Русский Париж
Шрифт:
Ночь пала. Вокруг дома, где ночевал Император Александр, расположился первый батальон Преображенского полка; рота Его Величества стала на дворе дома. Глубокое молчание на улицах прерывалось только окликами русских часовых: «Кто идет?».
Однако не все в армии, занявшей Париж, в ту мартовскую ночь 1814 года были «обезсилены радостью».
Никакая усталость и воинская дисциплина не остановят русских искателей ночных приключений… Тем более — в Париже!..
Ни один город мира не был в те времена так известен подданным Российской Империи, как французская столица.
Молодые офицеры небольшими компаниями незаметно просачивались сквозь кордоны, заставы, патрули и погружались в парижскую ночь.
Кто-то из них бродил, осматривая улицы и строения, о которых читал в книгах и журналах, другие искали питейные заведения… Третьи отправлялись по адресам, известным от старших товарищей, посещавших Париж много-много лет назад.
Не могли уснуть в ту памятную ночь и многие жители французской столицы.
И уже звучала в городе новая песня:
Как мало встретишь Русских в Париже. Жизнь без них немного скучна. Не стоит об этом тосковать, Они уже здесь, в Париже…— Ликование не завершилось, а дела не ждут. Пора за них приниматься!.. — С этими словами на следующее утро обратился император Александр к своим приближенным.
Михайловский-Данилевский продолжил свой походный дневник: «С первыми лучами солнца улица Сен-Флорантен, площадь Людовика XV и Тюльерийский сад, прилежащий к дому, где жил наш монарх, покрывались множеством народа, жадного знать окончательное решение будущей участи своей. Привыкнув ежедневно читать о ходе политических дел печатные известия, посредством коих каждое эфемерное правительство, существовавшее с начала революции, старалось привлекать народ на свою сторону, французы толпами собирались перед нашими окнами, прося печатных объявлений. Все прокламации тогдашнего времени были обнародованы только от имени Императора Александра… <…> никто другой, кроме нашего Государя, не обезпечивал в то время Парижан единственных благ, остающихся побежденным, — жизни и собственности.
Тогда же Статс-секретарь граф Нессельроде объявил префекту полиции Пакье, Высочайшее повеление освободить из тюрьмы французов, содержавшихся за воспрещение крестьянам стрелять по Союзным войскам и за преданность Бурбонам… <…> заступление Императора распространялось и на приверженцев Наполеона…».
Как отмечал Михайловский-Данилевский, Александр I «…устранял Себя однакож от дел частных людей и велел Графу Нессельроде известить подавших Ему во множестве прошения, что, находясь во Франции для водворения мира и счастья, Его Величество поставил Себе долгом не вступаться в дела судебные и исполнение законов, и потому приглашал просителей обращаться к Временному Правительству или тем присутственным местам, суждению коих подлежали дела их».
Император Александр I требовал от приближенных как можно быстрее восстановить в Париже мирную жизнь, «вернуть город в спокойное русло».
В столице были назначены четыре коменданта, представители от союзников России — Австрии, Пруссии, и от Франции. Генерал-губернатором стал приближенный Александра I барон Сакен.
Боевой генерал и царедворец оказался не только хорошим воином, но и расторопным администратором. Соблюдение порядка в Париже, работа учреждений и предприятий, взаимоотношения между представителями союзнических войск, обеспечение города питанием и медикаментами — все это находилось под контролем генерал-губернатора.
О результатах деятельности Сакена на новом посту Михайловский-Данилевский писал: «Со второго дня занятия Парижа, в театрах начались представления, почты восприяли свое действие и разослали по принадлежности сотни тысяч писем, назначенных за границу, а также привезенных из чужих краев и три года задержанных в почтовом управлении. Отворили городские ворота, позволили всем… выезжать из города, обезопасили дороги в окрестностях столицы, и банк по-прежнему стал производить платеж государственного дома и выдачу пенсионов. Словом, приняты были все меры к восстановлению общего спокойствия; даже приглашали жителей приносить жалобы…».
Вряд ли догадывался император Александр I, что те, кто восторженно встречал русскую армию весной 1814 года на улицах Парижа, будут рвать и топтать его портреты, когда Наполеон покинет остров Эльбу и попытается вернуть власть во Франции.
Говорят, испытание лестью и славой не выдерживают даже самые опытные политики и полководцы.
Как отмечали современники в Европе, в 1814 году на Александра I обрушился поток восхваления. Усердствовали в этом и соотечественники, и иностранцы. Кто-то из них твердо верил в величие русского императора, кто-то лукавил.
Мог ли преданный государю генерал Михайловский-Данилевский быть объективным в оценке деяний и поступков Александра I? В воспоминаниях приближенного к царю генерала много восторженных слов в адрес обожаемого монарха, но нет подтасовок исторических фактов.
О днях самого массового появления русских во французской столице Михайловский-Данилевский писал:
«Никто не мог вообразить, что с Парижем поступят столь снисходительно, великодушно. Нанесенные Французами каждой из Союзных Держав обиды были столь чувствительны и свежи в памяти, а поведение их в завоеванных Наполеоном столицах столь оскорбительно, что всякое мщение с нашей стороны могло являться извинительным и естественным.
Такое милосердие имело главною причиною высокий образ мыслей Императора Александра».
В 1814–1815 годах во Франции русский государь нередко повторял:
«Человек, называвшийся моим союзником, напал на мое государство несправедливым образом. Я вынужден был вести войну с ним, но воюю не с Франциею… Я друг Французов».
Недоброжелатели утверждали, что Александр I желал прослыть в мире «наиблагороднейшим монархом», оттого и принимал решения, способствующие его славе и популярности.
Конечно, ему льстили прозвища «Освободитель Европы», «Рыцарь Мира», «Отец нового мироустройства», но они не позволяли русскому царю почивать на лаврах.