Русский Париж
Шрифт:
За шпионами следуют по пятам другие шпионы, которые следят за тем, чтобы первые исполняли свои обязанности. Все они взаимно обвиняют один другого и готовы пожрать друг друга из-за самой гнусной добычи. И вот из этих-то омерзительных поддонков человечества родится общественный порядок! Начальство жестоко расправляется с ними всякий раз, когда они обманывают его бдительность…
За человеком, который выдан кем-либо или находится на подозрении, устанавливается такая слежка, что малейший его поступок становится известен, и это продолжается вплоть до его ареста…
Эта гнусная слежка отравляла общественную жизнь, лишала людей самых невинных удовольствий и превращала всех граждан во врагов, которые боялись открыться другу другу».
В Париже мало осталось соотечественников. Впрочем, Иван Матвеевич сам добивался этого. В своих сообщениях в Петербург он напоминал, что пребывание в охваченной бунтом Франции молодых русских может иметь непредсказуемые последствия для России. Революционное вольнодумство заразительно и опасней философствований масонов.
Императрица Екатерина II и ее сановники разделяли мнение посла Симолина. Из Петербурга в Париж был отправлен указ государыни о возвращении в Россию всех ее подданных. «Ибо умы их возбуждаются и проникаются принципами, которые могут причинить им вред при возвращении в отечество», — говорилось в указе.
Конечно, это повеление не касалось посла и его сотрудников.
Отрицательное отношение Екатерины II и ее двора к Французской революции тем не менее в течение нескольких лет не прерывало дипломатических отношений между Петербургом и Парижем.
Ивану Матвеевичу в тот период предписывалось избегать контактов с революционным правительством и представителями Национального собрания, а вести дела только с министром иностранных дел, назначенным королем Франции.
Государыня Екатерина одобряла постоянные контакты Симолина с Людовиком XVI и его супругой королевой Марией-Антуанеттой.
Русская императрица поддерживала усилия своего посла в Париже на подталкивание Франции к военному конфликту с Англией.
В мае 1791 года Екатерина II писала Ивану Матвеевичу: «Старание ваше в побуждении правительства тамошняго принять меры против властолюбивых подвигов лондонского двора весьма аппробую, тем более что сие самое лучшее и надежнейшее средство было бы к обузданию той державы и к скорейшему возстановлению мира между мною и Портою Оттоманскою на условиях крайних от меня предложенных.
Я уверена, что вы сего отнюдь из виду не упустите и все способы от вас зависящие к тому направите, чтобы достигнуть решимости Франции на случай, буде Англия по получении моего ответа на новые ея предложения несходным с моими интересами делом самым исполнит разглашаемые министерством ее угрозы послать флоты свои в Балтийское и Средиземное моря».
Русский посол продолжал прилежно информировать императрицу о событиях в Париже.
Создание революционных организаций якобинского клуба и клуба кордильеров, выпуск газеты «Друг народа», дебаты в Учредительном собрании, бедственное положение королевской четы, гневные высказывания вождей Французской революции, распоряжения городских властей, волнения в рядах национальной гвардии, — ничто не оставалось без внимания Симолина. Информация с его замечаниями немедленно отправлялась в Петербург.
Конечно, такая мелкая личность, как «Честный доброволец», не был посвящен ни в тайны королевского двора, ни в замыслы вождей революции, ни в планы русского посла. Но чутье подсказывало ему, что в Париже грядут важные политические события. Главное — предугадать их и понять, какую из них можно извлечь личную пользу.
Каждый день «Честный доброволец» крутился возле дома русского посла. Он понимал, что за самим Симолиным не стоит следить. Маршруты передвижения по городу столь важной особы известны. Не будет он устраивать тайных встреч: слишком приметен и известен для этого.
А вот помощники и обслуга посла!..
Из немногочисленного окружения Симолина внимание шпика привлек русский юноша — то ли слуга, то ли мелкий чиновник посольства. Он никогда не прогуливался по улицам Парижа. Выходил из дома по вечерам: четыре-пять раз в неделю. Шел деловито, поспешно, иногда озирался. Минут через десять его нагоняла малоприметная карета. На мгновение она останавливалась, юноша вскакивал в нее, кучер щелкал кнутом, и лошади во весь опор неслись дальше, в вечерних сумерках Парижа.
Возвращался загадочный русский юноша обычно через полтора-два часа.
Из кареты он высаживался за несколько кварталов от дома посла.
«Честный доброволец» недоумевал: молодой человек не значился в списке русских дипломатов и их прислуги…
Бывший кладбищенский землекоп пришел к выводу: таинственный юноша является связным между русским послом и очень важными особами Франции.
Но кто они?
«Возможно, след ведет к королевской чете…» — предположил «Честный доброволец».
«Остается лишь одно из двух: либо погибнуть от меча мятежников, если они победят, и, следовательно, потерять все, либо остаться под пятой деспотичных людей…
Вот какое будущее, и, вероятно, роковой момент наступит раньше, чем мы того ожидаем, если сами не решимся проявить твердость, применить силу, дабы овладеть общественным мнением. Поверьте мне, все сказанное не плод экзальтированных мыслей, оно не вызвано неприятием нашего положения или страстным желанием немедленно приступить к действиям…
Положение наше (короля и королевы) ужасно, так ужасно, что его и не представить тем, кого нет сейчас в Париже…
Поверьте мне, я не преувеличиваю опасности. Вам хорошо известно, что всегда основным моим правилом было по возможности проявлять уступчивость, я надеялась на время и перемену общественного мнения. Но сегодня все изменилось; мы должны либо погибнуть, либо ступить на единственный путь, который нам еще не закрыт. Мы отнюдь не ослеплены настолько, чтобы считать этот путь безопасным; но если уж нам и предначертана гибель, то пусть она будет хоть славной, после того как мы сделаем все, дабы умереть достойно и выполнить свой долг перед религией…