Русский транзит
Шрифт:
Все может быть. Проверять на стану. Долой американизм! Предположу-ка я на сей раз самое худшее, тогда и система защиты понадежней выстроится.
ОНИ, конечно, могли бы и не приманивать меня блеющим козликом-Левой, засев в «секрете». ОНИ могли бы распахнуть дверь и… тут же проиграли бы. Стрелять в жилом доме на Манхаттане, будучи агентами КГБ, – вся конспирация коту под хвост. А победить Боярова голыми руками – маловато их, сколько бы их там ни было! Потому и заблеял Перельман. Стоило мне вышибить дверь для-ради спасения землячка, тут-то пуля в живот обжалованию не подлежит… Сидим, знаете ли, дома – неожиданно вламывается вооруженный грабитель! Видите, дверь снес?! Видите, оружие при нем! И никакие здесь не агенты КГБ проживают, а коротает денек добропорядочная фроляйн-мисс Галински, имеющая право на самозащиту. Аналогичный исход в случае совпадения «моего»
Да, лучше предположить самое худшее. Если головнинский ключ и не от хаты Хельги, и того хуже: застрял бы в скважине, а меня безоговорочно причислили бы к домушникам…
Короче, Лева! Выкручивайся сам, без меня!
А он и выкрутился, кстати. Подозрительно легко. И без меня. Пусть только наполовину. «Здесь какие-то ужасные устройства!». Надо понимать, ужасные устройства – Хельгины тренажеры. При некоторой смекалке можно любой тренажер преобразовать в дыбу, в «испанский сапог», в прокрустово ложе. Верю. Но не верю, что «старый-больной» Перельман, распятый, к примеру, на тренажере-плечевике, сам выкрутился, дополз до двери и морочил голову «дорогому Саше». Тут помощник требуется. А Лева утверждал, что он один.
Фору в десяток минут я себе дал, как минимум. Спрыгнул вниз из детского дворика. Как пришел, так и ушел. Если мог запрыгнуть на четыре метра, то спрыгнуть – тьфу. А Хельга и Ко – как-то мне безразлично, что ОНИ выберут: у лифта стеречь, в закутке у стиральных машин прятаться, продолжить заманивание в квартиру посредством козлика-Левы, а то и вдогонку броситься. Ни один из вариантов успеха им не сулит. Тот же золотистый «мазератти» существует и отдыхает в гараже под домом. И пусть отдыхает! Я его для отвода глаз. У меня, в «бардачке» золотистого «мазератти» – ключики. Будь они при мне, сразу бы попробовал – не подойдут ли к замку? Ан не было их при мне, вот и побежал за ними – надо вызволять страдальца-антиквара. Ох, не туда, не в гараж я побежал. Ну да соображайте! Пока сообразят, далеконько будет искомый Бояров с теми самыми ключиками, о которых столь непринужденно спросил Лев Михайлович. Сдается мне, истерическая риторика, она же риторическая истерика, в блеяньи Левы – интонационно оправдана. Небось подсказчики дыхание затаили: неужто – у Боярова?! А ОНИ было отчаялись, обыскав вся и всех, в том числе, и в первую очередь, бывшего товарища по оружию Валентина Сергеевича Головнина! Ур-ра, нашлись!
Золотые ключики. Карабасы-Барабасы хреновы! Ну и я этаким Буратиной: ключик есть, но что касается дверцы… За куском старого холста? Миллионы? Золото партии? Которое Валька Голова не доставил по адресу и благоразумно присвоил? И чье оно теперь, золото? Догадайтесь с трех раз: партийное-совковое? Валькино? мое?..
Где ты дверца?! На ключе не указано. Только номер. Это может быть любой железнодорожный вокзал. Это может быть аэропорт. Это может быть…
… Бас-Стейшн! Огромный до бессмысленности автобусный терминал в несколько этажей. Буквально под боком злополучного актерского дома. Резонно? Вполне. Именно отсюда отправляются автобусы всех компаний в любой самый дальний уголок Штатов. Именно здесь можно затеряться и уйти из-под любого наблюдения, буде таковое. Именно близость терминала к явочной хате КГБ навела на мысль. Затрясло. На несколько секунд я потерял контроль над собой. Немудрено! Миллионы! Ничьи – то есть мои. Спа-а-акойно, Бояров! Гус-с-си… летят…
Я – не Гриша-Миша-Леша, наезжать на «курьеров» не мой профиль. Но… почему бы не взять, если само в руки просится? Чужое? Да нет вроде! Просто ничье. Уже ничье. Само собой, фроляйн-мисс Галински и Ко, когда б прочли мои э-э… незамысловатые мысли, заорали бы: «Как-так ничье!!! Наше, наше!!!». Ну тк лучше мне, чем им. Вперед!
Прямо у входа в Бас-Стейшн, что характерно и символично, – киоск сувениров. Русских! Матрешки-балалайки- шкатулки. Я, проходя мимо и дальше, не удержался и подмигнул матрешке: так-то, подруга! Где тут у вас камеры хранения?
Я шел вдоль ячеек. Я шел к миллионам. Интересно, как они, миллионы, выглядят? Действительно – золото в слитках? Или – баксы в пачках? Лишь бы (надеюсь, ха-ха!) – не рубли! Следом за мной – никого. Итак, Бояров?!
«0424». Итак?!
Носом в жопу! Номер-то совпал, только вот ключ не совпал с замком. Я его втискивал, втискивал… Потом проворачивал и так и сяк. Почти зарычал от нетерпения: что ж такое! там за дверцей миллионы лежат, а дверца не желает отворяться!
Выдрал бы с корнем последнюю преграду – что-что, а сила есть, ума… надо ума, Бояров. Как ни обидно, однако если этот ключ не открывает эту дверцу, значит, он не от этой дверцы, значит, за этой дверцей нет твоих миллионов, а есть они где-то за другой дверцей. А где – ищи-выясняй. А пока мотай отсюда. И поскорей. Выдрал бы с корнем – сгрибчили бы на месте преступления, заверещало бы, замигало оповещение – и сгрибчили. Вскрытие чужой ячейки – по законам штата Нью-Йорк весьма распространенное и наказуемое преступление, да и по законам всех и каждого штата Америки. Это тебе, Бояров, не земляков-кагэбэшников гробить, тут ты, Бояров, на СОБСТВЕННОСТЬ покусился, на АМЕРИКАНСКУЮ. И поди оправдывайся: пьян был, не помню – куда-то сложил ручную кладь, но то ли на вокзале, то ли в аэропорту, то ли здесь, в Бас-Стейшн… Вот методом проб и ошибок пытаюсь… Первая проба – последняя ошибка. Даже поверив (что сомнительно), проверят: давай-ка, парень, покатаемся с нами, попроверяем… кстати, что у тебя там в ячейке?., да так, барахлишко… А вернее всего, упекут за решетку и сами найдут ТОТ САМЫЙ замочек, к которому подойдет ТОТ САМЫЙ ключик. Копы – не менты, вряд ли присвоят, вряд ли наберут воды в рот. Но тогда и мне не отделаться малым сроком – поди ответь на все их вопросы, поди набери в рот воды. Тьфу-тьфу-тьфу! Чур меня! Чур не я!
М-м-мда-а… Так все удачно складывалось… И номер совпал. И – Бас-Стейшн. Сел бы и слинял куда подальше. В Калифорнию. Подальше. А то, действительно, носишься, будто в некоей компьютерной игре: только от одних злодеев убежал, проявив недюжинность, тут и получай следующих преследователей покруче, но если и этих победил, грядут третьи еще круче! Причем они, паразиты, не самоуничтожаются, действуют параллельно. Цель – Бояров. И круг все сужается и сужается. Налево пойдешь – КГБ, направо пойдешь – ФБР, прямо пойдешь – колумбийцы. Назад… А назад – это куда, это где? Расея-матушка? Вот только меня там и не хватает для полного обоюдного счастья.
Типично армейское состояние души, когда сержантики над новобранцами забавляются-командуют: «Нале-напра- кру-у-уа-атставить!». Издергаешься, пытаясь угадать окончательное распоряжение! Я-то считал, подобное состояние души осталось для Александра Евгеньевича Боярова в далеком прошлом, подернутое, что называется, рябью времени.
Ладно, Александр Евгеньевич, не дергайся. Отставить. Жив покуда, что само по себе удивительно, хотя и не ново. Ну и живи. Утомительная это штука – жизнь. Не пора ли под землю?!
Ну-ну! Вы только поймите меня правильно (ай, козлик- Лева! надеюсь, остались от тебя не только рожки да ножки!). Под землю – то есть в сабвей. Таймс-Сквер. Потом – одна пересадочка и по прямой!
В Бруклин, в Бруклин! На Брайтон, на Брайтон! Давно мы дома не были!
Самый лучший способ найти кого-то – это дать ему найти тебя. Что я и сделал. Кого конкретно искал – не скажу, толком сам не знал, но дал ему найти Боярова. И теперь хлопал глазами. И ушами. А то и в ладоши был готов.
Кинозвездюк Стюрт Грэйнджер деловито, но не торопясь, перелистывал страничку за страничкой подшивки «Московских новостей», а поодаль распластались «Известия», «Неделя», «Коммерсантъ». Какой гость, какой гость в «Русском Фаберже»! Или это я здесь гость (хуже татарина), а он – хозяин? Да-да, тот самый американский кинозвездюк – Скарамуш из одноименного фильма, Верная-Рука-Друг-Индейцев из одноименного фильма. Но не в бутафорском тряпье, а в цивильном и очень пристойном костюме. Располнел чуток с годами, еще обширней поседел, однако по-прежнему молодцом! Сколько же ему стукнуло? За семьдесят, пожалуй. Или под семьдесят. Ведь три десятка лет минуло. Помнится, я еще дошколенком был. А кумиры детства въедаются в память – никакая рябь времен не властна. Фамилию-имя можно запамятовать, но не лицо. Лицо же гостя (все-таки хозяина!) – определенно Стюрта Грэйнджера. Не просто похож на кого-то, кого я знаю, а именно он и есть, я его знаю. И чувства мои к нему – теплые, с оттенком обожания. С годами, да, этот оттенок вылинял, однако ощущение, что он был, сохранилось.