Русский фронтир
Шрифт:
– Ох! – Доминик попытался встать и схватился за голову.
Но подобная болезнь была легко излечима.
Отец Григорий щедро плеснул в глиняные стаканы жидкости из заветной бутыли.
– Я не могу! – простонал Доминик.
– Надо, – сурово ответил Григорий.
– Но…
– Выпей, и все как рукой снимет!
Священник показал пример, опрокинув содержимое своего стакана в рот и нашаривая на столе какую-нибудь закуску.
Монах страдальчески сморщился, понюхал, а потом заткнул нос и все же выпил лекарство.
Дыхание у него перехватило, на глазах
– Пошли.
Дожидаться излечения отец Григорий не стал. Он потянул Доминика на улицу, и последний не стал сопротивляться.
Сразу за плетнем священнослужители едва не поплатились за проявленное любопытство. Мимо них наметом промчался куда-то в степь казачий разъезд, и было чудом, что двое извечных спорщиков как-то сумели разминуться с конями. А вот окликнуть и спросить, в чем причина тревоги, не получилось.
Станица кипела. Вряд ли процесс улучшения самочувствия занял много времени. Просто казаки привыкли к беспокойной жизни настолько, что она давно стала их сущностью. Теперь все они с конями и при оружии спокойно ждали повелений атамана. Раз до нападения осталось какое-то время, лучше воспользоваться случаем и встретить врага организованно.
Подошедших священников немедленно ввели в курс дела. Ровно настолько, насколько знали сами. Иными словами, на уровне известия о неведомом отряде. Любому было понятно: ночью конные с добром не ходят, и оставалось лишь уточнить, желают неизвестные просочиться мимо, чтобы затем погулять по всей территории, или же избрали целью казачью станицу?
Каждый казак понимал: они здорово успели насолить обосновавшемуся в Североамериканских Штатах разнообразному ворью, привыкшему повсюду грабить как у себя дома, и те вполне могут попробовать отомстить за свой прерванный беспредел. Об этом же недавно предупреждал Сысоев. В той степени, в какой его подчиненные нуждались в предупреждениях.
На полном ходу откуда-то вылетел один из дозорных. Он резко остановил коня, бросил поводья оказавшемуся ближе всех товарищу и стремительно влетел на крыльцо правления.
Атаман вышел оттуда спустя минуту:
– По коням, казаки!
Объяснять подробнее Бакланов не стал. Все жители станицы были разбиты на десятки, знали своих начальников и ждали лишь указания, куда выступать.
– А мы? – спросил Доминик, явно почувствовавший собственную ненужность в этом военном лагере.
Отец Григорий вздохнул в ответ и горько сказал:
– А мы остаемся. Наше дело – молитвы.
9
Наместник шел в первой паре польского вместе с супругой губернатора. Вторым следовал губернатор в паре с женой наместника. И конечно, как обычно бывает, те, кто не танцевал, втихаря обсуждали
Дочь коменданта Сан-Франсиско Консепсия, или отныне после перехода в православие Александра Михайловна, впрямь стоила того, чтобы ею восхищались мужчины и завидовали женщины. Прекрасно сложенная, с фигурой, не испорченной двумя родами, прелестная чисто южной красотой, к тому же молодая, двадцати семи лет, она притягивала взоры всех собравшихся, заставляя мужчин и женщин поневоле подтягиваться, стараться казаться лучше, чем на самом деле.
За ее спиной поговаривали, будто дочь коменданта Сан-Франсиско вышла за графа с единственной целью – вырваться из своего крохотного городка не куда-нибудь, а к самому пышному двору Европы, но в итоге пришлось вновь вернуться в постылую Америку. Правда, женою самого влиятельного из всех русских вельмож в здешних краях. И невдомек было завистникам, что Кончита просто любила своего избранника, а прочее не играло для нее решающей роли. В России, в Америке ли…
Даже Муравьев поневоле посмотрел на супругу наместника, хотя здесь же, в зале, была та, о которой он часто думал последние месяцы.
Служба и постоянные разъезды не давали возможности молодому капитану навестить гостеприимный дом неподалеку от границы. Николай с той поры был в Тешасе один лишь раз, да и то в самом Сан-Антонио. Будь асиенда чуть поближе к столице штата, офицер бы сумел найти хоть день, но успеть обернуться в такую даль нечего было и думать. Поэтому оставалось вздохнуть об упущенной возможности и следовать дальше по казенной надобности.
Сейчас желаемый объект был рядом, однако Муравьев лишь обменялся с Викторией парой общих фраз, а теперь проводил время в кругу местных землевладельцев. Отчасти – из-за непонятной и обычно несвойственной ему робости, отчасти же потому, что был вынужден отвечать на многочисленные вопросы о службе, ее перспективах, возможной карьере и многих других вещах, волнующих тех, кто подумывал о подрастающих сыновьях.
Муравьев сам мог послужить наглядным примером, что для человека способного нет никаких преград. Выпущенный прапорщиком квартирмейстерской части перед самой войной, он к ее окончанию уже был поручиком, награжденным к тому же тремя орденами. Перевод в гвардейский генеральный штаб тем же чином, а затем чин штабс-капитана и почти сразу – капитана фактически сравнял двадцатидвухлетнего офицера с армейским подполковником. До вожделенных полковничьих эполет оставался один шаг, и Муравьев твердо намеревался проделать его года за четыре. В крайнем случае – за пять.
Полковник же – уже фигура. Как ни крути.
Плюс – каждый знал, что Николай принимал самое активное участие в уничтожении мятежников, и сей факт тоже сильно поднимал его в глазах многих из местного общества. Хотя в некоторых – наверняка принижал. Не секрет, что далеко не каждый землевладелец был доволен внезапной сменой верховной власти. Да и мечты некоторых о свободе никуда не делись.
– Скажите, синьор капитан, к нам придут русские войска?
– Должны, – уверенно ответил Муравьев.