Русский транзит-2 (Образ зверя)

Барковский Вячеслав Евгеньевич

– Не смей! Я договорился с Красным Бором. И потом, по условиям контракта, мы должны именно захоронить его, а не выбросить на поля.

– Но ведь ты ж его как удобрение оформил?

– Брось дурачиться, парень. Пошли отсюда... Что-то никого из рабочих не видно. Когда же они мой контейнер красить собираются? Да, слушай. Марсель, тут один мой закадычный друг адмирал Петр Алексеевич - ты его помнишь!
– с архипелага прикатил. Так вот, я боюсь, что он может нам тут здорово напортить. Дело в том, что...- И Леонид Михайлович с Марселем вышли на улицу.

Бич вдруг осознал,

что он, напрочь забыв о своем укрытии, стоит в полный рост, возвышаясь над ящиками и вытянув вперед шею ...

"И стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва: и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть... И дивилась вся земля, следя за зверем: и поклонилась дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним? И даны были уста ему, говорящие гордо и богохульно..."

Николай Николаевич хотел еще что-то сказать поверженному, но вдруг нечто огромное и стремительное, словно ураганный порыв ветра, выдавило в перевязочную раму вместе со стеклами и, как щепку, отшвырнуло старика к стене. Кореец успел среагировать и закрыть голову руками, но и его что-то тяжелое бросило навзничь.

Посреди перевязочной стоял двухметровый маляр с засученными до локтей рукавами; в одной руке у него было ведро с битым кирпичом. Увидев разрушения, которые произвел этот вурдалак, Лелик только открыл рот, не в силах сдвинуться с места и с трудом постигая, каким образом сюда, на второй этаж, словно пушечное ядро, влетела эта "машина". Кроме того, он увидел, как из оконного проема на него в упор смотрит равнодушное дуло АКМ.

Не дожидаясь, пока оглушенные придут в себя, маляр приподнял одной рукой за грудки, а другой сильно ударил урку кулаком в челюсть. Николай Николаевич при этом по-собачьи клацнул зубами: перекошенный рот его непроизвольно открылся, как у мертвеца, на прочь потерявшего интерес к жизни. Затем двухметровый подскочил к азиату, который, защищаясь, нанес маляру удар ребром ладони по ключице, но маляр на удар даже не отреагировал. Подняв Корейца за плечи, маляр швырнул его, как крысу, об стенку и добавил еще ногой по скуле - точь-в-точь как действовал сам Кореец в тот памятный вечер в "Белогвардейце". После этого маляр встал над замершим азиатом, на мгновение задумался и сквозь зубы произнес:

– Ладно, отдыхай, мормышка...

– А ты стой на месте,- сказал кто-то из оконного проема Лелику, который уже собрался спасаться бегством.- А вообще-то, ложись-ка ты на пол, голубчик.

Лелик покорно лег на пол перевязочной, прикрыв голову руками.

– Посмотри у старика в карманах,- тихо сказал Паша Счастливчику, склонившемуся над Оксаной Николаевной.

– Эх, бедная ты моя девочка!
– Счастливчик сокрушенно взял Ксюшу на руки и осторожно отнес ее к окну.

Фонтомас тем временем вытряхнул содержимое карманов старика и Корейца и передал деньги и документы Паше. Затем он обыскал Лелика, извлек у него оружие и деньги. Рядом

с бандитом, прижав обе руки к животу, сидела медсестра и, качаясь, как кукла неваляшка, что-то быстро-быстро говорила.

– Ну как, мать, вы в порядке?
– спросил ее Фантомас.

– Чуть не проткнул меня, поганый, чуть не проткнул... запричитала она плаксиво. По коридору к ним уже спешили.

– Давай, выноси Ксюшу!
– крикнул Счастливчик Фантомасу и, стянув Лелику руки сзади ремнем из его брюк, вслед за Пашей последним вылез из окна в люльку.

Милицейская машина, прихватив с собой показания пришедшей в себя медсестры, понявшей со слов милиционеров лишь то, что здесь произошла так называемая "разборка" криминальных структур, повезла скованных наручниками Лелика и Корейца в отделение.

А Николай Николаевич из перевязочной был срочно отправлен в реанимацию; врачи всерьез опасались за его жизнь - перелом челюсти, сильнейшее сотрясение мозга. Были все основания считать, что истатуированный по всей поверхности тела потерпевший в лучшем случае проведет остаток своих дней в специальном лечебном учреждении, где его сначала будут учить самостоятельно ходить в туалет, потом одеваться и, наконец, говорить по-человечьи...

– Держи, Фантомас, это твои деньги. Честно заработал, Счастливчик, ехавший на переднем сидении "волги", передал двухметровому гиганту пачку долларов, которые оказались в карманах бандитов.

– Здесь много,- скромно сказал Фантомас.

– Поделишься,- с улыбкой сказал Паша.- Мастера не забудь, он нас быстро катает, к тому же город хорошо знает. Черноусый радостно заулыбался; для него приключения были гораздо важнее денег, но когда за эти приключения еще хорошо и платили! Что ж, он был не против...- Слушай, Фантомас, ты на меня не в обиде за тот вечер в "Белогвардейце"? И потом, ведь пятьсот "зеленых"?..

– Чего обижаться,- грустно вздохнул Фантомас,- сам напросился. Ток что все честно. А "зеленые"... Я сейчас больше получил.

"Волга" вылетела за город, и Черноусый притормозил где-то в районе железнодорожного узла.

– Я сейчас,- сказал Счастливчик и вышел из машины.

Через несколько минут он вернулся, неся в руке тяжелый сверток.

– Вот это пушка так пушка! Не чета вашим!
– Счастливчик извлек из тряпицы помповик.

– Да-а,- сказал, улыбнувшись, Паша, почти лежавший на плече у Ксюши (он был еще слишком слаб),- что ж ты прятал такое сокровище, Петенька?

– Берег, друг мой! Для великих дел берег!

– Ну и где твои великие дела. Счастливчик?

– Терпение, мой друг, терпение...

Уже сквозь щели и окна пакгауза пробился новый день. Там, за стенами пакгауза, заскрипели портовые краны, завизжали лебедки, заработали моторы автомобилей.

Хмурое Утро не спал. Он прогуливался взад-вперед по бетонному полу склада и напряженно думал.

В помещение пакгауза вошли трое рабочих с ведрами, в которых была краска. В руках они держали валики и кисти.

Не обращая никакого внимания на бича, рабочие подошли к контейнерам и, поставив ведра на пол, сели на ящики покурить. Бич быстро пошел к выходу и сел там на ящик, глядя на улицу.