Русский школьный фольклор. От «вызываний Пиковой дамы» до семейных рассказов

Белоусов Александр Федорович

Наблюдатели детского быта хорошо знают, как широко развита общественная жизнь детей. Достаточно для примера упомянуть о детских сезонных организациях в виде артелей рыболовов, христославов или об играх, регулируемых «правилами» и «уговорами», дающими в своей совокупности свод неписаных, но всеми строго соблюдаемых «законов». Нормы, которыми определяются взаимные отношения различных групп детского общества, своей сложностью и разработанностью заслуживают право на внимание не только этнографов, но и психологов и юристов.

Казалось бы, что сатирическая лирика детей должна ярко отразить их общественный быт. В действительности же мы этого не наблюдаем. Используемые здесь

материалы (как и те, которые можно было привлечь для сопоставлений) показывают, что детская сатира далеко не всегда носит общественный характер. Тематическая изобретательность в области лирики осмеяния, как обнаруживают наблюдения над текстами стихотворений, определяется событиями детской жизни, редко выходящими за круг интересов небольшой группы лиц. Детская сатира сравнительно редко бывает направлена против враждебной группы; обыкновенно она направляется против того или другого лица. В ней мы имеем дело не с общественной негодующей сатирой, а скорее, если ее характеризовать в общеупотребительных терминах и обозначениях, с эпиграмматическими произведениями, основной чертой которых является грубое балагурство, входящее в детское словесное творчество существенным элементом, нередко переходящее границы простой забавы. С этой особенностью детской сатирической лирики в известной связи находится выбор затрагиваемых тем и разрабатываемых мотивов.

Кажется, больше всего вызывает к себе детское внимание внешний облик людей (№ 36, 42, 81, 87 и др.) и бросающиеся в глаза перемены в нем (№ 49, 53 и др.).

Не остаются незамеченными люди другой национальности — отчасти за внешность, отчасти за название; более других известны: немец, поляк, еврей, татарин, цыган, бурят (№ 43, 88, 44, 41, 42, 95, 110, 89, 40); здесь же позволительно назвать хохла (№ 104), поселенца (№ 99). Пользуются вниманием действительные или приписываемые какие-либо физические уродства: хромота (№ 24, 46, 102 и проч.), близорукость, слепота (№ 45 и др.), косоглазие (№ 63, 66, 91, 103) и проч., редко — внутренние качества (№ 34).

Отмечаются публичным посрамлением порицаемые детским общественным мнением поступки — воровство, кляузы (№ 37, 54, 92). В некоторых случаях не остаются без осуждения или осмеяния мода (№ 47), нечистоплотность (№ 48) [249] . Не остаются без внимания симпатия (№ 58, 108 и др.), неудачное ухаживание (№ 107 — вариант и др.), обжорство (№ 35, 72, 88), побои и наказания (№ 83 и др.), неожиданные превращения (№ 85, 86, 109). Господствующий мотив — беспомощность (№ 65, 97, 104, 105, 107, 109, 111, 112).

249

Может быть, не будет лишней пометка, что сатирическая лирика не может рассматриваться как непосредственное «отражение» детской среды, ее быта и т. д. Надо знать, что издевщик ничего не пожалеет для едкого словца. Если насмешка «вшивый барин» (№ 48) зачастую имеет за собою фактическое основание, то «вошь на пузе» (№ 24), например, — обычно только прозвище, которое можно пристегнуть к любому Кузе, а не констатирование действительного факта. Единственный повод у издевщика — желание сказать что-нибудь «задирающее» и единственное основание — возможность удачной рифмовки.

В своем месте было сказано, что в словесных состязаниях только наиболее одаренные («мастера»), и то не в каждой схватке, создают новые произведения; обычно же пользуются готовыми формулами осмеяния — распространенными текстами издевок, в которых, смотря по надобности, делается соответствующая замена слов

или фраз; отсюда понятно, почему стихотворения-издевки имеют нескончаемое число вариантов. Творчество художника-ребенка находит свое проявление в выборе и приспособлении готовой формулы к тому или другому определенному случаю: комбинирование получаемых из разных источников материалов, соблюдение ритма, размера и т. д.

Темы детского издевочно-песенного творчества меняются и множатся крайне медленно, потому и количественное богатство ходячих формул осмеяния не находится в соответствии с тематическим богатством.

Разрешая задачи приведения к известному единству всех входящих в то или иное стихотворение элементов, составители используют в качестве стержня для своих построений рифмованные прозвища, за которые цепляются обозначения признаков, действий и состояний — действительных или приписываемых осмеиваемому лицу.

В результате имеем:

1. Утверждение, навязывание человеку или группе чем- либо связанных лиц определенных («отрицательных») признаков и действий — обычно с настойчивым их перечислением. Ср., например, № 56, 57, 62, 65, 77, 79; а также: 67 — 69, 71, 72, 80, 83 и мн. др.

2. Или — редко — отрицание «положительных» признаков и действий: № 76 и др.

3. Или же, рядом с отрицанием одних, приписывание других признаков или действий: № 61, 63 и др.

В других случаях разрешению композиционных задач служит использование диалога. Диалог обыкновенно начинается с обращения, за которым следует 1. вопрос, часто сопровождаемый ответом: № 87, 95, 98; 2. просьба: № 49, 53, 55, 76; 3. совет (предостережение): № 66, 78, 96, или 4. предложение: № 46, 60, 74, иногда с обещанием за исполнение: № 46.

В подавляющем числе случаев обращения направлены к лицу, служащему предметом назойливого внимания; иногда — редко — встречаются обращения от лица высмеиваемого: № 111, 113.

Желаемый эффект в издевках достигается различными приемами; отметим наиболее характерные.

Логические ударения на последнем слове в стихе и отнесение смысловых доминант предложений — глагольных форм — к концу «стихов» [250] задерживают внимание, заставляют ощущать каждый новый момент и направляют воображение слушателей все в одну сторону. Резко и стремительно набрасывается мазок за мазком — и создается образ. Ср., например, № 97, 110, 111, особенно 112. Благодаря обилию подробностей от перечисления действий создается впечатление реальности самого образа.

250

См. примеч. 2. С. 676.

В отдельных случаях комический эффект достигается внесением элемента несоответствия ожидаемого с наблюдаемым (причем комизм положения наблюдается гораздо чаще, чем комизм речи): вместо съеденного медведя в экскрементах оказывается волк или гусь: № 85, 86, или вместо съеденной редьки — Федька: № 106; см. также № 82.

Известны приемы каламбурного осмысливания имен (выведение из одного корня слов, этимологически неродственных); например, Витька — ветер (через Витя — витирок), Яшка — якут (через Яков или Якушка), Колька — калека, Петька — петух, Женька — женюся.

Видное место занимают различные проявления субъективности отношения к вещам и лицам, вовлекаемым в круг объектов осмеяния, сказывающейся в преднамеренном и настойчивом умалении, поругании, в широком применении уменьшительных форм в качестве уничижительных.

Во многих случаях ироническая форма имен и прозвищ обостряется путем привлечения эпитетов и сравнений.

Эпитеты объективные наблюдаются в немногих случаях; они обычны: косой заяц (№ 103), сера утка (№ 78) и т. п.