Русский Париж
Шрифт:
«Писать без ответа»… Поплавский обошел почти все литературные журналы Парижа. Предлагал свои стихи и прозу. Ответы все же получал… Отрицательные…
Творчество, надежда на публикации, встречи с соотечественниками, лекции в университете и пару посещений в год театров. Только этим и жил. Мечта стать «своим» в парижской богеме не осуществилась. При жизни Поплавского вышел лишь один его сборник стихов «Флаги», да еще крохотным тиражом опубликованы главы из романа «Аполлон Безобразов».
Где беды, неурядицы, разочарования частенько тихо и неотвратимо появляются алкоголь и наркотики. Они увлекали: то взбадривали, то уводили в чарующий сон, в чудесный мир, который так отличался от реального…
Спать. Уснуть. Как страшно одиноким. Я не в силах. Отхожу ко сну…Прозванный соотечественниками «Певцом парижских ночных дорог», Тайто Газданов большую часть жизни во французской столице проработал таксистом. Прославился он в русских эмигрантских кругах романом «Ночные дороги». О своем друге Борисе Поплавском Газданов писал: «Он всегда казался иностранцем в любой среде, в которую попадал. Он всегда был точно возвращающимся из фантастического путешествия…
Мысль о его смерти есть напоминание о нашей собственной судьбе, его товарищей и собратьев, всех тех всегда несвоевременных людей, которые пишут бесполезные стихи и романы и не умеют ни заниматься коммерцией, ни устраивать собственные дела; ассоциация созерцателей и фантазеров, которым почти не остается места на земле…».
Борис, вместе с отцом, братом и сестрами, снимал крохотную квартиру на Рю Барро, вблизи площади Италия. Отсюда он пешком отправлялся в библиотеку Святой Женевьевы, где проводил много времени в школе живописи, где брал уроки в гимнастическом зале.
За год до смерти Борис Поплавский стал частенько уходить, как он сам объяснял, в мир ночного Парижа.
Обычный сон стал для него редкостью. Морфий и дешевая водка давали только забытье. Мир, в который они уводили поэта, изменился. Чарующий, умиротворенный, прекрасный — вытеснялся беспокойным, кошмарным, полным химер и опасных тварей. Увеличивались дозы, приходилось чаще искать все более дешевые алкогольные напитки, а вместо морфия — «грязные заменители».
Отправляясь в мир ночного Парижа, Поплавский неизменно брал с собой кастет, карандаш и разноформатные листки бумаги. Канцелярские принадлежности ему давали в русских газетах и издательствах.
Одни приятели считали, что Борис нашел какую-то работу, но стесняется о ней рассказывать. Другие полагали, что он уходил на добычу дешевых наркотиков.
… Буду в ярком сиянии ночи Так же холодно ярок над всем. Если я на земле одиноче Дальних звезд, если так же я нем, Выпью сердцем прозрачную твердость Обнаженных, бесстрастных равнин, Обреченную, чистую гордость Тех, кто в Боге остались одни.После «мира ночного Парижа» Поплавский иногда возвращался с новыми стихами. Он вытаскивал из карманов мятые, исписанные листки бумаги. А потом, разгладив их, долго сидел в недоумении и тоске.
Кто-то из приятелей однажды подсмотрел, что же навеяла парижская ночь поэту. Увидел — и ужаснулся! Мятые листки были испещрены непонятными знаками, бессмысленными наборами слов… Поплавский заметил испуганный взгляд приятеля и произнес:
— Угасаю…
Взгляд поэта был жалобным и виноватым. Он скомкал листки бумаги и снова спрятал в карман.
Как-то раз, незадолго до смерти, Поплавский заявился в монпарнасское кафе «Селект» после таинственной ночной прогулки с окровавленными руками. На лице его виднелись свежие ссадины. Пятно крови оказалось и на листках с непонятными записями.
— Что случилось? — поинтересовался один из знакомых поэта.
Борис ответил не сразу. Достал зачем-то кастет и придавил им разложенные на столике листки. Наконец, глядя поверх головы собеседника, безразлично произнес:
— Кажется, сегодня ночью я убил…
— Кого?!..
— Я убил себя…
Поплавский вдруг усмехнулся, кивнул приятелю и, непонятно зачем, произнес строки из своего давнего стихотворения:
… Видел я, как в таинственной позе любуется адом Путешественник-ангел в измятом костюме весны. И весна умерла, и луна возвратилась на солнце…Что этим хотел сказать поэт, — собеседник не понял. Пожал плечами и отошел от его столика.
Поплавский умер в 1935 году. Ушел в наркотический мир грез — и не вернулся…
— Если доживу до возраста Иисуса Христа, — все переменится в моей судьбе к лучшему!.. — убеждал он знакомых в роковой для него год.
Не дожил…
Панихида прошла в церкви Русского студенческого христианского движения. А отпевали Бориса у Покрова Пресвятой Богородицы на Рю де Лурмель.
После смерти Поплавского небольшими тиражами были напечатаны его сборники стихов «Дирижабль неизвестного направления», «В венке из воска», «Снежный час» и роман «Домой с небес».
Одногодок Поплавского и друг, еще с времен совместного пребывания в Константинополе, Вадим Андреев посвятил Борису печальные строки:
… Все та же ночь, и в руки к нам Плывет покой. И тяжесть стелется к ногам, И снова надо мной Окно склоняется вот так: Окно, окна. О этот рок, о этот мрак Бессмысленного сна!Уход поэта остался незамеченным для литературной Франции. Лишь русская эмиграция откликнулась на его смерть. Она не стала неожиданностью для тех, кто знал Поплавского.
Скорую кончину соотечественника предчувствовали многие из его окружения. Она ощущалась в последних стихах поэта, в несуразных, лихорадочных движениях его, в отрешенном взгляде…
Спасибо, милая певунья…
Сейчас, когда я дописываю эти строки, под моим окном, в густой шелковице, поет птичка, заливается. Не привет ли это с родимой стороны? Не побывала ли она теплым летичком в лесу Мороскине? И не пела ли пташечка на сиреневом кусту у могилы моей матери? Спасибо, милая певунья. Кланяюсь тебе за песни. У тебя ведь крылья быстрые, куда вздумаешь, летишь. У меня одно крыло. Одно крыло и то ранено.