Русский капитал. От Демидовых до Нобелей
Шрифт:
Второй раз Наполеон помог крестьянину в 1812 году, когда после устроенного к его вступлению в Москву пожара в Первопрестольной сгорели все ткацкие фабрики. Оказавшаяся в условиях острейшего текстильного дефицита вторая российская столица с жадностью поглощала квадратные километры сукна, производившегося ткачами-кустарями. Не воспользоваться столь благоприятной ситуацией было просто грешно. Уже вскоре после окончания войны Савва открыл на территории родного села Зуева, естественно, с разрешения помещика, четыре фабрички: прядильную, ткацкую, белильную и красильную. Теперь он владел предприятием по производству тканей полного цикла, оставаясь при этом крепостным крестьянином. Возможно,
Сумма в 17 000 рублей, которую заломил за освобождение молодого капиталиста и четырех его сыновей – Елисея, Абрама, Захара и Ивана – помещик Рюмин, была просто фантастической. За такие деньги можно было купить небольшую деревеньку в два десятка душ. Однако деваться было некуда, и деньги пришлось заплатить (возможно, фальшивыми ассигнациями). Сразу после выхода из крепости Савва записался в богородские третьей гильдии купцы, затем быстренько перескочил во вторую гильдию, а позже прочно обосновался в первой.
В 1823 году Савва производит, как сейчас бы сказали, полную реструктуризацию своей компании. У того же помещика Рюмина за 500 рублей он покупает участок на берегу реки Клязьма, куда спустя небольшое время были перенесены из Зуева все морозовские предприятия. Первая фабрика на новом месте заработала в день Николы Чудотворца, потому-то местечко и получило название – село Никольское.
В том же 1823 году в семье Морозовых родился последний и любимый сын Тимофей.
Труд и капитал рабочих напитал
Между тем дело росло. К 1840 году тогда уже почетный потомственный гражданин, купец первой гильдии миллионщик Савва Морозов отстроил четыре крупнейшие в России ткацкие мануфактуры: одну в Богородске, одну в Твери и две в Никольском. Несомненным центром семейной фирмы было Никольское, в каменных казармах которого жило уже около 10 000 рабочих. Это был первый в России специально созданный заводской поселок, а Морозовские мануфактуры являлись «градообразующими» предприятиями.
Вместе с делом росли и сыновья. Иван Саввич, женившись, вытребовал у отца свою долю в наследстве и вышел с нею из семейного дела. Остальные же дети вошли как полноправные соучредители в созданный 90-летним Саввой Васильевичем в 1860 году Торговый дом «Савва Морозов с сыновьями». Директором товарищества, в обход возрастной иерархии, был назначен младший Морозов – Тимофей. В полном объеме товарищество просуществовало всего несколько месяцев: после смерти Саввы Васильевича в том же 1860 году братья по завещанию растащили компанию на четыре самостоятельные мануфактуры: Захар получил Богородско-Глуховскую, Абрам – Тверскую, а Елисей с Тимофеем разделили между собой Никольские, причем бо?льшая часть при дележе отошла к Тимофею.
Между братьями началось здоровое (почти спортивное) соперничество. Каждый пытался превзойти других и доказать, что его мануфактура – лучше. Когда строившаяся Нижегородская железная дорога подошла к владениям братьев, за нее взялись сразу с трех сторон. Захар требовал провести ее через Богородск, Елисей – слева от Никольского, а Тимофей – справа. Как гласит широко распространенная в те времена народная легенда, Тимофей якобы специально внедрил в ряды строителей-железнодорожников своих рабочих, чтобы они под шумок провели дорогу так, как нужно хозяину.
Так это было или нет, а дорога в 1861 году прошла через владения Тимофея Саввича Морозова. В том же году страна впервые узнала о селении Никольском из книжки ученого-краеведа К. Н. Тихонравова. «Каменный
Так закалялась сталь
Я вовсе не сторонник марксизма, но факт остается фактом: такого злого капиталиста, каким был Тимофей Саввич Морозов, найти сложно. Рабочие на его заводах получали минимально возможную плату, да и ту большей частью выдавали «чеками», отоварить которые можно было только в морозовских же магазинах. Рабочий день составлял 12–14 часов, при этом дирекция частенько объявляла рабочими даже дни общероссийских и главных церковных праздников. Любой «проступок» облагался значительным штрафом, на эти штрафы уходило иногда до половины заработка. Штрафовали за песни на рабочем месте (это в ткацких-то цехах, где своего голоса не услышишь), за грязную обувь, за непосещение церковного богослужения в заводской церкви, за то, что зазевался и не снял шапку перед мастером… Люди жили в казармах по три семьи в комнате, да и комнаты-то были фиктивные, образованные фанерными перегородками. Целый этаж отапливался одной буржуйкой, от которой по комнатам расходились чуть теплые трубы. В кабинете Тимофея Саввича никто из служащих компании не имел права сидеть даже во время многочасовых совещаний.
В народе Тимофея Саввича не любили и слагали о нем особые легенды. Говорили, что крыша его дома выложена золотыми листами. По другой версии, золотым в его доме был нужник. Говорили, что он продал душу дьяволу, и теперь его пуля не берет. Говорили, что он собственноручно замучил 40 человек, которых закопали в подвале заводоуправления. В общем, могильщиков себе Тимофей воспитал – хоть куда. Решительных, озлобленных, голодных и, главное, таких, каким, по меткому выражению Ленина, «нечего было терять, кроме своих цепей». Так стоит ли удивляться, что первая в России крупная стачка произошла именно на фабриках Тимофея Саввича Морозова?..
Началось все с того, что дирекция Товарищества Никольской мануфактуры 5 января 1885 года объявила 7 января, великий праздник Крещения Господня, рабочим днем. Такого в России еще не было. Вечером того же дня в местном трактире собрались наиболее рьяно настроенные рабочие, которые поклялись 7 января остановить фабрику. Забастовку планировалось провести мирно, без шума, просто собраться всем у проходной завода, предъявить свои требования администрации и разойтись по домам. Однако об этих планах стало известно дирекции завода, которая снарядила из грузчиков, сторожей и дворников ударную группу численностью 400 человек, вооружила ее дубинками, ломами и оглоблями и приказала загонять подходящих к проходной рабочих в здание силой. Загнать людей внутрь у администрации получилось, а вот заставить их начать работу – нет. Рабочие остановили станки, закрутили газовые краны и вновь вышли на улицу. Вовремя: охрана как раз избивала группу решительно настроенных ткачих. Трудящиеся, возмущенные таким обращением с женщинами, мигом показали обидчикам, на чьей стороне сила, и прогнали их вплавь на другую сторону Клязьмы.