Русские женщины (47 рассказов о женщинах)
Шрифт:
— Ни хера себе, — сказал я и отвернулся рассмотреть зеркало в полный рост на первом этаже их особняка сраного.
Но тем не менее по дороге домой от этого особняка меня не убили и даже не избили. Из чего я сделал вывод, что папаше в чём-то даже понравился.
— С чего бы это? — спросил я Наталью, когда мы, вдоволь нацеловавшись, валялись у меня на продавленном диване в съёмной квартире.
— Он чувствует в тебе стержень, — сказала она, мягко перехватив мою руку.
— О да, у меня есть стержень, и ещё какой, — сказал я и притянул её руку к стержню.
— Ну прекрати, — хихикнула она. — Папа чувствует в людях стержень, правда же. Он чувствует,
— Ну ни хера себе, — поразился я этим метафорам животного мира и продолжил обжимать ноги Натальи.
— К сожалению, — вздохнула она, — ты и груб, как носорог.
— Ты спала с носорогом? — спросил я.
— Я и с тобой не спала, — парировала она.
— Слушай, может, ты девственница? — спросил я.
— В двадцать-то лет? — спросила она.
— Ой, ну извини, — сказал я.
— Так на кой хрен я тебе нужен? — спросил я.
— Да я люблю тебя, — сказала она, и мне захотелось поцеловать её.
Что я и сделал. После чего она вывернулась и уже стояла у зеркала — не такого роскошного, как у неё дома, да, — и поправляла прическу. Выглядела она на все сто. Как, впрочем, любая симпатичная девка при богатых родителях. Умела одеться, подать себя как надо. Она была красивой, чего уж там. И причёска её — чересчур видимый беспорядок, такой якобы беспорядок, над которым, как пишут в сраных дамских романах, корпят парикмахеры часами, — сводила меня с ума. Эти локоны… Наташа была блондинка.
Наверное, она и сейчас такая.
Другим моментом, который меня в ней привлекал, была её самостоятельность. Не наигранная, а всамделишная. В семнадцать лет она украла у него пару тысчонок, с восхищением поведал мне папаша, и открыла свой бизнес тайком от него. Потом рассчиталась и уже к двадцати владела тремя салонами красоты и двумя магазинами мягкой игрушки. Настоящий пацан в юбке. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Конечно, папа, ответил я. На что получил в ответ скептический взгляд. Он, конечно, чувствовал, что я опасный и упрямый маньяк, но брака, разумеется, не допускал. Даже мысли о нём. На хуя его дочери выходить за какого-то Модильяни — да, он смотрел кино! — сраного, если ещё не факт, что этот чувак будет хотя бы как Модильяни. Так он мне и сказал.
— Папаша, вы хотя бы одну картину этого, блядь, Модильяни видели? — спросил я его.
— А ты её, блядь, видел? — оказался он не так прост, как казался.
Мы сошлись на ничьей. Но он особо не злобствовал. Я и сам понимал, что Наташа никогда не выйдет за меня замуж. А если и выйдет, то мне придётся изменить в своей жизни всё. Начать делать карьеру, например. Поменьше пить. Я не то чтобы был алкоголик, но заливал крепко. Если ты пишешь, тебе нужно время от времени пить, объяснил я, это как чистить диски. Вовремя не потрёшь обилие лишней информации, тебе конец. Но если ты настоящий писатель, то ты хуй сопьёшься. Потому что книги важнее всего, даже выпивки. Вот почему Буковски не настоящий писатель, а, например, Мейлер — настоящий.
В любом случае жениться на Наташе должен был другой чувак. Кто-нибудь из этих хорошо выглядящих парней с собственными машинами, в хорошей одежде. Выпускников, блядь, лицеев. Неплохих, кстати. Я, конечно, говорю о выпускниках, хотя и лицеи ничего. Но я о парнях. Если парню повезло родиться в богатой семье, это ведь вовсе не значит, что он говно. Скажем так, судьба даёт ему шанс этим говном стать, но он может им не воспользоваться. Некоторые знакомые Наташи, которые были из богатых семей, относились ко мне даже с вежливостью. Рассматривали как бедного и без шансов, но всё же соперника. Они не понимали, что я вовсе не заинтересован в получении её как ценного приза.
Я любил её.
Больше всего мне нравилось ходить с ней на бассейн.
Там я Наташей откровенно любовался, хотя куда уж откровеннее, я и так на неё всё время пялился, в одежде ли, без. Фигура у неё была что надо, на животе, плоском и крепком, пара родинок, будивших мои самые, блядь, грязные желания, и сиськи наливные и крепкие («Всего лишь четвёртый размер», — стесняясь того, что не пятый, говорила она). Ох уж эти женщины. Для них сиськами мериться всё равно что мужикам — членами… В общем, она была красива, и красива вдвойне, потому что было ей двадцать лет. И я любил ходить с ней на бассейн. Потому что там всё равно, какой лицей ты окончил и есть ли у тебя машина. Ладно-ладно, признаю. Я, блядь, комплексовал. И только в воде чувствовал себя неплохо, тем более что фигура у меня была ещё стройная и плавал я быстро — форсил, нырял, выныривал, словно дельфин, блядь, обдавал её брызгами, а она смеялась и плескала в меня воду ладонями, а потом я подплывал, и она обнимала меня за шею и прижималась, и я чувствовал, какая она тёплая. И спрашивал:
— Почему ты не спишь со мной?
— Почему ты на мне не женишься? — спрашивала она.
— Я женюсь на тебе хоть завтра, — говорил я.
— Завтра у меня дела, — говорила она.
— Ну вот видишь, — говорил я.
— Ты понарошку всё это, у тебя ведь нет серьёзных намерений, — говорила она.
— Я совершенно серьёзно, — совершенно серьёзно говорил я.
— Я тебя люблю, — говорил я.
— Сколько у тебя девушек? — спрашивала она.
— Ни одной, — говорил я.
— Я думаю, пять-шесть наберётся, — смеялась она.
— Это неправда… — говорил я.
Вот такой вот замкнутый круг. Мы понимали, что свадьба — это не про нас. Женись я на ней, мне пришлось бы заниматься карьерой. Сдать на права. Купить авто. Обзавестись манерами. Образованием. И я перестал бы отличаться от десяти-двадцати парней, у которых всё это было, причём с рождения, — так что мне бы никогда их не догнать.
После чего мы расплывались, и я ждал её в холле, а она, выйдя, сушила волосы под большим металлическим колпаком, и глядела на меня оттуда весело, и выглядела после воды чуть уставшей. Потом отвозила меня домой — среди её многочисленных достоинств был хороший новый автомобиль, — и мы долго целовались в машине.
Однажды мы пришли на бассейн вечером после закрытия, и я уж думал, что уйдём несолоно хлебавши. Но Наталья сунула денег какому-то сраному сторожу, и весь вечер бассейн под открытым небом был открыт только для нас.
Это было как Рождество. Над водой вилась дымка, небо было ужасно звёздным, и, когда Наташа, тихо смеясь, поплыла ко мне, я подумал, что, может быть, мне стоит рискнуть и попробовать обойтись безо всей этой хуйни. Рассказы там, книжки… Наташе я об этом благоразумно не сказал. Ей бы не понравился мой отказ даже от такой абстрактной цели. Говорю же, она любила пионеров, первопроходцев и вообще козлов упрямых. Она плавала вокруг меня, словно русалка, воздух был тёплым, а вода ещё теплее, и я любовался её полными, крепкими ногами и лобком — прекрасным, как спуск в преисподнюю, — и был счастлив настолько, что мне даже не приходило в голову написать обо всём этом после рассказ.