Произошло же это потому, что такая работа в военном министерстве вовсе не производилась, или по какой-либо другой причине — я не знаю.
По мере того, как я постигал испанский, и курсы уже были закончены, свободного времени оставалось больше. Тогда, чтобы занять свободное время, я приналег на мои литературные работы. Помимо того, что я таким образом не давал времени для развития черных мыслей, я переживал еще и известное удовлетворение, которое всегда дает творчество.
Так и сложилась моя жизнь: школа, где я читал лекции, и дом, где я писал мои книги. Никакого общения ни с сотрудниками, ни с кем из старших аргентинских начальников не состоялось. Трудно установить истинную причину этого. Возможно, что их было несколько, и главная из них была та, что, несмотря на взаимные симпатии, я все же оставался чужим для аргентинцев. Обычай прийти к приятелю „на огонек“ вечером, запросто, так распространенный в России, здесь почти не существовал. Чтобы посетить кого-либо, нужно было заранее спросить согласия по телефону. Друзья посещают здесь друг друга в их офисах, днем, в служебные часы, что в России не допускалось. Влияло также и то, что я жил вне города, и путешествие было подчас затруднительно.
К большому моему удовлетворению, я должен признать, что отношения мои с моими бывшими учениками в обеих школах, прочно установившиеся со школьной скамьи, сохранялись по мере того, как они постепенно повышались в чинах и постах. Они продолжали сохранять в отношении меня самые дружеские чувства и были готовы исполнить всякое мое желание и оказать мне всякую любезность.
Вот уже прошло более двадцати лет, как я живу в Аргентине. Я весь здесь только тогда, когда мозг мой занят какой-либо работой, в остальное же время мысли мои улетают далеко, далеко, туда, на северо-восток, далекий и недоступный, куда, увы, телу возврата нет. Тогда передо мной, как в кинематографе, проходят события прошлого и дорогие мне лица…»
Двадцать лет вдали от Родины пролетели достаточно быстро. Началась и закончилась Вторая мировая война, разделившая русских аргентинцев на два лагеря. Ситуацию прекрасно описывает в своих изданных в Канаде «Записках военного священника» Д. В. Константинов, приехавший в Аргентину в 1948 году:
«В Буэнос-Айресе и вообще в Аргентине обстановка в смысле эмиграции была достаточно сложная. В ней проживало большое количество дореволюционных российских эмигрантов, малоосведомленных о действительном положении в СССР и, в конечном итоге, ставших на позиции некритического просоветизма.
Это огромное количество людей было настроено против послереволюционных эмиграций, считая их или „белобандитами“ или „изменниками родины“. Первой российской эмиграции в Аргентине было относительно немного, но ее количество увеличилось после конца Второй мировой войны. Значительная часть второй эмиграции тоже попала в Южную Америку и, в частности, в Аргентину, существенно изменив соотношение сил. Среди нее было немало участников Освободительного Движения, бывших военнослужащих РОА. Почти вся антикоммунистическая эмиграция в Аргентине поделилась на различные группировки, враждовавшие между собой, принимая участие в послевоенной эмигрантской междоусобице, приправленной к этому еще юрисдикционными спорами и вмешательством посторонних сил, ловивших рыбку в мутной воде того времени».
Но генерала фон Шварца, похоже, все это не интересовало. Во всяком случае, в конце войны он писал совсем о другом:
«Вот уже более двадцати лет, как мы живем в Аргентине. Между русскими-беженцами я нахожусь в числе немногих, которые устроили свой домашний очаг, не нуждаясь материально. Мой заработок вполне достаточен для бездетного и вполне приличного существования, и я иногда добавляю его еще моими литературными работами. У нас с женой есть даже возможность помогать другим. Эта материальная обеспеченность явилась следствием моего решения оставить Европу и переехать в одно из государств Южной Америки. Весьма возможно, что, если бы я остался во Франции, мне пришлось бы прибегнуть к физическому труду, что мой организм, после участия в двух войнах и одной революции, едва ли вынес бы.
Я попал в Аргентину случайно, и мне удалось завоевать здесь прочное положение специалиста. Поэтому нет пределов моей благодарности Господу, устроившему жизнь мою и особенно моей жены так благоприятно в материальном отношении. Жена тоже нашла поле применения ее энергии и ее способности понимать несчастья других и не оставаться к ним равнодушной, что и выразилось в организации ею благотворительного общества «Эл Консуэло», в котором находят поддержку многие нуждающиеся. Однако, помимо этого, на безоблачном горизонте нашей жизни иногда появляется густое облако, омрачающее ее. Это облако — это сознание неудовлетворенности и подчиненности, которое испытываешь от сознания, что ты здесь не дома, не свой, а чужой, не командуешь, а тобой командуют, что ты не равноправный, а просто нанятый. Мы, военные, понимающие дисциплину, никогда не тяготились необходимостью подчинения, потому что подчинялись старшему в иерархии или авторитету в умственных или нравственных качествах, но на чужбине подчиняешься не старшему и не авторитету, а лишь тому, кто является в стране своим.
Резюмируя мою работу, я прихожу к заключению, что как профессор я достиг того, к чему стремился, подготовив стране специалистов, необходимых для организации обороны, когда она понадобится. Всегда я стремился сделать для государства, в котором живу и работаю, что-либо полезное, и поэтому любимым моим занятием было создавать новые более мощные и современные способы обороны в проектах или в книгах. Это началось с первого же года моего приезда сюда, и затем не проходило почти ни одного года, чтобы я не создавал что-либо новое».