Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1
Шрифт:
— На этой неделе обещался побывать. Жди, говорит, около ночи.
Все эти сведения были переданы мне, и я, не сомневаясь, что напал на настоящий след, велел строго следить за домом де Роберти, а сам каждый вечер поджидал прихода Григорьева.
Но время шло, а тот все не являлся. Маша сильно тревожилась и несколько раз высказывала Федосовой свои подозрения, не попал ли ее Яша в полицию.
XI
Прошла неделя. На восьмой день я, взяв с собой городового, отправился на свой пост. По дороге, около дома де
Нельзя было терять ни минуты.
— Это ты, Соловьев? — окликнул я его.
— Да, я, — послышался ответ, и мужчина, повернувшись, очутился со мной лицом к лицу.
Я бросился на него, схватил его за руку, которую он уже опустил за пазуху, где оказался хорошо отточенный нож.
Городовой ударом в бок сбил Григорьева с ног. Подбежали дворники, и общими усилиями удалось крепко скрутить его руки веревкой.
На следующий день после этого ареста был разыскан татарин, которому Патрикеева продала вещи, а затем были найдены и вещи, похищенные у купца Юнгмейстера. На Горсткиной улице были найдены заложенными серебряные часы с цепочкой, которые принадлежали задушенному ученику часовых дел мастера Ивану Глазунову.
Преступника оставалось только уличить и привести к сознанию.
XII
— Яков Григорьев! — начал я свой допрос, оставшись с ним в кабинете с глазу на глаз. — Ты обвиняешься в побеге из этапной Красносельской тюрьмы, в убийстве чухонца Лехтонена на Выборгском шоссе и ученика часовых дел мастера Ивана Глазунова, с ограблением вещей, а также в краже платья и часов близ Выборгской заставы у купца Юнгмейстера.
— Что из тюрьмы бежал — это верно, а в другом я не виноват, — ответил он.
— Ну, а откуда же ты взял часы, которые были найдены при обыске?
— В магазине купил... А где, в каком месте — не припомню.
— Ну а вещи, которые ты передал Марье Патрикеевой для продажи? Тоже купил?
— Никаких я ей вещей не передавал. Все врет баба.
И затем на все вопросы, где он находился во все время с момента побега, Яков отвечал «не припомню» или «был сильно выпивши и потому ничего не видел и не слышал».
— Вот, ваше благородие! — вдруг неожиданно и нагло проговорил он. — Вините вы меня в разных злодействах да разбоях, а кто что видел? Против меня никаких улик нет! Хотите, видно, невинного человека запутать! Если бы я был уж такой душегуб, так мне бы ничего не стоило вот эту чернильницу взять, пустить в вашу голову, да и бежать отсюда... Семь бед — один ответ!
— Бросить в меня чернильницей ты, пожалуй, мог бы, да бежать-то тебе не удалось бы. У дверей тебя городовой бы встретил, — проговорил я, в упор смотря на Якова. — А что свидетелей нет — это ты ошибаешься, сейчас ты их увидишь.
Я позвонил. На зов явился городовой.
— Сколько у нас арестованных?
— Шестеро, — ответил городовой.
— Введи их сюда.
Когда все шестеро были введены, я поставил их рядом с Яковом, который с изумлением глядел на все происходящее.
— Введи сюда Ахлестову, — сказал я.
Когда вошла Ахлестова, я обратился к ней:
— Ахлестова, вглядитесь в лица всех этих семерых людей. Не признаете ли вы среди них того человека, который пил с вами водку в сторожке на огороде, на Выборгской стороне в день убийства вашего брата?
Ахлестова внимательно стала всматриваться в лица стоявших перед ней, и затем прямо, без колебания подошла к Якову Григорьеву и проговорила:
— Этот самый человек! Я бы его из тысячи признала...
— Ври больше! — со злобой в голосе, стараясь, однако, скрыть свое смущение, сказал Яков Григорьев.
— Введи теперь сидельца из трактира «Старушка»!
Ввели сидельца.
— Вы показывали, что 20-го числа в вашем заведении пьянствовал Иван Глазунов, убитый в ту же ночь, в обществе с неизвестным вам человеком, приметы которого вы, однако, хорошо запомнили. Вглядитесь внимательно в лица стоящих перед вами, не узнаете ли вы в ком-нибудь из них того незнакомца, который пьянствовал с Глазуновым?
— Это они-с будут! — решительным тоном сказал сиделец, подходя к Якову.
Шестерых арестантов увели, и я опять остался с глазу на глаз с Григорьевым.
— Ну, что скажешь теперь? — обратился я к Якову.
— Это все пустое! — проговорил он, тряхнув головой. — Все это вы нарочно придумали, чтобы меня с толку сбить, да не на такого напали!
— Как знаешь, Григорьев! Против тебя очень серьезные улики, есть даже такие свидетели, о которых ты и не подозреваешь. Я от души советую тебе сознаться во всем. Легче тебе на душе будет, да и наказание смягчат за твое чистосердечное признание.
Долго говорил я с Яковом о Боге, о душе, спрашивал его о его прошлом, о детстве, о его родителях. Он несколько присмирел, не был так нагл и циничен, как вначале, но сознания от него я так-таки не добился и велел его увести.
XIII
На следующее утро я приступил к допросу Марии Патрикеевой. Она чистосердечно рассказала все, что знала.
— А давно ты знакома с Яковом?
— Да больше трех лет.
— И ребенок есть у тебя?
— Да, мальчик, только не у меня он, отдала я его чухонцу на воспитание, в деревню, за 2-м Парголовом.
— А как зовут этого чухонца?
— Лехтонен.
— Как? как? — переспросил я, удивленный. — Ты верно запомнила его имя?
— Да как же не помнить. Ведь я там раз пять побывала, с год назад, положим... Все не успевала теперь...
— Хорошо ли там твоему ребенку? Пожалуй, впроголодь держат?
— Что вы, ваше благородие, они его любят. Своих-то детей у них нет, так моего заместо родного любят... Только вот вчера, — продолжала Марья, — я встретила в мелочной лавке чухонку знакомую из той же деревни, так она говорила, что Лехтонена убили, да толком-то не рассказала... Поди все враки, за что его убивать-то. Человек он простой да бедный, что с него взять-то?
Я решил воспользоваться этим странным и неожиданным совпадением, чтобы через Марью повлиять на Григорьева: