Русский мир. Часть 2
Шрифт:
Три сквозных мотива проходят через всю историю образования: мотив света, пашни и подвига. Каждый из них дает ключ к пониманию его особенностей. Первый наиболее емко выражен в пословице «Ученье свет, а неученье – тьма». Процесс получения знаний понимается как преодоление тьмы и обращение к свету. Образование в своем первичном понимании придает образ, но этого мало, важно зажечь свет в душе человека. И здесь возникает понятие «просвещение», неразрывно связанное с религиозной темой. Первый просветитель Руси – великий князь Владимир. О его крещении летописец говорит: «Володимеръ же просвещенъ самъ, и сынове его, и земля его», т. е. крещением просветился сам Владимир, его сыновья и его земля188. Характерно, что этот изначально церковный термин распространился в России на систему образования, утратив свое первичное значение (хотя мы и встречаем его еще у В. И. Даля). Напоминал об этом Н. В. Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями»: «Мы повторяем теперь еще бессмысленно слово “просвещение”.
Образы земли, пашни, которую надо возделать, сеятеля как распространителя знаний, а знаний как семян составляют другой важнейший ряд понятий, определяющих суть российского образования. Тема эта возникает еще в древности, перекликаясь с библейскими мотивами, уподобляя знания самой жизни. «Повесть временных лет», повествуя о просвещении Руси, поэтически представляет великого князя Владимира Святого как пахаря, а Ярослава Мудрого как сеятеля знаний. «Как если бы один землю вспашет, другой же засеет, а иные жнут и едят пищу неоскудевающую, – так и этот. Отец ведь его Владимир землю вспахал и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же засеял книжными словами сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное»190. Встречается этот мотив и в других древних источниках. В «Житии Феодосия Печерского» читаем: «Так учил св. наставник свою братию; они же, как добрая земля, принимали семя словесе его и творили плоды, достойные покаяния»191. Сергий Радонежский, благодаря Божественной воле получивший знание грамоты от встреченного им святого старца, уподобляется «земле плодовитой и плодоносной, семена принявшей в сердце свое»192. Конечно, нельзя не вспомнить некрасовского «сеятеля знанья на ниву народную», которого поэт призывает «сеять разумное, доброе, вечное».
Тяжелый труд, подобный труду пахаря, необходим для обучения. Ум человеческий подобен пашне, которая может принести добрые плоды, если ее правильно возделывать, или зачахнуть. Образование возделывает ум и засевает его семенами знаний. Так появляется второй ряд понятий «пашня – обучение – ум»
Наконец, третья тема представляет учение как подвиг, который надо совершить, как страдание, через которое надо пройти для получения знаний. Все тот же Владимир Святой, просвещая Русь, посылал «собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых»193. Хорошо известны меры, предпринятые Петром I для распространения образования в России, указывавшего набирать в школы «добровольно хотящих, иных же паче и сопринуждением»194. И в более поздний период, когда необходимость получения образования не вызывала никаких сомнений, тема страдания и подвига идут рука об руку с процессом обучения. С. Т. Аксаков, рассказывая о том, как в девятилетнем возрасте его решили отдать в казанскую гимназию, ярко передает страдания свои и своей матери. Мать его «перешла весною, в ростополь, страшную, посиневшую реку Каму, уже ни для кого не проходимую, ежеминутно готовую взломать свои льды… Но это ничего не значит в сравнении с решимостью отдать в гимназию свое ненаглядное, слабое, изнеженное, буквально обожаемое дитя, по девятому году, на казенное содержание, за четыреста верст, потому что не было других средств доставить ему образование»195. Сам же он, узнав о родительском решении, несколько дней «только плакал и ничего не слушал, и как будто не понимал, что говорила мне мать»196, а попав в гимназию, тяжело заболел нервной горячкой. Так нелегко давалось знание дворянским детям. Отношение же простого народа ясно и емко выражено в комплексе пословиц и поговорок: «Азбука наука, а ребятам мука»; «Кто хочет много знать, тому надо мало спать»; «Идти в науку – терпеть муку»; «Без муки нет и науки» и многих других.
Процесс получения знаний – это своего рода подвиг, который совершает каждый, решивший приобщиться к ним. Он неизбежно сопровождается страданиями, что составляет воспитание сердца. Последний ряд – «подвиг – воспитание – сердце».
Итак, в традициях русского мира образование – это свет, который надо зажечь, пашня, которую надо возделать, подвиг, который надо совершить, страдание, через которое надо пройти. Возможно это только при сочетании всех трех компонентов: просвещения души, обучения ума и воспитания сердца. Столь высокое понимание сути
В системе российского образования особая роль отводится учителю. Тесное переплетение понятий обучения и воспитания обусловили то высокое положение, которое он занимает в этом процессе. Это не просто учитель, человек, передающий знания и навыки, занимающийся развитием ума своих подопечных, но и духовный наставник, воспитывающий душу и сердце. В этой ситуации его фигура становится ключевой, именно от него в значительной степени зависит результат учения. Хороший учитель – залог успеха, это положение справедливо для любого народа, а вот содержание понятия «хороший» в России получило свое, особое наполнение. Не глубина познаний и даже не педагогические способности учителя выходят здесь на первое место, а нравственные качества.
В уже упоминавшемся первом коллективном труде профессоров Московского университета по дидактике и методике преподавания, вышедшем в 1771 г. и названном коротко и ясно «Способ учения», первый постулат гласит: «Никто, не имеющий воспитания сам, других воспитывать не может, и учитель, не показывающий собою примеров честности, добродетели, непорочности нравов и благоразумия, больше вреда, нежели пользы, приносит воспитываемым»197. А почти за пятьдесят лет до этого В. Н. Татищев, историк и государственный деятель, занимаясь устройством школ при уральских казенных заводах, подчеркивал ответственность, лежащую на учителе. «Учитель есть человек, который детей читать и писать или иным каким наукам и познанию полезных правил и жизни человеческой обучает, – писал он в специальной инструкции, составленной при создании школ, – и для того он, яко един отец им общий вместо многих родителей. Он должен по совести не токмо в их предпринятом учении, но во всех делах, обхождениях и поступках твердое и прилежное надзирание и попечение иметь, как отец о сущих детях»198.
Много веков учение было неразрывно от веры. Учитель прежде всего учил грамоте, учил читать церковные книги. В чтении и осмыслении духовной литературы проходила большая часть общения между наставником и его учениками. Ситуация с течением времени менялась, образование «обмирщалось», но содержание понятия учительства во многом сохраняло свой прежний смысл. Неслучайно в России больше всего нареканий вызвали иностранные учителя, вторгшиеся в образовательную систему в XVIII в. Вне зависимости от уровня знаний их моральный облик вызывал недоверие. Чему могут научить они русского ребенка в плане нравственном – оставалось непонятным. Выше уже отмечалось, как разнятся между собой образы учителей-иностранцев, создаваемые правительственными и общественными документами и художественной литературой, с одной стороны, и воспоминаниями и мемуарами, т. е. реальными живыми людьми, с другой. Хорошие и плохие учителя были и среди русских, и среди иностранцев, но последние вызывали гораздо больше опасений и критики в свой адрес.
Успех процесса обучения зависел не просто от того, слушался ли подопечный своего учителя, но в большей степени от того, верил ли он ему. Может быть, именно поэтому в России религиозные центры столь долго имели образовательное значение, т. к. вызывали доверие прежде всего с духовной точки зрения. Независимо от уровня обучения и организации подобного рода образовательных учреждений, будь то профессионально организованные церковно-приходские школы или старичок-священник, собирающий деревенских ребятишек, их религиозно-нравственная основа вселяла доверие ученикам, их родителям и государству.
Значительное расширение и разнородность учительского состава, характерные для русской истории начиная с XVIII в., вызванные развитием системы образования в России и появлением большого числа новых учебных заведений, повлекли за собой появление разного рода документов, призванных контролировать этот процесс. Известный сербский педагог Ф. И. Янкович де Мириево, один из организаторов народного просвещения в России, занимавшийся по поручению Екатерины II совместно с профессорами Московского университета программами народных училищ, особо подчеркивал в «Руководстве учителям первого и второго классов народных училищ Российской империи» те высокие требования, который предъявлялись к учителям. Он отмечал, что «…учителя, не исполняя должностей звания своего, согрешают
а) пред Богом…
б) пред правительством…
в) пред родителями учеников…
г) пред детьми…
д) пред собою, ибо подвергают себя чрез то страшному суду Божию, отягощают свою совесть, из упущения должности своей подпадают опасности вечной казни»199.
Составленные Янковичем «Правила для учащихся в народных училищах», в образовательной практике России один из первых подобного рода документов, предписывали уважение к учителю – главное условие успешного обучения. Находясь в училище, «каждый ученик должен чувствовать особливую любовь и суще сыновнюю доверенность к своему учителю; ученики обязаны своим учителям являть всякое почтение и беспрекословное послушание; также взором, словом и делом показывать, что признают сию свою обязанность и готовы исполнять ее…» Указывает Янкович и на ту опасность, которую таит в себе проявление неуважения к наставнику: «Кто в юности учителю не послушен, тот, возмужавши, и власти гражданской обыкновенно не покоряется…»200.