Русское братство
Шрифт:
— Что случилось? — встревожилась Эльвира.
Степаненко выругался, почти не разжимая губ. Эльвира положила руку на его колено. Они выехали из города и остановились на пустыре.
— Что же все-таки случилось? — спросила Эльвира.
Степаненко уткнулся лбом в руль.
— В переплет попал. Ты еще не слышала о расстреле на улице Тимирязева?
— Расстреле? Кого там расстреляли?!
— Кого? Неужели ты не знаешь?
Эльвира откинулась на спинку сиденья. Степаненко повернулся к женщине, взял ее руки в свои.
— Максим,
— Да что рассказывать. Предстоит разбирательство. Кажется, мне сухим из воды не выйти. Если что случится, тебе ни в коем-случае не следует говорить, что адрес Губермана дала мне ты.
— Я? Я не давала тебе его адрес, — удивилась Эльвира. — А что с ним?
— Его нет.
— В смысле как нет? В городе нет?
— Вообще нет.
— В Израиль уехал?
— Его отправили к праотцам.
— Одним мерзавцем меньше, — вдруг произнесла Эльвира.
— Ты знала его? Все у тебя мерзавцы: Соха дзе, Губерман. Не удивлюсь, если в их число попаду и я.
— Нет, они все мерзавцы, а ты — нет.
До ближайших домов было метров триста. На пустыре никого. Эльвира обвила его шею руками и стала жадно целовать. Он отвечал ей.
Вскоре она задышала, как морская гигантская черепаха, откладывающая на пляже яйца. Ноги ее были закинуты на переднюю панель. Они были удивительно белы. Видимо, Эльвира никогда не загорала.
Степаненко приподнял голову и осмотрелся. Никого. Впрочем, вооружившись биноклем, со стороны домов можно разобраться, что творится в машине. Номер машины тоже легко прочитать.
— Боже, — прошептала она, — здесь так неудобно.
Степаненко, всячески скрывая, что он ранен, делал свое дело. Это было мучительно, неприятно — он боялся, что она обнаружит наклеенный пластырь и пристанет с расспросами.
— Черт возьми, почему мы не можем проехать ко мне? — вдруг сказала Эльвира, отстраняясь от него. — У меня такая широкая постель…
— Но…
— Без никаких но…
Степаненко запустил двигатель и включил скорость…
Машину поставили в соседнем дворе. Поднялись в квартиру. Эльвира достала бутылку водки.
«Это как раз кстати, — подумал Степаненко. — Почему бы не расслабиться. Шмаков вряд ли будет, если Эльвира так уверенно привела его сюда. Лучше укрытия не придумать. Факт, что по словесному описанию меня станут разыскивать. А я здесь, в квартире руководителя регионального управления ФСБ… Что же, жена Цезаря вне подозрений… Хорошо, что впереди воскресенье…»
Степаненко, сославшись, что надо умыться, прошел в ванную комнату. На самом деле был вынужден проверить пластырь на ране. Ему показалось, что пластырь каким-то образом сбился и кровь смочила брючину. Рана оказалась в порядке, правда, из-под сбитого во время возни в машине пластыря сочилась сукровица.
«Какой секс?! — подумал Степаненко. — Но она ждет… Кроме того, надо выспросить, кто же такой Сохадзе, кто у него в подручных…»
Когда вернулся в комнату, увидел: Эльвира, совсем голая, лежит в постели. Красивое холеное тело лоснилось. В другой раз Степаненко не заставил бы себя уговаривать, тем более, Эльвира, крупная телом женщина, была в его вкусе.
Он погасил свет, лег рядом.
Потом он почувствовал, как кровь из его раны слегка увлажнила ткань простыни.
Они покинули постель только к полудню следующего дня. Степаненко сразу уехал. Несколько раз по дороге на Москву он, словно Штирлиц, ставил машину на стоянку и дремал.
Домой добрался поздно вечером. Поставил машину во дворе и, несмотря на то что чертовски устал, — хотелось содрать с раны пластырь, нырнуть в ванну. Но Максим решил прогуляться до ближайшего кафе, которое было еще открыто, поесть и хорошенько промочить горло.
За едой и выпивкой пролистывал записную книжку Губермана. Не обращал внимания на девушек, сидевших рядом и строивших ему глазки. Не заметил, как изрядно нагрузился. Но так было нужно — алкоголь хорошо снимал нервное напряжение.
Притащился домой поздно. Стал рыться в карманах в поисках ключа. Нашел, стал на ощупь пытаться попасть в замочную скважину. Лампочка на лестничной площадке не горела. Потом, спустя сутки, Степаненко анализировал этот свой приход и, злясь на самого себя, корил себя за то, что не придал этому обстоятельству абсолютно никакого значения.
Темнота на лестничной площадке была не единственной странностью, на которую ему следовало бы обратить внимание. Не обратил он внимания и на то, что кошка, которая встретила его на лестничной площадке, не захотела заходить в квартиру, когда он раскрыл дверь. Это тоже было более чем странно. Такого раньше никогда не было. Он даже разозлился и протолкнул кошку ногой в квартиру. Она шмыгнула на кухню.
Степаненко прошел в прихожую и, не зажигая свет, с облегчением освободился от обуви. И, как бы он ни был пьян, почувствовал: в квартире он не один. Но сделать что-нибудь — схватиться за пистолет или просто выскочить на лестничную площадку — не успел. Крепкие руки схватили его, прижали к входной двери, быстро и ловко выдернули пистолет из подплечной кобуры. Брякнул металл, на запястьях он ощутил браслеты наручников. Степаненко рванулся, попытался развернуться для удара, но получил чем-то тупым и твердым, видимо, собственным пистолетом, удар по голове.
Сумрак в комнате быстро съежился до размера сияющей точки… Через несколько мгновений сияющая точка расширилась, но в глазах по-прежнему очертания предметов и фигур были зелеными. Почему-то потянуло на рвоту. Как сквозь вату услышал:
— Ша! Кореш! Будешь дергаться, получишь по кумполу…
Голос был хриплым, незнакомым. Говорили громко, не таясь. Его бесцеремонно взяли за шиворот и втолкнули в комнату. На пороге он споткнулся и, чтобы не вытянуться на полу во весь рост, упал на колени.