Русско-турецкая война 1877-1878 гг.
Шрифт:
В добровольческом движении, как и в сборе пожертвований, решающую роль играли трудящиеся города и деревни. По словам князя В. П. Мещерского, чем ниже был общественный слой, тем сильнее проявлялось стремление вступить в ряды добровольцев [48] . Царский агент, следивший за деятельностью Петербургского славянского комитета, сообщал, что комитет осаждается крестьянами, пришедшими на заработки в Петербург. «Конечно, — отмечал он, — большинство получают отказ, некоторые же с замечательной энергией добиваются исполнения своей заветной цели» [49] .
48
См. В. П. Мещерский. Мои воспоминания. Т. 2. Спб. 1898, стр. 281.
49
Освобождение Болгарии от турецкого ига, т. 1, стр. 380.
Когда царю стали известны случаи отправки в Сербию крестьян в качестве добровольцев и формирования в некоторых городах так называемых народных дружин, отношение его к славянским комитетам изменилось.
50
Накануне нашей последней войны. Переписка между Москвою и Белградом («Русский архив», 1897, № 5–8, стр. 282).
Южные славяне с огромной благодарностью восприняли помощь России в их национально-освободительной борьбе. Но они хорошо понимали, что без прямой вооруженной поддержки со стороны русского народа им не одолеть такого сильного врага, каким была Османская империя. Поэтому все надежды на избавление от гнета иноземных захватчиков народы Балкан, особенно болгарский народ, связывали с приходом русской армии. Так, в обращении болгарских женщин к русским женщинам от 7 (19) ноября 1876 г. говорилось: «Милые русские сестры!.. Просим вас выразить нашу искренность и преданность русскому народу, на который мы смотрим, как на единственного нашего освободителя и избавителя; уверьте его с нашей стороны, что мы готовы принести и остальных сынов наших в жертву на поле битвы, если только русские батальоны явятся у пределов Болгарии» [51] .
51
Освобождение Болгарии от турецкого ига, т. 1, стр. 503–504.
Русское правительство заявило о своей поддержке восставших славян, так как речь шла о традиционном влиянии России в странах Балканского полуострова. Но позиция правительства была двойственной, ибо оно испытывало страх перед активностью трудящихся масс, вызванной событиями на Балканах, и стремилось ее приглушить. В сентябре 1876 г. Д. А. Милютин отмечал в дневнике: «Ясно, что во всем этом деле движения волонтеров в Сербию сам государь действовал двойственно» [52] . Народное движение в поддержку славян оказывало большое влияние на принятие царизмом решений в восточном вопросе. В придворных кругах господствовало убеждение, что двойственное отношение царя к событиям на Балканах и в стране может привести лишь к усилению революционных настроений. В октябре 1876 г. наследник престола Александр Александрович — в будущем Александр III — писал своему наставнику К. П. Победоносцеву, что если правительство не возьмет в свои руки движение помощи южным славянам, «то бог знает, что из этого выйдет и чем оно может кончиться» [53] .
52
Дневник Д. Л. Милютина. Т. 2. М., 1949, стр. 86.
53
К. П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. Т. 1. Ч. 2. М. — Пг., 1923, стр. 1017.
При дворе образовалась своего рода «партия действия» во главе с Александром Александровичем. К ней принадлежали К. П. Победоносцев, великий князь Константин Николаевич и императрица Мария Александровна. Они настаивали на войне с Турцией во имя освобождения братьев славян, считая, что это приведет к «единению царя с народом» и укрепит царизм в борьбе с растущим революционным движением.
За войну особенно ратовали панслависты. Осуждая колебания правительства, они требовали проведения более жесткого курса в отношении Османской империи, выступали с далеко идущими захватническими планами на Балканах. Лидер славянофилов И. С. Аксаков в речи в июне 1876 г. в Москве заявил: «Братья наши в Турции должны быть освобождены; сама Турция должна прекратить существование. Россия имеет право занять Константинополь, так как свобода проливов для нее — вопрос жизненной важности» [54] .
54
А. А. Гирс. Россия и Ближний Восток. Спб., 1906, стр. 181.
Но в правящих кругах сознавали, что для осуществления панславистских планов у России нет ни сил, ни союзников. В 70-х годах XIX в. в силу слабости и международной изоляции царизм не помышлял о захвате проливов и Константинополя. Он стремился лишь вернуть утерянное в результате поражения в Крымской войне, укрепить свое влияние на Балканах. И правительство Александра II открыто заявило, что у него нет никаких захватнических планов на Балканском полуострове.
Русский посол в Турции Н. П. Игнатьев считал, что восточная политика России должна быть направлена на полную отмену Парижского договора, обеспечение для русских судов свободного выхода в Средиземное море, русский контроль над Константинополем и проливами путем образования на Балканах самостоятельных государств, связанных с Россией политическим и торговым договорами. Поскольку прямой захват Константинополя и проливов повлек бы за собой большие жертвы, Игнатьев считал целесообразным временно «отказаться от мысли открытого господства на Босфоре» [55] . В одном из писем к русскому послу в Лондоне П. А. Шувалову канцлер А. М. Горчаков сообщал, что у русского правительства для захвата Суэца и Египта нет «ни
55
Записки графа П. П. Игнатьева («Исторический вестник», 1914, № 1, стр. 66).
56
Освобождение Болгарии от турецкого ига, т. 2, стр. 91–92.
Интересы России в ближневосточном вопросе сталкивались с интересами других великих держав. Против укрепления царизма на Балканах решительно выступила Англия, видя в этом угрозу своей колониальной политике. Английское правительство стремилось любой ценой не допустить Россию к Константинополю и проливам, воспрепятствовать свободному выходу России в Средиземное море. Оно выступало непримиримым врагом свободы и независимости балканских славян, всеми способами пыталось помешать их политическому освобождению. ярым проводником этой реакционной политики был английский посол в Константинополе Генри Эллиот. В депеше министру иностранных дел Дерби он так объяснял свою деятельность: «На обвинение, что я слепой сторонник турок, только отвечу, что никогда не руководствовался сентиментальной любовью к ним, а только твердым намерением всеми силами поддерживать интересы Великобритании» [57] . По признанию другого английского политического деятеля — герцога Аргайльского, Англия проводила политику поддержки Турции потому, что стремилась разрушить всякие возможные планы России относительно проливов. «Туркам должно было быть вполне ясно, — писал он, — что мы действовали, не забывая о собственных интересах и желая остановить какой бы то ни было ценой надвигающуюся мощь России» [58] .
57
Е. Freeman. The Ottomun Power in Europe. London, l877, р. 251.
58
Герцог Аргайльский. Ответственность Англии в восточном вопросе. Спб., 1908, стр. 81–82.
Английские капиталисты оказывали Порте большую материальную и военную помощь: доставлялось новейшее вооружение, направлялись инструкторы в армию и флот. В декабре 1876 г. в вооруженных силах Турции числилось 70 английских офицеров и 300 матросов. Преследуя захватнические цели, англичане всячески старались убедить турок, что единственным тормозом для возрождения и процветания их страны является одна Россия, что именно она якобы «устраивает волнения в балканских провинциях, чтобы вернее прибрать их к своим рукам и понасажать туда исправников и казаков с нагайками» [59] .
59
E. А. Рогозина. Из дневника русской в Турции перед войной 1877–1878 гг. Спб., 1910, стр. 135.
Политика России на Балканах встретила противодействие и других западных держав. Большой интерес к ближневосточному вопросу проявляла Австро-Венгрия. Свое поражение в австро-прусской войне 1866 г. Габсбурги стремились компенсировать активной захватнической политикой на Балканах, рассчитывая расширить свою империю за счет южнославянских земель и выйти к Эгейскому морю. По выражению В. И. Ленина, «Австрия десятилетия шла на Балканы, чтобы там душить…» [60] . Предметом ее захватнических вожделений были Босния и Герцеговина, поэтому образование на Балканах самостоятельных государств и укрепление позиций России в этом районе было для нее крайне нежелательно.
60
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 91.
Большую роль в обострении ближневосточного кризиса играла Германская империя — новое милитаристское государство, образовавшееся в результате победоносных войн Пруссии против Австро-Венгрии и Франции. Вдохновителем агрессивной политики германской буржуазии и юнкеров-помещиков был канцлер О. Бисмарк, всеми средствами добивавшийся установления германской гегемонии в Европе. Бисмарк понимал, что этого нельзя достигнуть, не поставив еще раз на колени Францию, мечтавшую о реванше за поражение в войне 1870–1871 гг. Подготовляя превентивную войну с Францией, Германия стремилась изолировать ее от России и Австро-Венгрии. Как только разразился ближневосточный кризис, германские правящие круги, внешне соблюдая нейтралитет, приложили немало усилий, чтобы столкнуть Россию с Турцией, Англией и Австро-Венгрией и тем самым получить свободу действий в отношении Франции. В разговоре с Н. П. Игнатьевым Бисмарк «сулил полную поддержку свою России в восточном вопросе, не только дипломатическую, но и материальную, войском и деньгами, если только мы предоставим Германии беспрепятственно расправиться с Францией. Не остается никакого сомнения в том, что Бисмарк точит зубы на эту ненавистную для него Францию; ему хочется доконать ее, пока еще она не окрепла и пока в Германии еще не остыл воинственный пыл» [61] . О намерении правительства Германии в период ближневосточного кризиса изолировать Францию от ее возможных союзников, в первую очередь от России, писал в своих мемуарах и германский посол в Петербурге Швейдниц: «Я понял, что мое правительство рассматривает турецкие неурядицы никак не в смысле гуманности и хозяйственной целесообразности, а хочет использовать их в чисто политических видах, а именно создать такую группировку держав, которая на долгое время исключила бы возможность образования цепи европейских соглашений или коалиций, враждебных для нее» [62] .
61
Дневник Д. А. Милютина, т. 2, стр. 144.
62
Denkwurdigkeiten des Botschafters General von Schweidnitz. Berlin, 1927, S. 369.