Русский транзит-2 (Образ зверя)

Барковский Вячеслав Евгеньевич

– Где тот человек, у которого вы взяли этот пистолет? Отвечайте мне. Уверяю вас, его жизнь для меня несомненно дороже вашей, так что я даже не буду обременять товарища (Ксюша показала на Пашу) неприятной просьбой прикончить такого негодяя, как вы. Я это сделаю сама и через две секунды. Где он? Раз, два...

Глаза у Болека вылезли из орбит от такого неожиданного сюжетного поворота. Он вдруг понял, что сейчас эта нежная и прекрасная действительно вышибет ему мозги.

– Там,-быстро ответил он на счет "два".

– Где там? Он жив?

– Жив, жив. Он там, за трансформаторной

будкой под листом фанеры.

– Где эта будка?

– Отсюда где-то в километре...

Ксюша замерла, прислушиваясь. Преследователи возвращались, они кричали звали Болека.

– Они ищут его. Минуты через две будут рядом,- шепотом сказал Паша, наставляя на Болека его "пушку" и словно раздумывая, не прикончить ли свидетеля, который покорно молчал, преданными глазами глядя то на Пашу, то на девушку, понимая, что любое даже незначительное слово может теперь решить их сомнения не в его пользу

– Павлик, ты же меня знаешь,- начал шепотом Болек,- я ведь против тебя никогда ничего не имел. Это же все старый козел, он заставил, разорался А мне ведь на него с высокой колокольни, мне ведь все равно и на контейнер этот плевать я хотел...-говорил шепотом Болек, пытаясь оттянуть смертельную развязку

Бледный, с голубыми от слабости и потери крови губами. Паша стоял перед самым "акробатом" и совсем не слушал его. Ему вновь стало плохо: ноги и руки слабели, и он чувствовал, что каждую секунду может упасть. Братва была где-то уже совсем рядом У Паши вдруг подкосились колени, закружилась голова, и тошнота вместе со слабостью подкатилась к самому горлу. Но перед тем как упасть, он резко опустил свой кулак с выступающей из него рукояткой на голову Болека...

– Ищите "акробата", он где-то здесь. Не верю, сынки, что этот сучара завалил его. "Пушку"-то мы у него отобрали, и потом, никто не стрелял,- говорил Николай Николаевич, по-волчьи принюхиваясь к лесу и рыская по сторонам в поисках пропавшего бойца.

– Так ведь не слышно его нигде, Николаич. А у этого Колпинского и нож мог быть,- говорил белобрысый Витенька, на всякий случай ежесекундно оборачиваясь, чтобы избежать нападения с тыла.

– Не,- сказал Лелик,- у Колпинского пера точно нету, я знаю.

– Может, пера и нету, а вот всякие там звезды или стрелки - это добро у него может быть. Ты ведь, Лелик, сам говорил, что Колпинский - бывший каратист и когда-то учился Приемам нинзя...

– Ша, сынки, вот он, "акробат",- Николай Николаевич выскочил на поляну и подбежал к Болеку.-Дышит, дышит сынок. Трясите его, приводите в чувство...

Ксюша шла через многочисленные пристанционные пути, поддерживая Пашу, который едва переставлял свои ставшие ватными ноги, напрягала все силы. Они шли в обратном от станции направлении.

– Где-то там, за цистернами, должна быть дрезина. Я видел ее,- с трудом говорил Паша тихим голосом, не открывая глаз.

Ксюша все время оглядывалась: с минуты на минуту она ожидала погоню. Судя по тому, что цистерны виднелись в километре от них, до дрезины было еще очень далеко.

– Павлик, ну потерпите еще. Мне вас не дотащить!
– молила она раненого, видя, как быстро силы

покидают его.- Надо еще немного потерпеть, ну еще чуть-чуть.

Вдруг где-то сзади раздался выстрел. Ксюша остановилась, переводя дух, и обернулась: метрах в трехстах от них с опушки леса за ними бежали четверо бандитов, правда, одному из них помогали. Ксюша попробовала бежать быстрее, но Паша уже просто волочил ноги, повиснув на ней.

– Все, не уйти,- сказала Ксюша, бессильно опускаясь на щебенку как раз между рельсами одного из путей.

Силы оставили ее, и она заплакала. Паша лег рядом. Он уже бредил. Ксюша сидела над Пашей, бормочущим что-то невнятное, и никак не могла остановить душившие ее слезы. Все, все оказалось зря: и эти разыгранные на пару со Счастливчиком и Пашей инсценировки, и стрельба в кабине тепловоза, и бегство. Счастливчик не спасет человечество, потому что он лежит где-то у трансформаторной будки, и еще не известно, жив ли он; рядом умирает его товарищ, и сама она через несколько минут, возможно, будет растерзана и застрелена бандитами.

Нет, Оксана Николаевна не жалела себя; ей просто было очень горько от того, что все, с таким трудом сделанное ими здесь, оказалось бесполезным: и вот теперь никто не сможет преградить путь смертоносному грузу... Она вспомнила вдруг Крестовского: его веселое остроумие и чуть нагловатый напор, его всегдашнее везение и уверенность в личном бессмертии "Эх, Счастливчик,- подумала она с грустью,- ведь ты, дорогой мой, увы, оказался простым смертным, а совсем не Кощеем..."

Братва была уже метрах в двухстах от Ксюши и Паши. Вероятно поняв, что им уже не будет оказано никакого сопротивления, бандиты перешли с бега на быстрый шаг.

Ксюша положила рядом с собой пистолет и уставилась на него, думая о чем-то своем. Где-то совсем недалеко, в районе станции, диспетчер отрывисто переговаривался с эксплуатационниками по радио, а тяжелые составы гремели сцепками, когда гудящие тепловозы пытались сдвинуть их с места. За спиной у Ксюши надрывался свисток, пытаясь перекричать Ксюшину боль...

Медленно-медленно и как-то механически она обернулась заплаканным лицом и уставилась невидящими глазами на что-то плывущее на нее со стороны цистерн и вагонов, к которым еще три минуты назад они так спешили, теряя последние силы и надеясь на чудо. Это была дрезина - вероятно, та самая, о которой говорил Паша.

Не успев еще ничего придумать, она вскочила на ноги и, пряча оружие в сумочку, пошла по шпалам навстречу дрезине.

– Помогите нам,- закричала плачущая Ксюша машинисту, который высунулся из окошка с недовольным лицом,- за мной и моим товарищем гонятся те бандиты. Они уже ранили его.
– Если вы нас сейчас же к себе не возьмете, они убьют нас.

Глядя на плачущую девушку в грязной и кое-где разорванной одежде, машинист не смог не поверить ей. Он еще раньше увидел бегущих к ним людей, в руках у которых было что-то вроде оружия. И потом, у машиниста была взрослая дочь, и он прекрасно знал, что значит встречать ее вечером у дверей института и провожать до дома, держа под полой на всякий случай монтировку, завернутую в газету.